Под потолком сновали десятки мелких огоньков силы. В стенах коридора темнели высокие арочные проёмы – четыре штуки: кухня, столовая (раньше; теперь – кладовая), гостиная (раньше; теперь – библиотека и мой кабинет) и снова библиотека. И пятый проём напротив входной двери – ведущий в поперечный коридор с ещё десятью дверьми: слева и справа они закрывали лестницы в подвал и на второй этаж, а остальное – пять маленьких спален, кладовки и ванная. Я пользовалась лишь парой спален, ванной и изредка кладовками, а остальное было давно и наглухо закрыто.

И сурово пропылилось – по дверям видно. Убраться бы – весь первый этаж вычистить хотя бы… Уж паутину, грязь и пыль собрать, умея работать с землёй, много ума не надо. Только силы – главным образом силы воли. Которой у меня в избытке, когда надо посреди ночи соскочить с постели и отловить шумных беспокойников, но почему-то всегда не хватает на уборку.

Стыдно… но ладно. Гостей не вожу, а Мстишка привыкла.

На огромной кухне – все комнаты дома неприлично большие, с высокими потолками, – в двух угловых очагах, между шкафами и столами, шуршало красное чудотворное пламя. Ещё в двух углах, между подвесными шкафами, сундуками и бочками, шелестели фонтанчики с высокими чашами. Я подошла к ближнему, с тёплой водой, глянула на груду немытой посуды и сполоснула руки. Снова посмотрела на посуду, взяла пробку и заткнула отверстие в чаше.

Хватит откладывать. Да, не позанимаюсь. Но завтра свободного времени может не быть вообще.

Когда Ярь вернулся с облёта, я уже перемыла всю посуду, переоделась в домашнее платье, в одном очаге варила мясо для супа, а во втором – кашу на утро. И убиралась на кухне – опершись на метлу, шептала наговор «земля к земле», и пыль с землёй выкатывались из-под шкафов снежком, сползали с потолка, стен, сундуков и даже с ножек столов, собирая попутную паутину, мелкую, мерцающую пунцовым плесень и не успевших удрать букашек. Мне оставалось лишь смести крупные комки в совок.

«Мы всё-таки кого-то ждём?» – весело свистнул Ярь.

– Нет, у нас сегодня практика, – мрачно ответила я, опорожняя совок в мусорную бочку. – Повторение и закрепление пройденного.

Ярь издал свистящий смешок и вылетел в коридор. Убираться. Без меня он или не мог, или тоже не хотел возиться с хозяйством. И пока я проверяла готовность мяса и снимала с огня кашу, он успел вычистить коридор, прихожую и кладовую. И вовсю свистел в кабинете.

– С бумагами осторожнее! – крикнула я, доставая из сундука картошку. – Ничего не перемешай, там же дедовы дневники!

…которые он из-за вечной нехватки времени вёл как попало. Делал записи на обычных листах и складывал стопками в сундуки, не датируя и не нумеруя. Один шаловливый сквозняк – и полдня лишней работы по восстановлению порядка обеспечено.

Ярь так разошёлся, что даже ванную от пунцовой плесени вычистил (конечно, через пару дней она опять выползет и расплодится, но всё равно приятно). И приволок на кухню ведро, швабру и пару тряпок – убирать, дескать, так убирать. Я ссыпала нарезанные овощи в суп, подвесила над огнём чайник, налила в ведро воду и хмуро взялась за швабру.

Нет, мы никого не ждём.

Слышишь, Красное? Никого!

Да, кладбище живое. В нём обитала душа – то ли сама по себе зародившаяся, то ли из душ прежних смотрителей свитая. Ярь – точно свитый из осколков душ, как и посох из праха. А вот что такое душа Красного, даже дед не знал. И в хрониках наших предков тоже об этом не говорилось. Ни слова. Оно просто было живым. Так просто – и так сложно.

Закончив с готовкой и мытьём полов первого этажа, я сходила в ванную, натаскала воды из тёплого фонтанчика и заодно (да, убирать – так убирать) перестирала с заклятьями и наговорами всё накопившееся добро. Помылась, переоделась, развесила постиранное в гостевой спальне, куда Ярь нагнал с улицы тёплых огоньков. И уже за полночь вышла с чашкой чая на крыльцо.

