Демократия в Америке (страница 5)
Первая имеет легкий склон к полюсу, вторая – к экватору.
Местность, входящая в состав первой области, понижается к северу таким незаметным уклоном, что, можно сказать, образует почти совершенную плоскость. Внутри границ этой громадной площади нет ни высоких гор, ни глубоких долин.
Воды струятся по ней как бы по случайным направлениям; реки переплетаются, соединяются, разделяются, опять встречаются, теряются во множестве болот, постоянно скрываясь в образованном ими влажном лабиринте, и лишь после бесчисленных поворотов доходят до полярного моря. Большие озера, заканчивающие эту первую область, не заключены, как большая часть озер Старого Света, в рамку из скал и холмов. Берега их плоски, и только на несколько футов возвышаются над уровнем воды. Таким образом, каждое из них представляет как бы обширную чашу, наполненную до краев; малейшие изменения в структуре земного шара заставили бы их воды излиться или в сторону полюса, или к тропическим морям.
Вторая часть представляет больше неровностей и лучше подготовлена к тому, чтобы сделаться постоянным жилищем человека; две длинных горных цепи тянутся по ней во всю ее длину: одна, называемая Аллеганами, идет вдоль берега Атлантического океана, другая направляется параллельно берегу Южного моря.
Пространство, заключенное между этими горными цепями, занимает 228843 квадратных льё (3987102 кв. версты)[8]. Следовательно, его поверхность приблизительно в шесть раз больше Франции[9].
Однако эта обширная территория образует только одну долину, которая, спускаясь от округленной вершины Аллеганов, снова возвышается, не встречая преград, до вершин Скалистых гор.
В глубине долины протекает гигантская река; к ней со всех сторон стремятся воды, бегущие с гор.
Некогда французы назвали ее рекой Святого Людовика (Saint-Louis) в память о покинутом отечестве, а индейцы на своем высокопарном языке назвали ее Отцом Вод, или Миссисипи.
Миссисипи берет свое начало на границе двух великих поясов, о которых я уже говорил, около высшей точки, разделяющей их плоской возвышенности.
Возле ее истока вытекает также другая река[10], она изливается в полярное море. Сама Миссисипи сначала как бы не решается, по какому пути ей двигаться, много раз она поворачивает обратно и, только уменьшив силу своего течения переходом через озера и болота, наконец медленно направляет свой путь на юг.
Она тихо течет в глинистом русле, вырытом для нее природой, вздуваясь иногда от грозовых ливней, и орошает более 1000 льё[11].
На шестистах льё[12], выше своего устья, Миссисипи имеет уже среднюю глубину в 15 футов, и суда в 300 тонн могут ходить по ней на расстоянии около двухсот льё.
Пятьдесят семь больших судоходных рек несут в нее свои воды. В числе притоков Миссисипи есть одна река в 1300 льё длины[13], одна в 900[14], одна в 600[15], одна в 500[16], четыре в двести[17], не говоря уже о бесчисленном множестве ручьев, отовсюду бегущих, чтобы исчезнуть в ее лоне.
Долина, орошенная Миссисипи, словно создана исключительно для нее; от нее зависит там добро и зло; она есть как бы ее божество. Вблизи реки природа проявляет неисчерпаемое плодородие; по мере удаления от ее берегов растительные силы истощаются, почва оскудевает, все чахнет или умирает. Нигде великие потрясения земной коры не оставили следов столь очевидных, как в долине Миссисипи. Весь вид страны указывает на деятельность в ней вод. Как бесплодие, так и плодородие ее произведены их действием. Воды первобытного океана отложили в глубине долины громадные слои растительной земли, для нивелирования которых они имели достаточно времени. На правом берегу реки встречаются обширнейшие равнины, ровные как поверхность поля, по которому земледелец прошел с катком. Напротив, по мере приближения к горам почва становится все более неровной и бесплодной; верхний слой почвы там, так сказать, продырявлен в тысяче местах и первобытные горные породы показываются то тут, то там, как кости скелета, мускулы и мягкие части которого уничтожены временем. Гранитный песок и неправильные каменные обломки покрывают поверхность земли; немногие растения с трудом пробиваются своими ростками сквозь эти препятствия; местность имеет вид как бы плодородного поля, покрытого обломками обширного здания. В самом деле, анализируя этот песок и камни, легко заметить совершенную аналогию их состава с составом бесплодных и изломанных вершин Скалистых гор. Снеся землю в глубину долины, воды, конечно, увлекли туда же и часть основной горной породы; они катили обломки ее вдоль ближайших склонов и, раздробив их одни об другие, усеяли подошву гор этими обломками, оторванными от их вершин (А).
