Я держал подбородок высоко, будто это ничего мне не стоило, но грудь вздымалась тяжело, смертельная усталость давила, жар, казалось, жег легкие изнутри. Пот заливал глаза, стекал по спине. Но я держался. Не привык я биться в таком пекле. Но выстоял.

И снова гнетущая тишина повисла на арене. А потом… а потом случилось невероятное.

Толпа – та самая толпа, что минуту назад боготворила и превозносила Скальда из Драгории, вдруг… отвернулась от него.

– Он не убил варвара! – закричал кто-то. – Он не смог!

– Да какой он чемпион?! – подхватил другой.

– Скальд больше не лучший воин!

Сначала это были отдельные выкрики. Но постепенно раздался гул, волнообразный, похожий на шум океана во время нарастающего шторма.

– Убей его, варвар! Убей! – верещала старуха на переднем ряду, тыча в центр арены кривым пальцем.

– Да убей уже! Нам нужен новый чемпион! – орал кто-то справа.

Толпа жаждала крови. Моей. Скальда. Любой. Им было всё равно, чем напитать песок, лишь бы арена не оставалась голодной. А я стоял и смотрел на них. На эти перекошенные лица, вытянутые руки, рты, изрыгающие возгласы и проклятия.

«Какие же они жалкие, – думал я. – Какие ничтожные в своей жажде ярости, радости наслаждения чужой смертью».

Но убивать Скальда я не спешил. Держал паузу.

Тогда вмешался кличмейстер. Он поднял руки к небу, будто призывал богов, и торжественно возвестил:

– По правилам поединков полнолуния… из двух бойцов выживает только один. Варвар должен добить Скальда из Драгории!

Толпа загудела:

– Да!

– Убей его!

– Да прольется кровь!

Ещё секунду назад они хотели моей смерти. Теперь – смерти Скальда.

Я стоял, замерев с топором у горла поверженного противника. Скальд хрипел под моей ногой. Толпа требовала крови. А я… я по-прежнему не шевелился. Словно обратился в каменный идол.

– Да будет тебе известно, Эльдорн, гельд Севера… – начал было кличмейстер, возвышая голос, – что если ты не выполнишь требования лунных игр и не убьешь противника, то…

– Слушайте! – перебил я его.

Мой голос, глухой от боли и усталости, всё же разорвал тишину так резко, что часть ближних ко мне зрителей вздрогнула. Я стоял, давя сапогом грудь Скальда, но взгляд мой был обращён к трибунам, к императорской ложе, к тем, кто вершил здесь человеческие судьбы ради развлечения.

– И это вы считаете себя цивилизацией? – бросил я громко. – Вы сидите и наслаждаетесь тем, как цепные псы бьются насмерть ради вашей прихоти.

Я ударил ногой песок рядом с головой Скальда.

– Но я не цепной пёс. И я не буду никого добивать. Бой, который не должен был начаться, теперь закончен. Я одержал победу. И это всё!

Я поднял топор над головой… и демонстративно отшвырнул его в сторону. Он вонзился в песок и увяз. Никто не ожидал такого поворота – и все ждали, что же будет дальше?

И тогда снова поднялась она. Императрица Кассилия Сорнель. Она встала медленно и величественно, и стражники на стенах вытянулись в струну. Она подняла руку и произнесла:

– Подними топор, варвар, и добей противника.

– Нет! – ответил я. – Если вам так нужно убить его, возьмите топор и сделайте это сами!

Толпа замолкла. Такой дерзости никто не ожидал, тем более от раба, от варвара. Народ загудел.

Императрица махнула кличмейстеру. Тот с растерянным видом поспешил к ней. Кассилия, конечно, не осталась стоять, она села и долго что-то ему говорила. Кличмейстер лишь покорно кивал, каждый раз все ниже и ниже.

Через мгновение он вернулся на своё место. Толпа выла, свистела, требовала крови. И тогда кличмейстер громко объявил:

– Если варвар отказывается принять правила лунных игр… – он глубоко вдохнул, – значит, правила мы исполним сами! Он умрёт здесь, на арене! Но не в бою – а немедленно!

Толпа поддержала:

– Да! Да! Да!

