Я и сама толком не знала, нужен мне университет или нет, но вознамерилась его закончить, в чем и преуспела. К тому моменту папа числился видным деятелем нашего города, а пить стал значительно больше, то есть это мы так предполагали, хотя видели его исключительно редко, в основном в начале месяца, когда он выдавал нам деньги на расходы, а также ценные указания, как их потратить. Когда нам везло, мы могли застать папу в его кабинете как всегда задумчивым, и с неизменным стаканом виски.

Иногда мы с удивлением узнавали, что папа вдруг на Лазоревых островах или в эльфийской столице, но с вопросами не лезли, так как папа этого не любил. Однако, доходившие до нас слухи о том, что папу уже давно никто не видит трезвым, всерьез тревожили нас, потому что последнее время папа жаловался на здоровье.

– Твоему отцу не мешало бы поберечь себя, – выговаривала мне Вилька за неимением родителя, а я согласно кивала.

По окончании университета возник вопрос о моем трудоустройстве, и папа в начале месяца сказал:

– Я подумаю, – но потом по обыкновению исчез, а когда я по телефону пыталась напомнить ему о его обещании, повторял, – Я подумаю. А ты пока отдохни.

В результате я отдыхала целый год и уже всерьез не верила, что папа что-нибудь придумает, и в конце концов устроилась на работу сама, решив, что папа, при его занятости, об этом даже не узнает. Но он узнал (подозреваю, настучала Вилька, потому что шататься по СПА и магазинам одной ей было скучно) и был в гневе.

– Что это за работа за десять тысяч имперов в месяц? – сердито выговаривал он мне. – Ты что, сирота? Горбиться за такие деньги…

Десять тысяч имперов, между прочим, хорошие деньги, я слышала, что некоторые на них могут жить целый месяц. И вовсе я и не горбилась, но почувствовала себя предателем, в самом деле, что это я отца позорю? Папа в очередной раз обещал подумать, с прежней работы я ушла, чтобы сделать ему приятное, а на новую так и не устроилась, потому что папа внезапно свалился с инфарктом (должно быть в нашей семье эта болезнь занимала особое место). Мы с Вилькой здорово перепугались, врачи в один голос твердили, что если папа немедленно и навсегда не бросит пить, они ни за что не отвечают, поверить же, что папа откажется от своих привычек, было нелегко, но я набралась смелости и поговорила с папой.

– Ерунда, – отмахнулся он, тут к нему подскочил лечащий врач и заговорил о возможных последствиях (летальных), увлекаясь все больше и больше. Речь произвела на меня впечатление, и я тут же, не сходя с места, поклялась никогда не брать в рот спиртного.

Через неделю папа выписался из больницы и начал вести свой привычный образ жизни.

– Любопытно, что из этого выйдет, – вздыхала Вилька, имея ввиду папину полемику с врачами.

К сожалению, победили врачи. Где-то на просторах Радужного архипелага папа в состоянии похмелья нырнул в море и не смог вынырнуть. Предположительно, не выдержало сердце. Так как папа последние три года дома появлялся редко и напоминал фантом, став личностью больше мифической, данное событие скорее взволновало, нежели огорчило. Мы с Вилькой много говорили о папе, но увидеть его было практически невозможно, и то, что папа вдруг исчез, вовсе ничего не значило, ничто не мешало ему появиться вновь.

Однако, рассчитывали мы на это напрасно, через месяц нам предположительно доставили папу. Говорю предположительно, потому что сопровождающие его люди сами похоже были в этом не уверены, а проверить догадки не представлялось возможным.

В общем, папу похоронили, а нам на руки выдали свидетельство о его смерти. Еще до папиных похорон начались вещи прямо скажем мистические. Кто-то бродил по квартире, переставлял вещи, а однажды даже пробил стену в ванной. Вилька заявила в полицию, заявление у нее приняли с постным выражением лица и интересным пожатием плеч. По ночам мы с Вилькой не спали, а все больше прислушивались, поэтому я не возражала, когда у нас появился Фрэнки, как-никак мужчина в доме, это успокаивает. Фрэнки был любовником Вильки и его наличие меня ничуть не удивило, раз уж папа был скорее идеей, чем человеком из плоти и крови. Но у парня оказался скверный характер, к тому же он начал ко мне приставать, будучи моложе Вильки лет на пять. Но так как предполагалось, что она у нас краше и лучше всех, стучать на Фрэнки и расстраивать ее я не стала. Когда же он в очередной раз приступил к домогательствам, я легонько задвинула ему по известному месту, он присел от неожиданности, а я нечаянно задела рукой чайник и в результате ошпарила его, хотя это в мои планы не входило. После чего мы стали врагами. Ко мне он цеплялся по сто раз на день, но рук уже не распускал. Меня это вполне устроило, но чтоб держать его в тонусе я время от времени напоминала, что он живет в моей квартире.

