– Ваша избушка жалуется на качество дорог.

– Да… – выдавила я. – Она… настойчивая.

– Это похвально. Но передайте ей: дороги нечищены по уважительной причине. Ведьмак третьей категории случайно вызвал локальную метель. Исправим до вечера.

Я кивнула.

Не потому, что согласна. А потому, что иначе могла закричать.

– И еще… – он посмотрел внимательнее. – Вы выглядите растерянной.

Растерянной?

Да я на грани истерики, мужчина.

Но я только сжала кулаки.

– Избушка знает дорогу домой, – продолжил он мягко. – Отдыхайте. И приходите в понедельник на общее собрание.

– В понедельник? – переспросила я автоматически.

– Конечно. Вы же Баба Я… – он оборвал себя. – …Яна. Верно.

Мы оба сделали вид, что ничего странного не произошло.

Я покачала головой.

– Нет вопросов, – прошептала.

Снаружи меня уже ждала моя… Избушка. С куриными ногами и выражением лица, которого у построек быть не должно.

– Ну? Разобрались? – буркнула она.

– Разобрались. Ведьмак виноват.

– Шалопай лысый, – фыркнула Изба. – Ладно, залезай. Домой поехали, хозяйка. Дел – гора.

Я замерла.

Домой.

Почему одно слово способно напугать сильнее, чем куриные ноги?

Пришлось заставить себя шагнуть внутрь.

И это “домой” эхом ударило в груди – тревожно, будто я перешла невидимую черту, откуда уже не вернутся “ветеринар Яна” и ее обычная снежная Москва.

Глава 3 Гость у ворот

Пол подо мной вибрировал мягко, будто избушка пробиралась по рыхлому снегу, а не по тропинке… или по чему там она вообще ходит. Я села на край лежанки, ухватившись за деревянный столбик, который, кажется, выполнял роль поручня. Голова еще слегка гудела после собрания, но теперь к растерянности добавилось раздражение – то самое, когда хочешь все объяснить рационально, а мир упрямо делает вид, что таких слов не знает.

– Ладно, – пробормотала я, – надо просто… осмотреться. Выяснить, где я. Что за место. И как отсюда выбраться.

– Ага-ага, – буркнула Избушка где-то сбоку. – Осматривайся. Только ничего не трогай, я порядок знаю лучше тебя.

– Спасибо за доверие, – процедила я, пытаясь не сорваться.

Раздражение оказалось полезнее страха – с ним хотя бы можно думать.

Я медленно поднялась. Комната шла мягкой качкой, но я уже привыкла. Печка тепло дышала в спину, травы под потолком тихо покачивались.

И ощущение было… странным. Словно место само наблюдает, следит за каждым моим шагом. Не враждебно, но внимательно, выжидающе.

– Слушай, – сказала я, – у тебя тут… э-э… зеркало есть? Только желательно не кривое, а нормальное.

– Вон, – нехотя отозвалась Избушка. – У стены. Кривое, прямое… какое тебе надо, сама разберешься.

Я повернулась.

У стены действительно стояло большое, в человеческий рост, зеркало в резной деревянной раме. Оно было покрыто легкой дымкой, будто на нем осел иней.

Сердце пропустило удар.

По коже прошел холодок. Предчувствие, что вот сейчас… что-то будет.

Я медленно шагнула к зеркалу.

В отражении стояла не я.

Там стояла… она.

Сморщенная, с сухой как пергамент кожей. Огромный крючковатый нос. На подбородке бородавка размером с фасолину. Глаза выцветшие, будто зажмуренные от вечности.

И что, пожалуй, было самым жутким – эта тварь в зеркале улыбалась мне беззубым ртом, как старуха, которая точно знает, что ты от нее не убежишь.

Я отшатнулась, ударилась спиной о стену и чуть не сползла на пол.

– Н-нет… нет, это… это не я. Так не бывает. Так… не может…

Слова ломались, дыхание сбилось. В груди поднималась настоящая паника – липкая, холодная, как вода по горло.

– Спокойно, спокойно, хозяйка, – раздалось сверху. Избушка говорила удивительно мягко, словно вдруг решила стать доброй. – Внешность – дело такое… главное, что внутри.

– Внутри? – сорвалась я. – Внутри? Ты вообще видела, что там? Это же кошмар! Это… это Баба-Яга!