– Выпускайте кромников! – воскликнул кличмейстер. – Да прольётся кровь во имя богов и лунных игр!

Снова рев. Снова свист. И вдруг – поднялась решётка. Но не та, откуда выходили кругоборцы, а другая, на противоположной стороне.

Она была куда более широкой. Когда зев стены раскрылся, оттуда вырвалось несколько всадников – кромников в золочёных доспехах, в боевых шлем-масках и с копьями наперевес. Они неслись прямо ко мне.

И бой с Жоруаном, и даже бой со Скальдом вдруг показался всего лишь преддверием к настоящей резне. Я спешно выдернул из песка топор.

Пятеро кромников в латах на чёрных боевых конях, тоже закованных в броню, вылетели на арену единым строем. Они сделали быстрый, стремительный круг, поднимая вихри песка, словно сама арена ожила и закружилась вместе с ними.

Против таких у меня не было ни единого шанса. Их выпустили не как кругоборцев и бойцов, а как палачей. И ясно было, что держали их именно для таких случаев: когда боец отказывается играть по правилам, когда зрелище выходит из-под контроля… Тогда нужна казнь… но красивая, показательная. Чтобы не выглядело, будто варвара просто зарезали. Нет, его должны были раздавить копытами, пронзить пиками, покорить, смять и растоптать на глазах у всей столицы.

Я видел, что шансов у меня против них нет… и если я даже успею свалить одного, двух – остальные проткнут меня насквозь, нанизав на древко, как кусок мяса на вертеле.

Императрица подняла руку. Жест вышел изящный, словно прощальный. Кромники сделали крутой разворот, будто были одним живым существом, и выстроились в боевое построение. Копья опустились. Черные кони перебирали копытами, фыркали, словно в них сидели демоны, рвущиеся из клеток.

Сзади раздался хрип – Скальд окончательно оправился, пришёл в себя. Он держался за вмятину на доспехах, шатался, пыхтел, но всё же поднялся. Опираясь на раба, хромая, он теперь ковылял прочь к краю арены, туда, где был проход для бойцов.

Я глянул на эту щель, подумав: «А что если мне попробовать там скрыться?»

Но увидел, что там уже стоит расчёт щитников. Они сомкнули строй стеной и смотрели только на меня, готовые встретить мечами, если рискну сделать шаг к выходу. Оставалась только арена.

Последний взмах руки императрицы… и конница ринулась в атаку.

Земля дрожала под копытами, а в грудь мне смотрели пять острых копий.

Глава 6

Я не двигался. Стоял в центре арены, будто каменный идол, вросший в песок. Пальцы крепко держат рукоять топора, взгляд спокойный.

Толпа застыла: ещё несколько секунд, и меня перемелет копытами, словно жерновами. Они ждали, что я начну метаться, искать лазейку, бежать… но я не шелохнулся.

Это сыграло им на руку или так они думали.

Верховые кромники решили, что варвар обезумел от страха, и именно ужас приковал этого смертника к месту. А раз так, можно ударить ровно и красиво, без всякой погони, одним сплошным стенобитным ударом, смяв меня в пыль. И они набирали скорость.

И в тот миг, когда конница преодолела половину расстояния, я неожиданно рванул в сторону. Подскочил и прижался к стене, вцепившись в рукоять топора обеими руками. И в последний момент верховым пришлось изменить боевое построение и траекторию. Все пошло не по их плану. Расчет резко повернул к стене, и кони стали мешать друг другу. Один всадник слишком близко подъехал к другому, лошади со стуком сблизились, зацепились сбруями, копытами. Один скакун запнулся и упал, перевернувшись, сбросив копьеносца. Остальным пришлось сбавить ход, чтобы не смешаться в звенящую щитками кучу.

Вплотную под стеной всей пятёрке развернуться было невозможно, им пришлось вытянуться в цепочку, один за другим.