На самом деле квартир у папы было шесть, хотя мы, конечно, жили в одной. По старой привычке папа оформил их на меня, так же как и четыре машины, которые имелись в нашей семье. Загородный дом был записана на покойную тетку и после ее смерти тоже отошел ко мне. Умирать папа не собирался и потому завещания не оставил, хотя похоже было, что завещать, собственно, нечего.

После похорон мы обнаружили в папином столе пять тысяч золотых, у нас с Вилькой оставалось еще тысяча и это все, что мы имели. Ни счетов, ни иных документов, сейф на работе тоже оказался пуст. В общем выяснилось, что папино богатство не более чем миф, что меня, признаться, не удивило, а вот Вильку здорово расстроило.

– Мы погибнем в нищете, – прижимая руки к груди, заявила она, но и в это я не верила.

После похорон папин друг и по совместительству коммерческий директор дядя Робин, к которому я питала самые добрые чувства, так как в отличие от папы он появлялся у нас значительно чаще и даже интересовался моими делами, отвел меня в сторонку и со вздохом сказал:

– Девочка моя, фирма отцу не принадлежит, ты же знаешь папу, он терпеть не мог что-то оформлять на себя. Но ты мне человек не чужой и я считаю себя обязанным… ты будешь получать каждый месяц по десять тысяч золотом. Хорошо?

– А как же Вилья? – нахмурилась я.

Дядя Робин пожал плечами, тем самым давая понять, что Вильку близкой родственницей не считает.

– И ты согласилась? – рычала Вилька тем же вечером, когда я рассказала ей о предложении дяди Робина. – Да ты хоть понимаешь, что эта фирма…

– Она официально папе не принадлежит. Папа большую часть своей жизни прожил с мыслями о конфискации и это наложило отпечаток…

– Нас обобрали, – воздев руки над головой, вопила Вилька.

– Не глупи, – попробовала я вразумить ее, достала листок бумаги из стола со столбиком цифр, над которым не так давно усердно трудилась, и подвинула его Вильке. – Вот, смотри, мы сдаем пять квартир, что приносит доход в десять тысяч золотых в месяц, столько же обещал дядя Робин. Осенью я устроюсь на работу, летом все же хочется отдохнуть. Ты тоже могла бы… – Вилька скривилась, а я кивнула:

– Ну, хорошо, хорошо. По десять тысяч золотых каждой тоже неплохо. Совсем уж в нищете мы не умрем.

Вилька прослезилась, обняла меня за плечи и расцеловала.

– Что бы я без тебя делала… конечно, все это так ненадежно, а мне уже тридцать… – Я подняла брови, а она поправила:

– Ладно, сорок шесть, хотя выгляжу я на двадцать семь.

– На двадцать четыре, – согласно кивнула я.

– Спасибо. Но мне сорок шесть и теперь выясняется, что у меня ни денег, ни квартиры… только машина, но и ей два года.

– Продай папины машины и оставь деньги себе. Если тебе так спокойнее…

– Конечно, это не те деньги, на которые я рассчитывала, но все равно спасибо.

– Пожалуйста.

– Хорошо, что у меня есть семья, то есть ты.

– А Фрэнки?

– Что Фрэнки? Много ли от него толку? И что-то я не слышала, чтобы он собирался на мне жениться.

– Может, женится, – пожала я плечами.

***

Вот так обстояли наши дела на момент ограбления. Мы жили в одной квартире, Фрэнки о женитьбе помалкивал, но держался хозяином, поэтому мы отчаянно ругались.

Вилька положила передо мной салфетку и поставила разогретый ужин, я принялась вяло жевать, тупо пялясь перед собой.

– С тобой что-то не так, – понаблюдав за мной с минуту, заявила Вилька. – Что ты натворила? Разбила машину?

