Неподалёку от села Дачное водитель приоткрыл окно. В салоне ощутимо запахло морем, и сонливость уступила место предвкушению. Доверившись навигатору, Соня ждала справа залив Анива. Искала малейший просвет в полосе чёрных кустов. Не находила и расстраивалась. Потом кусты расступились. За ними открылся туманный простор. Соня всё равно не увидела залив, но ощутила его присутствие. Облизнула губы и уловила вкус соли. Попробовала вспомнить, когда в последний раз была на море. Осознала, что на море ей бывать не доводилось, затем вернулась к мысли о том, зачем едет в Корсаков, и на неё навалилась тревога. Залив больше не радовал. Его во́ды унесли не одну жизнь. Возможно, и Пашину тоже.

Соня едва разглядела погружённую в сон, будто заброшенную Третью Падь, а Вторую и Первую Падь не увидела вовсе – дорога повела в сторону от побережья, и об их существовании Соня узнала лишь по высвеченным фарами указателям. Следом заметила указатель «Корсаков», но сам город начался не сразу, да и начался как-то урывками, неуверенно. Ближе к железнодорожному вокзалу появились уличные фонари, в домах проклюнулись огоньки зажжённых ламп, и Соня наконец почувствовала, что действительно едет по городу. Дорога по-прежнему пустовала. Соня уточнила, правда ли автобус до Новикова отправляется с автовокзала.

Водитель долго молчал и, казалось, готовился подробно объяснить, где ждать автобус, но в итоге пожал плечами:

– Надо местных спрашивать. Но помню, где тут хорошие пянсе с капустой.

Чуть позже добавил:

– Их быстро сметают. Вкусные, собака. По девяносто рублей.

Потом спросил:

– Показать? Это на Гвардейской.

Соня отказалась и, рассчитавшись с водителем, вышла из машины. Ждала полноценный автовокзал с перронами и кассой, но встретила сиротливую остановку и обшитую белым сайдингом контору с табличкой «Корсаковский автокомбинат». Контора была закрыта. Соня стояла на усыпанном тополиными серёжками тротуаре и всматривалась в жёлтый туман. Пуская первые отблески зари, он ослаб, и неподалёку Соня разглядела светящийся знак «Я люблю Корсаков». За ним возвышалось двухэтажное здание. Кажется, торговый центр. Хорошо хоть, дождь перестал.

В расписании на остановке значился маршрут, не имевший никакого отношения к Новикову. Соня не нашла ни намёка на нужный пятьсот двадцать первый автобус и только выяснила, где купить тёплые полы из Южной Кореи, куда обратиться за юридической консультацией призывникам и кто поможет бездомным «нарко-алкозависимым людям, а также людям, попавшим в трудную жизненную ситуацию и освободившимся из мест лишения свободы».

Уличные фонари погасли. Жёлтый ночной туман стал бледно-серым утренним туманом. Обеспокоенные этой переменой, закричали вороны. Соня удивилась, как насмешливо звучат их голоса. Увидела на заборе чайку и поняла, что кричат не вороны, а чайки. До отправления автобуса оставалось меньше получаса, и Соня пошла к торговому центру в надежде кого-нибудь найти, пусть даже бездомного и нарко-алкозависимого.

Торговый центр был закрыт. Людей поблизости не оказалось. Соня заметила ещё две остановки у дорожного кармана и поторопилась к ним. Табличек и расписания маршрутов не отыскала. Так и металась между тремя остановками, не зная, к какой прибиться, а к шести часам из арки автокомбината начали выезжать автобусы. Соня пугала себя тем, что таксист ошибся адресом. С ужасом думала, что на сутки застрянет в Корсакове – скучном городке на тридцать тысяч жителей. Ловила первых прохожих, и каждый говорил, что про новиковский автобус не слышал. Ругала себя за то, что не вошла в арку автокомбината и не попыталась поймать сторожа, когда для этого ещё было время, а потом различила, как из тумана выезжает белый пазик «Вектор». Он не спеша подъехал к остановке у дорожного кармана и продемонстрировал простенькую табличку «Новиково» под лобовым стеклом.