Случайные слова помощника не отпускали. «Мы – всё-таки – кого-то ждём?» – это же подсказка. Поставив чашку на нижнюю ступеньку, я села на колени, прижала ладони к земле и прислушалась. И услышала – тихий, беспокойный гул. Почувствовала легчайшую дрожь земли. И слабое шевеление. Земля рябила как море – от порывов ветра или движения лодки.

Красное волновалось. Оно так же дрожало, когда уехали, сдав посохи, родители и ушёл дед – печалясь, прощаясь. И так же дрожало, когда я взяла в руки свой первый посох – поздравляя меня с посвящением, знакомясь со мной заново как с будущим смотрителем.

Кладбище кого-то ждало. Предчувствовало. Или призывало.

Я села на ступеньку и медленно выпила чай, прислушиваясь к сонной тишине. Смотрителем или помощником мог стать любой, лишь бы Красное его приняло. Лишь бы с добрыми намерениями существо пришло, лишь бы действительно хотело работать – на кладбище. И именно на этом кладбище. И если я права… Вот бы понять, в ком Красное так нуждается…

А главное – зачем. Пять лет ему вполне хватало нас с Ярем. И не это ли ожидание пробудило от спячки сразу двадцать пять человек? Ладно, минус троица беспокойников – двадцать два. Из которых десять – это упокойники, которых крайне сложно разбудить.

Так зачем?

И что всё-таки разбудило моих подопечных – зов? Или нечто иное?

Глава 2

Привычку просыпаться с рассветом дед воспитывал во мне с пелёнок и, несмотря на мою любовь к прогулкам по ночному кладбищу, таки воспитал. Я проснулась в семь утра, сразу же скатилась с постели и побрела в ванную просыпаться дальше. Ибо поговорить с пробудившимися надо. И даже вчера надо было, но внезапно случился Сажен.

Ищейцу повезло, что ночь прошла спокойно, и ещё больше повезёт, если мои подопечные не уснут крепко на необновлённых знаках. Потому что без силы посоха (или кровного родственника покойника) в склепы не войти, и я бы после возвращения с островка не вошла.

Всё, решено. Пусть подыхает на своих островах или в лекарской после «возвратного пути». Пальцем не шевельну, пока свои дела не переделаю. Хотя мне важно иметь связи с ищейцами, этот определённый ищеец уже слегка напрягает. Да, сначала – кладбище, потом – проблемы Сажена.

Который раз за два года я себе это говорю? Не знаю. Но всё равно скажу. Вдруг в следующий раз поможет. У нас же на островах чудо на чуде сидит и чудотворчеством погоняет. Я просто обязана верить в чудеса.

Ярь давно расшевелил в очагах первого этажа огоньки силы, и в обычно сырой и ледяной ванной было не так противно. Я умылась, вернулась в спальню, переоделась и поползла на кухню, выстраивая план на день. Обновить знаки в святилище – на всякий случай. Поговорить с проснувшимися. Собрать праховых и проверить, нет ли новых. Собрать, если есть. Написать родственникам и доложить в островную Управу – скончались совершенно, мир их праху и да примет их Небытие. Ну а потом – уборка кладбища. Без Сажена для начала и с ним до вечера.

И рискни опоздать, зараза… Всё равно загружу работой. У меня под надзором огромный остров, шесть больших участков-обителей со склепами и собственно склепы и обычные могилы – больше пяти тысяч первых (только с ракушкой, видимых) и несколько сотен вторых. Обычных мертвецов – материковых людей, без силы – на островные скалы тоже порой выносит, и Красное их тут же помечает. А мы после хороним обычным образом – иногда бесхозными (и безымянными, если далеко в Небытие ушли и не откликаются), иногда по крови родственники отыскиваются.

Кстати, в обители мёртвых уже давно никто не прибирался. А я совсем-совсем мёртвых боюсь, особенно обезображенных временем или природой. Особенно старых утопленников. Такая вот злая шутка природы.

Я подогрела и без аппетита съела кашу, выпила чай и посмотрела на ходики. Пяти-шести часов нам с посохом обычно хватало, чтобы отдохнуть друг от друга, то есть пора за работу. Ярь принёс забытую вчера в коридоре фляжку на длинном ремешке – дескать, перекус с чаем возьми, опять же весь день провозишься! Я пошарила по шкафам и нашла мешочки с сушёными морскими гадами. Соседи с Чёрного кладбища всей семьёй обожали морскую охоту, и Мстишка таскала мне этих гадов – от сушёных и порезанных соломкой до живых и занимающих полкухни – в несметном количестве.