– И что? – флегматично скрипнула Избушка. – Видала я Яг и хуже. Ты еще ничего.

Мне захотелось смеяться и плакать одновременно.

Я снова посмотрела в зеркало, и то мерзкое, древнее существо смотрело прямо на меня, будто примеряясь к моей коже изнутри.

Я отвернулась.

– Нет. Это сон. Стресс. Я упала, ударилась головой…

– И с тех пор разговариваешь с избушкой, – философски заметила она. – Очень логично.

Я закрыла лицо руками, выдохнула – долго, почти до боли.

– Я хочу домой. Настоящий дом. Не твой этот… куриный транспорт.

– Поздно. – Избушка хмыкнула. – Дом уже впереди.

И как будто в ответ пол перестал качаться.

Мы остановились.

– Приехали, хозяйка. Вылазь смотреть.

Я открыла дверь – осторожно, будто мир за ней мог укусить.

Но там не было ни болот, ни коряг, ни костей животных.

Передо мной раскинулась ухоженная усадьба: аккуратные дорожки, сугробы ровные, будто их кто-то подстриг ножницами, банька с дымом из трубы, пасека под снегом, и даже березки у крыльца, сверкающие инеем.

А еще у ворот стоял мужчина.

И я на одну секунду, на дурацкую, инстинктивную секунду, просто застыла.

Потому что он был… ну… красивый.

Не “ах, герой романов”, не “звезда экрана”. А такой, на которого взгляд натыкается и отскакивать не хочет.

Высокий, в светлом тулупе, с чуть растрепанными волосами цвета сухой осенней травы. Светло-карие глаза – теплые, внимательные. Мужчина, от которого веет спокойствием, как от костра, возле которого хочется присесть.

И у меня – у нормальной, тридцатилетней Яны с живыми рефлексами – щеки предательски вспыхнули. Сердце подпрыгнуло под горло, руки сами собой захотели пригладить волосы…

…и только потом, через длинный, мучительно трезвый миг, я вспомнила.

Зеркало.

Нос.

Морщины.

Я же теперь Баба-Яга. Настоящая. С паклей вместо волос и лицом, которое напугает даже лешего.

Жар на щеках сменился холодом. Я тут же опустила голову, пряча лицо, как будто это могло помочь.

Кровь прилила к ушам. Хотелось спрятаться за дверью избы, накрыться занавеской, шапкой, мешком, чем угодно.

Мужчина шагнул ближе, рассматривая меня открыто, без насмешки, больше с любопытством.

– Так это ты теперь… Баба-Яга? – спросил он мягко, будто уточнял диагноз.

Я сглотнула.

– Похоже на то, – прошептала. Голос предательски дрогнул: ну конечно, вовремя.

Он кивнул, как будто услышал самое обычное подтверждение.

– Тогда хорошо, – сказал ровно. – Мне нужна твоя помощь.

И только тут я заметила: в лукошке, прижатом к груди, лежала небольшая пушистая туша. Лапа странно вывернута, дыхание сбивчивое. Глаза зверя блестящие, перепуганные.

У меня щелкнуло внутри – знакомо, привычно, почти спасительно.

Режим ветеринар активирован.

Страх отступил. Смущение исчезло. Осталась только работа.

– Давайте сюда, – сказала я уже другим голосом. Уверенным. Четким. – Что с ним случилось?

Мужчина чуть приподнял бровь, будто отметил перемену, но вопросов не задал, просто шагнул вперед и аккуратно показал лукошко с животным внутри.

– Ничего страшного, – пробормотала Избушка, гордо подбоченясь.

Я бросила на нее предупреждающий взгляд.

– До окончательного диагноза прошу не комментировать, – процедила я.

– Вот еще, – фыркнула она, но притихла.

Мужчина присел рядом и открыл лукошко полностью.

Внутри свернулся комочком зверь – вроде бы обычный лисенок, но… слишком большой, с темными ушами и какими-то странно длинными лапами. Шерсть на боку сбилась, под ней виднелся синяк или ушиб.

– Нашли в лесу, – сообщил незнакомец. – Кричал так, будто его живьем ест кто-то. Понять не могу, что с ним.

Я опустилась на корточки, протянула руку. Лисенок дернулся, но не укусил – просто прижал уши.

– Тише, малыш… – прошептала я, машинально переходя на свой рабочий тон.