Соня заплатила за проезд триста пятьдесят семь рублей, получила горсть монет на сдачу и поспешила к окну на первый ряд. Через пару минут автобус покатил по городу собирать других пассажиров. Соня увидела, что центр Корсакова расчерчен прямыми линиями улиц и отчасти напоминает Южно-Сахалинск, а его холмистые окраины хаотично обвязаны путаным кружевом дорог. Соня быстро в них запуталась. Не понимала, выезжает автобус из города или продолжает колесить по окраинным районам. Смотрела на покрытые травяным будыльём откосы, на подступившие к домам заросли огромного белокопытника. От резких поворотов её немного укачало. К тому же асфальт стелился битый, и салон потряхивало.

Последние дома пропали. Автобус, заполнившись едва наполовину, наконец выкатил из города. Теперь за окном угадывались лишь тёмно-зелёные поля, и в тумане не удавалось разобрать, засеяны они до тучности или безнадёжно заброшены. Навстречу ехали внедорожники, пустые трубовозы. Старенький трактор вместо обычного прицепа тащил за собой пазик, лишённый передних колёс и целиком переделанный под баню. Боковая лестница вела на крышу, где крепились жестяной бак и труба, из которой валил дым. Возможно, в передвижной бане сейчас кто-то парился, но заглянуть внутрь помешали затемнённые окна.

Дорога пошла чуть более прямая. Автобус, как старый курильщик, бодро хрипел и хорохорился, грозился с лёгкостью одолеть любую вершину, но выдыхался даже на малых подъёмах. Казалось, потрёпанный двигатель заглохнет от напряжения, и его не реанимирует никакой автомеханик. Салон дребезжал от нутряного гула, запах бензина усиливался. Следом начинался спуск, и автобус оживал. Вновь хорохорился, весело пыхтел и бросался вниз с такой скоростью, что у Сони захватывало дух.

Она подмечала закатанные тушки лис и зверьков поменьше. На обочине попадались бабушки с тазиками креветок и ведёрками красной икры. Дорогу по-прежнему обступал скудный лес, а потом он расступился, и автобус выехал на побережье. Вот теперь, несмотря на туман, Соня действительно увидела открывшийся справа залив. Крутила головой, в противоположных окнах высматривала прибойную полосу, рыбацкие лодки-кунгасы. Когда же автобус затормозил, к Соне подсел неприятный тучный мужчина, и залив от неё спрятался. Мужчина долго возился, расстёгивал куртку, кофту, шарил по карманам и распространял кислый запах перегара, затем успокоился и уставился на Соню. Отвернувшись к окну, она всё равно почувствовала его взгляд.

– Как тебе наша кишкотряска?

Соня не ответила. Смотрела на красноватые сыпучие яры, на зачёсанные ломовым ветром деревья.

– Каждый год едут ремонтировать, да никак не доедут, зато в уши чешут – заслушаешься. У них то срачка, то болячка – всегда найдут причину, а деньги текут. Хорошо устроились!

Помолчав, мужчина сказал, что его зовут Хайдар. Соня опять не ответила, и тогда он, чтобы уж наверняка привлечь внимание, взял её за предплечье. Соня вздрогнула. Мясистая ладонь прожгла кожу даже через рукав свитера.

– Издалёка?

Соня кивнула и осторожно вытянула руку из-под ладони Хайдара. Вся прижалась к окну и пожалела, что сиденья в автобусе не разделены подлокотниками.

– Туристка?

– Да.

– Далеко собралась?

– В Новиково.

– В Новиково?! И чего тебя несёт в такие чигиря́?

Соня постаралась сесть к Хайдару вполоборота, чтобы не провоцировать на новые прикосновения, но и не слишком располагать к разговору. Заметила в заливе неподвижный танкер с выступами громадных сферических резервуаров. Автобус пошёл в объезд какого– то завода, построенного на берегу и обнесённого сетчатым забором. За мотками колючей проволоки работали десятки прожекторов, фонарей, лампочек и торчала высоченная труба факела, бросавшего в небо ошмётки рвущегося пламени. Пламя отражалось, множилось в окнах автобуса, и казалось, что за забором вся территория уставлена факелами – большими или маленькими, но неизменно огнедышащими. Хайдар сказал, что там производят сжиженный природный газ, а раньше была хорошая песчаная полоса, на которую в тысяча девятьсот пятом высадились японцы, да так легко высадились, что потом в сороковые испугались такой же лёгкой высадки американцев и понатыкали по долине огневые точки.