И тут началось…

Первый всадник нанёс удар копьём. Я ушёл в сторону, наконечник со звоном ударил в каменную стену, даже высек искры, каскадом упавшие на песок. Второй пронёсся следом. Я взмахнул топором, он дёрнул поводья, инстинктивно испугавшись движения, копьё ушло в сторону – мимо. Третий метил мне в голову. Он был опытнее, на испуг такого не взять. Но я резко присел, ощущая, как копьё пролетает над макушкой, рассекая воздух. Четвёртый почти уже насадил меня на своё копьё. Но я сделал выпад на упреждение, что было сил швырнул топор, всем телом подаваясь вперёд. Лезвие ударило кромника в грудь, доспех прогнулся, словно под ударом кузнечного молота. Воин на полном ходу вылетел из седла, прокатился по песку и остался лежать неподвижно.

Толпа ахнула. Никто не ожидал, что я выстою против конницы, что я вообще стану сопротивляться такой силе. И теперь в этом общем вздохе впервые проскользнуло не насмешливое презрение, как раньше, а восхищение. Показная казнь, задуманная как быстрый и безошибочный удар, вдруг превратилась в новую схватку, зрелище, и часть зрителей, сама того не замечая, начала болеть за меня.

Вовсе не из милосердия, а потому, что их захватывало то, что я ещё жив. Азарт горел в глазах людей.

Кромники тем временем сделали новый круг. В седлах осталось трое. Теперь они были осторожнее. Копья снова опустились на боевую изготовку. Я безоружен. Топор валяется далеко в стороне, мне до него не добраться. На этот раз изменили построение, троица рассыпалась веером. Они больше не мешали друг другу. Сменили тактику, поняли, что простым натиском меня не возьмёшь.

И вот они пошли на меня с трёх сторон.

Хотя я стоял спиной к стене, прикрывшись с тыла, положение это уже не спасало: они изменили траекторию так ловко, что теперь я оказался прямо на линии тройного удара, словно стоял перед расстрелом, перед расчетом лучников, только вместо стрел на меня сходились острия копий.

Один из всадников перехватил древко. По хвату было видно – он готовит удар, вот-вот метнёт. Но не сразу. Он всё же выжидал момент, когда меня заденет удар другого всадника, когда я буду отвлечён, и тело повернётся неправильно, неудобно. В этот миг я стану полностью уязвим.

И вот тогда копьё проткнёт меня насквозь. Я понял это.

Что ж… похоже, вот она – смерть.

Когда-то я думал, что мне суждено сгинуть на славном поле брани, в бою за свой народ. Но нет… Видно, придется умереть здесь и сейчас, испустив последний вздох на песке арены, на месте для потех, под рев азартной толпы, которая жаждет крови и зрелищ, а не подвигов.

Я хотел рвануть, что есть силы, мелькнула мысль поднять топор, но сразу понял, что не успею.

После того броска он лежал слишком далеко, там, где я оказался бы на полностью открытом месте. Там троица верховых окружит меня тут же, как стая волков окружает загнанного оленя.

Там я стану лёгкой добычей – заколют длинными копьями с трёх сторон, даже не утруждаясь. Значит, оставалось одно – прижиматься к стене, пробовать уклониться до последнего, не дать себя разом размолоть, цепляться за каждый миг жизни.

И вдруг среди общего рева раздался мальчишеский голос:

– Варвар, беги!

Голос высокий, отчаянный. Я резко вскинул взгляд вверх.

На нижней трибуне, прямо надо мной, орал мальчишка. Тот самый, с родинкой над верхней губой, который еще вчера бросал в меня камень. Которого я пощадил.

А теперь… он кричал мне, чтобы я спасался.

Конники уже набирали скорость с нацеленными на меня копьями.

И тут мальчишка слишком сильно свесился через каменное ограждение, напрягая тощую грудь и силясь перекричать толпу, и потерял равновесие. Он кувыркнулся вниз прямо с трибуны и грохнулся на песок. Вскрикнул, схватившись за ногу и корчась от боли.

Арену враз охватила тишина. Все замерли в ожидании, что же будет дальше. Только топот тяжёлых копыт и звон лат нарушали её.

Парнишка упал между мной и всадниками. Ещё миг, и его сомнут. Превратят в кровавое месиво, даже не замедлив шага.

Кромники не думали останавливаться, менять направление или хоть чуточку осадить лошадей. Для них он – ничто. Простолюдин. Пыль под ногами.

Да никто и не станет разбираться. Сам ведь упал под копыта боевых коней.

Я понимал, если я сейчас не двинусь с места, мальчишка умрёт.