Пальцы сами нашли, где прощупать ребра, где проверить дыхание, где посмотреть реакцию зрачков.

Мир вокруг сузился до зверя: ни избы, ни снега, ни красивого мужчины, ни собственного уродливого отражения, только работа, только привычные алгоритмы.

– Травма мягких тканей… возможно, его ударили о корягу или бросило ветром, – пробормотала я, осматривая бок. – Переломов нет. Температура нормальная. Движения осторожные, но реакция адекватная. Хороший мальчик.

Лисенок тихо пискнул и ткнулся носом в мою ладонь.

Мужчина выдохнул – звук, будто его самого отпустило.

– Ты… то есть вы… разбираетесь.

– Я ветеринар, – коротко сказала я, не поднимая глаз. И только когда закончила осмотр, вспыхнуло запоздалое ощущение: а как ветеринар, если я сейчас выгляжу как кошмар из детской сказки?

Мужчина словно уловил паузу.

Он наклонился ближе, но не ко мне, а к зверю, будто уважая дистанцию.

– Значит, помощь ему можете оказать?

Я кивнула.

– Да. Нужно тепло, покой и немного мази. Пару дней – и будет бегать, как прежде.

Избушка довольно заскрипела, будто это ее похвалили.

– Я ж говорю, хозяйка у меня толковая. Хоть и новенькая.

Мужчина бросил на нее взгляд, потом снова на меня уже чуть мягче, внимательнее.

– Тогда… – он замялся, почесал затылок. – Можно я подожду? Пока вы ему помощь окажете.

Я открыла рот, чтобы сказать «конечно», но внутри все сжалось от внезапной волны смущения.

Он же сейчас увидит меня ближе. Лицо. Нос. Эту… Ягину физиономию.

– Если… если вам не противно, – выдавила я.

Он удивленно моргнул.

– Почему это должно быть противно?

И я почти поверила, почти, что он сказал правду. Но в этот момент лисенок снова пискнул, и работа вернула меня в нормальное состояние.

Я поднялась.

– Проходите. Я покажу, куда его можно положить.

Он кивнул, осторожно поднимая лукошко, а я повела его в дом, стараясь идти ровно и не думать о том, что впервые за долгое время… мне хотелось выглядеть красивой для кого-то конкретного.

Внутри было тепло, и зверь быстро успокоился, задышал ровнее. Я склонилась над ним, а мужчина устроился чуть поодаль. Не мешал, но и не уходил. Просто наблюдал, будто прислушиваясь и к моим движениям, и к собственным сомнениям.

– Кажется, я не представился, – тихо сказал он, опускаясь на корточки так, чтобы не заслонять свет. – Я – Лад.

Я глянула на него мельком – ровно на секунду, чтобы не позволить себе снова рассматривать гостя слишком внимательно.

– Яна.

Имя прозвучало чуть тише, чем хотелось бы, но дрожь уже почти ушла. Остались растерянность, смущение и то странное тепло, которое я никак не могла разобрать.

– Рад знакомству, – просто произнес он. Ни улыбки, ни попытки расположить. Спокойствие человека, который умеет быть рядом не навязываясь.

Я вернулась к лисенку. Маленький, пушистый, сжавшийся в тревожный комок, но глаза ясные, живые. Я еще раз аккуратно проверила дыхание, подвижность грудной клетки. Лад молчал, не задавал вопросов, и эта тишина была лучше слов.

На минуту весь этот нелепый сказочный хаос – куриные ноги, метель, зеркало – провалился куда-то на задний план.

– Ничего критичного, – сказала я наконец. – Больше испугался, чем поранился.

Лад едва заметно кивнул. Его спокойствие, как ни странно, давало опору. Хоть в чем-то я знала, что делаю.

Избушка вовремя подала мне пучок сухой травы и баночку мази, словно давно понимала, что потребуется. Я уложила траву под бок зверька, осторожно смазала ушиб. Лисенок тихо пискнул, но не дернулся, только доверчиво ткнулся носом в ладонь.

Уголки губ невольно дрогнули.

– Можно его взять? – спросил Лад.

– Чуть позже. Пусть отойдет.

Лад присел ближе. От него пахло холодом, дымом и чем-то теплым, лесным. Я заставила себя смотреть на зверя, а не на линию его плеч.