– Нет. В ней просто отвалилась какая-то штука. Или лопнула…

– Что лопнуло?

– Мое терпение, – отозвался Фрэнки и сделал телевизор погромче.

– Что лопнуло? – повторила Вилька.

– Забыла, как это называется…

– Час от часу не легче. И где теперь машина?

– В ремонте. Обещали сделать.

– Тебе надо ездить общественным транспортом.

– Не надо, – заверила я. – Сегодня поехала и у меня стащили двадцать золотых. Я была должна Келли.

– О, Боги. И что теперь?

– Ничего. Она еще подождет.

– Сумасшедший дом… Надеюсь, это все?

– Нет, – задумчиво ответила я. – Меня взяли в заложники.

Фрэнки отлепил взгляд от телевизора, посмотрел сначала на меня, а потом на Вильку, точно спрашивая ее совета. Та ничего советовать не могла, она стояла и хлопала глазами. Конечно, она тоже считала, что это никуда не годится, в смысле правдоподобия, но зная мое невезение…

– Это что, шутка? – на всякий случай спросила она, а я отрицательно покачала головой, не оставляя ей никаких шансов.

– Чушь, – презрительно фыркнул Фрэнки, – она все выдумывает.

Это было обидно и отвечать я сочла ниже своего достоинства, ограничившись презрительной усмешкой. Вилька пододвинула стул и села рядом со мной. Пока она все это проделывала, по телевизору начались местные новости. Сегодняшнее происшествие журналисты обойти не могли и даже начали с него. Через минуту я увидела себя на экране в компании двух идиотов в масках. Съемку вели с приличного расстояния, но узнать меня все-таки было можно.

– Боги, – охнула Вилька, прижимая руку к груди, попеременно глядя то на экран, то на меня, а Фрэнки прямо-таки позеленел, подозреваю, что с досады, потому что теперь даже у него не хватит совести заявить, что я вру, раз меня в новостях показывают.

– Ничего себе, – пробормотал он.

– Да тихо ты, – шикнула на него Вилька, – дай послушать.

То, что сообщили в новостях, порадовать меня никак не могло. Грабители, прихватив деньги (общая сумма, по приблизительным подсчетам исчислялась одиннадцатью тысячами имперов, и это вместе с кошельками граждан, в том числе с моей разнесчастной сотней), и застрелив одного из посетителей, который оказал сопротивление (вот уж кто соврать любит, так это журналисты), скрылись на машине (далее следовали марка, цвет и номер), взяв с собой меня в качестве заложницы. В ближайшей подворотне они от меня избавились и в буквальном смысле исчезли. Далее следовал обычный в таких случаях набор фраз: ведется следствие и все такое…

– Боги, – опять ужаснулась Вилька, когда сюжет закончился, – что ты пережила…

– Да уж, – вздохнула я.

– С этим надо что-то делать, – покачала она головой.

– В каком смысле? – не поняла я.

– Ну, не знаю. Но это уже становится невыносимым. Может тебе к магу сходить, может тебя кто сглазил?

– Что за чушь? – влез Фрэнки.

– И вовсе не чушь. Ты посмотри, что делается. Она всю посуду перебила, я уж молчу про машину… а теперь еще и это.

– Рот нечего разевать, тогда и посуду бить не будет, – разозлился он.

– В заложники меня взяли потому, что я рот разевала?

– Наверняка что-нибудь сморозила и они выбрали тебя.

– Ничего подобного, – я приготовилась скандалить, но Фрэнки неожиданно сменил тему.

– А кого убили?

– Откуда мне знать? Телевизионщики и те не знают.

– Наверняка знают, только помалкивают. Ты в полиции была?

– Конечно.

– Бедняжка, – посочувствовала мне Вилька и даже заревела.

– Ладно, чего ты, – расстроилась я. – Все ведь обошлось.

– Тебя могли убить.

– Ну, так ведь не убили, – вновь влез Фрэнки.

Сказано это было таким тоном, точно данное обстоятельство его очень огорчило.

– Ты совершенно бесчувственный, – обиделась за меня Вилька и начала приставать с вопросами. Я подробно ответила на них, утаив лишь, что в грабителе узнала бывшего одноклассника. Фрэнки вновь заинтересовал убитый мужчина.

– Рыжий, говоришь? С усами?