Да, надо Мстишке написать, пусть ещё тащит. Запасы кончаются. Вообще всего. А силд Дивнар, с тех пор как дед ушёл, взял меня под крыло второй дочерью и снабжал всем необходимым. Смотрителям полагалось продуктовое довольствие, но его же нужно забирать с городских складов. Если идти пешком, это полдня туда, полдня обратно. На кого оставлять кладбище? А силы на столь длинные «мосты» мне никогда не хватало. Поэтому соседи вместе со своим довольствием забирали и моё. Ну и гадов попутно приносили.

На кухонных подоконниках среди куч справочников – от готовки (почти не используемых) до наговоров для земли (зачитанных до дыр) – нашлись листы для заметок и грифель. Я быстро настрочила короткую записку и отправила Мстишке наговором «из ладони в ладонь». Хотя подруга, конечно, ещё спит. Семья силда Дивнара большая, и у каждого своё расписание дежурств. Мстишка всегда работала ночью и просыпалась лишь после полудня.

Ничего, найдёт записку. Как обычно.

Я распихала по карманам куртки мешочки с сушёными гадами, обулась, оделась, перекинула через плечо флягу и взялась за посох. Порядок. Работаем.

– Ярь, проверь, кто из вчерашних точно не спит или чутко дремлет, – попросила я, выходя на крыльцо. – Беспокойников не трогай – этим вечно неймётся. С упокойников начни. Я всё-таки для начала обновлю знаки в святилище. Пока силы много.

Помощник согласно свистнул и исчез в яркой вспышке.

Я потуже затянула пояс куртки и накинула на голову капюшон. Утро оказалось на редкость паршивым – с низкими тучами, ледяной моросью и густым туманом всех оттенков красного: от багрового у земли до грязно-серого, сливающегося с небом, у макушек деревьев. «Мостом» бы пойти… и когда-нибудь я пойду. И не пожалею силы на такую мелочь.

Это я тоже обещала себе изо дня в день. Надо же верить во что-то хорошее. Оно иногда случается – чуть реже, чем наши чудеса, но всё же.

Ноги, исходившие Красное вдоль и поперёк, помнили все тропы и дорожки, от главных до тайных. И до любого уголка кладбища я могла дойти самой короткой тропой и с закрытыми глазами, и в туман, и в шторм. И до святилища в тумане добралась быстро и без хлопот.

Чтобы увидеть поразительное – знаки за ночь опустели на целую четверть. Это кто же у меня до сна такой «голодный»? Мои беспокойники не могли за одну ночь столько выпить! Их всего трое!

Или всё-таки могли – предчувствуя скучный сезон зимних штормов, когда лишний раз из склепа носа не высунуть?

Или проснулся кто-то из тех, кого ещё дед молодым хоронил? Я нашла в его бумагах данные об опасных старых спящих – имя-прозвище, номер склепа, дата упокоения, должность и прочее. И не только дедовские – все мои предки составляли отдельные списки тех, кто чрезмерно перебрал силы и мог спать десятилетиями. Веками. И либо умереть в любой момент, либо пробудиться. И либо с памятью пробудиться – человеком, либо без памяти – чудовищем. Как (не) повезёт. Всем нам.

Одно хорошо – это не беспокойник. Беспокойники не могут так крепко спать – чтобы на века. Дед отдельно об этом предупреждал – если знаки внезапно опустели, то, скорее всего, проснулся «старичок». А им – к какой бы группе покойников они ни относились, – чтобы снова уснуть, одномоментно нужно много сонной силы. Очень много.

– Ярь, кажется, у нас старый пробудившийся, – тихо сообщила я. – В лучшем случае один. Возможно, среди упокойников. Проверь, раз ты там. И я скоро подойду.

Помощник серьёзно свистнул: принято.

Я обновила знаки и помчалась домой – за списками. Прошлой зимой, в сезон штормов – безумное время для обычных людей и самое спокойное, долгожданное для смотрителей, – я переписала всех «старичков» в отдельный справочник, и он должен быть… на кухне. Скорее всего. Или в ящике стола в кабинете. Или в книжном шкафу в библиотеке. Или…