– Ты не думай, мы на кочке все немножко краеведы. Надо помнить, откуда что взялось.

Хайдар причмокивал мятыми губами, расчёсывал загрубевшую щетину и не переживал из-за того, что Соня молчит. Добавил, что сам родом из Муравьёвки, где в детстве лазил по остаткам японского противодесантного ротного узла.

– У нас живенько было. К нам и новиковцы, когда строились, ездили в школу. Ну или почифанить вечерком. Кто на телеге, кто пешком. Один мальчишка в метель на лыжах пошёл. Не по дороге, а напрямик. Места в общем пропускные, а он пуржил себе кое-как и замёрз. Теперь в Муравьёвку и автобус не заедет. Всё заросло – домов не разглядеть. Просто холмики. Никто не живёт. Только ходят на деляну за черемшой. И за морошкой на болота. Сопки там синие от голубики, веришь?

Автобус вернулся к берегу. Завод остался позади. Факел ещё долго пускал по окнам отблески огня, а танкер и заводские корпуса мгновенно растворились в тумане. За обочиной белела то ли россыпь цветов, похожих на раскрошенный пенопласт, то ли крошка пенопласта, похожая на цветы. Под камнями росла фиолетовая горечавка, и Соня не сомневалась, что видит именно горечавку. Пугалась затаённости чёрного леса, лишь отчасти укрощённого рубцами серых просек, и думала о Паше. Хайдар продолжал говорить и вроде бы не требовал реакции, но в то же время давил своим присутствием, не позволял целиком уйти в мысли. Всё твердил о противодесантных узлах сопротивления, повторял, что на Юноне, под склонами которой они сейчас проезжали, спрятан пулемётный полукапонир.

Асфальт резко сменился гравием, и по днищу автобуса ударили мелкие камни – с таким звуком, словно автобус оказался под обстрелом. Водитель не сбрасывал скорости, потому что дорога шла ровная, без выбоин. Грохот обстрела не прекращался, и в лесной мгле Соне рисовались раскалённые дула пулемётов. Хайдар говорил о «разворованном бюджете», о несчастных «легковушках-пузотёрках», и Соня чувствовала, что головная боль становится невыносимой. В новостях вчера показали женщину, которой в голодном сорок втором году нарочно ввели в ещё не закрывшийся родничок трёхсантиметровую иголку. Она прожила с иголкой почти восемьдесят лет и лишь после недавнего осмотра в сахалинской поликлинике узнала, что родители пытались её убить. Вспомнив ту женщину, Соня представила, как ей самой вводят в затылок длинные стальные иглы. Медленно, одну за другой. Из-за глубокой тянущей боли хотелось сорвать с затылка клок волос, в кровь расчесать кожу, но автобус, миновав ржавые ангары, въехал в Озёрское, гравий сменился асфальтом, и боль притихла.

В морочном небе, словно уголь под слоем золы, тлел красный шар утреннего солнца. Соня отрешённо рассматривала высвеченные им панельные пятиэтажки, деревянные дома. Видела заборы из круглых дощатых щёк от кабельных барабанов и выкорчеванные из земли ржавые трубы. Слушала, как на остановке заходят и выходят пассажиры. Потом Озёрское закончилось. С ним закончился асфальт. Опять началась гравийка. Асфальт ещё возвращался редкими разбитыми участками, но дорога совсем запаршивела, гравийный обстрел уже не прекращался, и Соня едва сдерживала накатывавшую тошноту, а Хайдар бодро рассказывал о ротном узле сопротивления в Озёрском, откуда по лагунам, протокам и узким перешейкам несложно выбраться к восточному берегу Тонино-Анивского полуострова, то есть в Охотское море. Предупреждал, что скоро они подъедут к лагуне Буссе, давно загаженной, но всё равно замечательной.

– Гадят и наши, и материковцы. Я думал, и ты туда. Ловить чилима. А что? Он в затишке копошится, голыми руками хватай из травы – и вот тебе креветка. Сразу жарь и ешь. Устрицы, гребешки, крабы. Что хочешь. И там моя Муравьёвка. А ты в Новикове где будешь-то?

Хайдар предложил погостить у него. Развеселившись, пообещал кормить крабами и всячески оберегать. Соня промолвила, что её встретят друзья.

– Ну, смотри, – хмыкнул Хайдар. – Друзья-то хорошие? Доверяешь им?