Долина Миссисипи – великолепнейшее место, когда-либо уготованное Богом для жилища человека; а между тем можно сказать, что она представляет собой еще только обширную пустыню.
На восточном склоне Аллеганских гор, между ними и Атлантическим океаном, простирается длинная полоса, покрытая обломками скал и песком, которые как бы оставлены удалившимся морем; эта территория имеет только 48 льё ширины (200 верст[18]) но в ней считается около 390 льё длины (1628 верст[19]). В этой части американского материка почва с трудом поддается культурной обработке. Растительность в ней слабая и однообразная.
На этом негостеприимном берегу сосредоточились прежде всего усилия человеческой промышленной деятельности. На этой бесплодной полосе земли родились и выросли английские колонии, из которых должны были позднее образоваться Американские Соединенные Штаты. И поныне эта местность представляет собой центр деятельной силы, тогда как позади нее почти втайне группируются настоящие элементы великого народа, которому, без сомнения, принадлежит будущее материка.
Когда европейцы высадились на берегах сначала Антильских островов, а потом Южной Америки, они сочли себя перенесенными в сказочные страны, воспетые поэтами. Море светилось тропическим блеском, необыкновенная прозрачность его вод в первый раз открывала глазам пловцов глубину бездны[20]. Повсюду виднелись маленькие, благоухающие острова, будто корзины с цветами, плавающие по спокойной поверхности океана. Все, что в этой очарованной местности представлялось взорам, казалось приготовленным для нужд человека и рассчитанным на его удовольствие. Большая часть деревьев была покрыта питательными плодами, и даже наименее полезные человеку услаждали его взгляд блеском и разнообразием своих красок. В рощах из душистых лимонных деревьев, диких фиговых деревьев, круглолистных мирт, акаций и олеандров, переплетенных цветущими лианами, множество неизвестных в Европе птиц сверкали своими пурпурными и лазуревыми крыльями и присоединяли концерт своих голосов к общей гармонии природы, полной движения и жизни (В).
Под этим блестящим покровом скрывалась смерть, но тогда ее не было видно, и, кроме того, в воздухе и условиях этих мест было какое-то неведомое, обессиливающее действие, которое привязывало человека к настоящему и делало его беззаботным относительно будущего.
Северная Америка представилась в другом виде: все в ней было строго, серьезно, торжественно; можно было сказать, что она создана, чтобы стать сферой разума, так же как другая – областью чувств.
Бурный и пасмурный океан окружал ее берега; гранитные утесы или песчаные, плоские прибрежья опоясывали ее; леса, покрывавшие берега, отличались листвой темной и меланхолической; в них росли сосны, лиственницы, дуб, дикая олива и лавр.
За этой первой опушкой начинались тенистые срединные леса, в которых перемешивались самые большие деревья обоих полушарий: явор, катальпа, сахарный клен и виргинский тополь сплетали свои ветви с ветвями дубов, буков и лип.
И здесь, как и в лесах, подчиненных владению человека, смерть поражала безостановочно, но никто не заботился об уборке мертвых останков, поэтому они нагромождались одни на другие; времени не хватало, чтобы превратить их в прах и подготовить новые места. Но и посреди этих останков дело воспроизведения продолжалось безостановочно; ползучие растения и травы пробивались сквозь препятствия; они извивались около упавших деревьев, забирались в их пыль, приподнимали и разрывали еще покрывавшую их увядшую кору и пробивали дорогу своим молодым росткам. Таким образом смерть здесь как бы помогала жизни. Та и другая были вместе и стремились к тому, чтобы перемешать и соединить свои действия.
В недрах этих лесов царила глубокая темнота; тысячи ручьев, течение которых еще не было направляемо человеческим искусством, поддерживали в них всегдашнюю сырость; изредка лишь можно было в них видеть какие-нибудь цветы, или дикие плоды, или заметить птиц.