О политике, кулинарии и литературе (страница 3)
Что касается жилищных условий сборщиков хмеля, то сейчас за этим делом надзирает целая орда правительственных чиновников, и поэтому ситуация стала лучше, чем раньше. Трудно даже вообразить, как обстояли дела в прошлом, ибо и теперь пристанище сборщика хмеля едва ли не хуже конюшни. (Я не случайно употребил это слово, потому что на нашей ферме лучшими квартирами, в частности для семейных, были конюшни. Мы с другом жили в коробке из гофрированного железа размером десять футов с двумя незастекленными окнами и десятком других отверстий, пропускавших ветер и дождь. В этой жестяной хижине не было никакой мебели, если не считать кучи соломы. Уборная находилась в двухстах ярдах от «дома», а водная колонка – на таком же расстоянии. В некоторых таких коробках жили по восемь человек, но это, по крайней мере, несколько смягчало холод, который сильно донимал сентябрьскими ночами, особенно если единственным ложем служил рваный мешок. Ну и плюс к этому обычные неудобства бивачной жизни; не то чтобы это были серьезные трудности, но достаточно сказать, что когда мы не работали и не спали, то были заняты – носили воду или пытались с помощью заклятий разжечь сырые дрова.
Думаю, все согласятся с тем, что это отчаянно плохие условия оплаты, плюс издевательское отношение работодателей. Но вот курьез – в сборщиках хмеля нет недостатка, и, более того, некоторые люди, год за годом, возвращаются на плантации хмеля. Возможно, это объясняется тем, что кокни рады всякой возможности уехать в деревню, несмотря на низкую оплату труда и неудобства.
Когда сезон кончается, сборщики от души радуются возвращению в Лондон, где не приходится спать на соломе, где за пенни можно легко получить достаточно керосина, а не охотиться за дровами, и где универмаг «Вулворт» находится за ближайшим углом. Тем не менее уборка хмеля представляется большим удовольствием, когда она заканчивается, хотя работать приходится тяжко, а карманы быстро пустеют. Кроме того, сдельная система маскирует низкую оплату труда; ибо «шесть бушелей за шиллинг» звучит куда заманчивее, чем «пятнадцать шиллингов в неделю». Кроме того, из уст в уста передаются воспоминания о старых добрых временах, когда хмель стоил дорого и фермеры могли платить шесть пенсов за бушель. Благодаря этим мемуарам миф о «возвращении домой с пятью фунтами в кармане» воспринимается как вполне реальная история.
Как бы то ни было, по какой бы то ни было причине набрать людей для этой работы нет никаких проблем, так что не стоит особенно громко жаловаться на условия труда на плантациях хмеля. Но если сопоставить плату и условия труда с объемом сделанной работы, то сборщик хмеля находится в более плачевном положении, чем человек-реклама.
Эрик Блэр
«Нью Стейтсмен энд Нейшн», 17 октября 1931 года
Чарльз Рид
Поскольку книги Чарльза Рида выходят дешевыми изданиями, то можно предположить, что у него, конечно, есть свои поклонники, но редко можно встретить кого-то, кто читал бы его просто так, интереса ради. У большинства это имя вызывает смутные воспоминания о задании прочесть его книгу «Монастырь и очаг» за время летних каникул. Ему просто не повезло, что он запомнился именно этой книгой, так же как Марка Твена помнят благодаря фильму «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура».
Рид написал несколько скучных книг, и «Монастырь и очаг» одна из них. Но он также написал три романа, которые, как я лично считаю, переживут все произведения Мередита и Джордж Элиот, а кроме того, его перу принадлежат блестящие прозаические повествования, такие как «Основа всех дел» и «Автобиография вора».
В чем притягательность Рида? В нем есть то же очарование, что и в детективных рассказах Остина Фримена или в собрании курьезов капитан-лейтенанта Гоулда. Это очарование бесполезного знания.
Рид являл собой образец энциклопедической учености. Он обладал огромным запасом разрозненных сведений, а живой дар рассказчика позволял ему превращать этот запас в книги, которые вполне сойдут за романы. Если вы получаете удовольствие от дат, списков, каталогов, конкретных деталей, описаний производственных процессов, витрин лавок древностей, биржевых курсов и аукционов, если вы хотите знать, как работала средневековая катапульта или как выглядело убранство тюремной камеры сороковых годов девятнадцатого века, то едва ли вам удастся не восхищаться Ридом.
Сам он, конечно же, не рассматривал свое творчество в таком свете. Он гордился своей точностью и составлял свои книги из газетных вырезок, но диковинные факты, которые он коллекционировал, помогали добиваться того, что он считал своей «целью». В своем фрагментарном стиле он был социальным реформатором и энергично критиковал самые разнокалиберные пороки, такие как, например, кровопускание, монотонный труд на конвейере, частные приюты, целибат духовенства и тугое шнурование корсажей.
Моей любимой книгой Рида всегда была «Грязная игра» – книга, не содержащая какой-то конкретной критики. Подобно большинству романов девятнадцатого века, «Грязная игра» – слишком сложная книга, чтобы ее пересказывать, но главный герой – молодой священник Роберт Пенфолд, которого несправедливо обвинили в подлоге и сослали в Австралию. Ему удается бежать, и в конце концов он оказывается на необитаемом острове наедине с героиней.
Здесь, конечно, Рид в своей стихии. Из всех до сих пор не забытых писателей Рид – самый подходящий автор историй о необитаемых островах. Понятно, что некоторые рассказы о необитаемых островах хуже других, но ни один из них нельзя назвать совсем плохим, если он в конкретных деталях описывает борьбу за выживание. Список предметов, которые удалось вытащить с потерпевшего крушение судна, вероятно, обеспечивает триумф произведения с большей гарантией, чем описание, например, судебных разбирательств.
Тридцать лет назад я прочитал книгу Баллантайна «Коралловый остров» и до сих пор более или менее точно помню, какие вещи смогли спасти с корабля три героя: телескоп, шесть ярдов бечевки, перочинный нож, медное кольцо и железный обруч.
Даже такая унылая книга, как «Робинзон Крузо», настолько в целом нечитаемая, что очень немногие знают, что у нее есть продолжение, вызывает интерес, когда на ее страницах появляется описание попыток Крузо сделать стол, обжечь глазурью самодельную глиняную посуду и вырастить пшеницу.
Рид, однако, был большим специалистом по необитаемым островам или, в любом случае, был очень хорошо подкован по учебникам географии того времени. Более того, он был тем человеком, который на необитаемом острове чувствовал бы себя как дома. Он бы никогда, подобно Крузо, не споткнулся бы на такой пустяковой проблеме, как заквашивание теста, и, в отличие от Баллантайна, знал, что цивилизованный человек не способен добыть огонь трением одного куска дерева о другой.
Герой «Грязной игры», подобно большинству героев Рида, своего рода сверхчеловек. Он – герой, святой, ученый, джентльмен, атлет, воин, мореплаватель, физиолог, ботаник, кузнец и плотник в одном лице; комплект всех талантов, которые Рид искренне считал естественным результатом английского университетского образования. Нет нужды говорить, что не прошло и пары месяцев, как этот замечательный священник уже навел порядок на необитаемом острове, словно это какой-нибудь отель в Вест-Энде.