Это была какая-то близкая родственница Кееса ван дер Баса и бронзовая Восходящая. Воительница, стоящая ниже меня на лестнице Восхождения, но оттого не менее опасная, способная убить меня, не моргнув. Но всё равно – передо мной была женщина, и та часть меня, та, что ещё помнила то откуда я, не хотела поднимать руку на представительницу слабого пола, не хотела видеть её кровь на своих руках. Однако другая моя часть, та, что видела, как мои друзья превращаются в пепел по её вине, та, что была выкована в горниле сотен боёв, безжалостно напоминала, что это не игра в рани в кантине, а смертельная схватка. В этой кровавой драме сантименты были самым быстрым билетом в партер Вечности, а слабость означала неминуемую смерть. И не только мою, но и моих людей. Слишком высоки ставки.

– Кир из Небесных Людей. – Голос её, вопреки шуму дождя и вою ветра, прозвучал на удивление чисто и отчётливо. – Ты прилетел один, чтобы закончить то, что начал.

Я молчал, позволяя этой фразе повиснуть в стылом воздухе. Моя рука медленно легла на эфес иллиумового меча. Я не ожидал, что она узнает меня, что эта встреча на вершине этой живописной долины будет обставлена с таким дьявольским знанием дела.

– Откуда ты меня знаешь? – вопрос сорвался с моих губ, сухой, хриплый и отрывистый.

– Не так много Восходящих летают над Кровавой Пустошью на столь приметном воздушном паруснике, – она чуть склонила голову набок, и в этом движении сквозила ленивая хищная грация.

– И не за голову каждого предложена столь щедрая награда? – парировал я, ощутив горький привкус собственной известности.

– Не за каждого… – она сделала паузу, словно пробуя на вкус моё молчание. – Вы летали за небесной капсулой? Как успехи?

– Да, летали. И спасли женщину, которую Кеес ван дер Бас, хотел сделать трэлем, – я намеренно ударил по самому больному.

– Значит, мой брат мёртв… – это был не вопрос, а констатация.

В её голосе не прозвучало ни печали, ни удивления, лишь холодная, металлическая уверенность. Но ответить требовалось. Вдруг удастся договориться с ней.

– Ты права, – наконец ответил я. – Твой брат мёртв. Я убил его в честном поединке Фионтара.

– Честном поединке? – её губы искривились в горькой, ядовитой усмешке. – Ты Кровавый Генерал. Неужели тебе, палачу и завоевателю, не претит приукрашивать банальные убийства этим высоким словом – «честь»? Мой брат был прав, называя вас, пришельцев, трусами, прячущимися за громкими словами.

– Твой брат имел возможность убедиться перед смертью, что его убеждения не соответствовали истине, – я сделал шаг вперёд, чувствуя, как раскалённая игла боли от ожога вонзается глубже в плечо. – И я убил его не из трусости. Я убил его, потому что он собирался казнить моих людей. Выбора он мне не оставил.

– Не было выбора… – она повторила мои слова, вкладывая в них всю желчь и презрение, на которые была способна. – А ты не задумывался, чужак, что для нас вы – зараза, вторгшаяся на нашу землю, в наш мир? – её голос начал дрожать от сдерживаемой, клокочущей ярости. – Ты прилетаешь с небес, убиваешь Патриарха Благородного Дома и думаешь, что можешь хозяйничать здесь, как у себя дома? Как не отсох твой мерзкий язык принести мне такую новость?

Я почувствовал, как внутри меня закипает ответный тёмный гнев, но заставил себя сохранить внешнее спокойствие. Ярость была плохим советчиком в поединке с бронзовым Восходящим.

– Я здесь не для того, чтобы захватывать вашу землю. Я здесь, чтобы освободить своих людей, легионеров, которых твой брат держит в плену.

– Эти люди стали нашими пленниками, потому что нарушили законы Поднебесного Аркадона! – её взгляд метнул в меня молнии. – Легион не имеет права отступать без приказа! Они дезертировали, бежали от справедливого наказания, как последние вонючие мабланы!

– Справедливого? – я не выдержал и горько рассмеялся. – Ты называешь справедливой казнь опытных ветеранов в разгар войны с ургами? Великий Аркадон трещит по швам от внутренних противоречий и внешних ударов, а вы собираетесь убить своих лучших и храбрейших воинов?

Фиа на мгновение замялась. Всего на одно, почти неуловимое мгновение, но в нём я увидел не безжалостного воина, а женщину, которая, быть может, не знала всей правды, человека, ослеплённого ложью и горем.

– Я пришла сюда не для того, чтобы спорить с тобой о справедливости, – наконец произнесла она, и её голос снова обрёл ледяную твёрдость. Она подняла своё энергетическое оружие, и его лезвие загудело, разгоняя капли хлеставшего дождя. – Я пришла сюда, чтобы отомстить за брата.

– Я не могу позволить тебе этого сделать, – я медленно, с неохотой, вытащил свой меч из ножен.

Иллиум клинка тускло блеснул в сгущающихся сумерках.

– Но знай, что я не хочу сражаться с тобой.

– А я не спрашивала твоего разрешения, Кровавый Генерал, – её голос стал клинком, острым и холодным. – Ты убил члена Благородного Дома ван дер Бас. Патриарха и моего родного брата. За это ты заплатишь своей жизнью и Звёздной Кровью.

Мы стояли друг против друга на продуваемой всеми ветрами крыше, разделённые всего несколькими шагами. Ветер бросал нам в лица холодные, колючие капли дождя. Я знал, что любое моё решение сейчас – это выбор меньшего из зол. Можно было попытаться уйти, сбежать. Можно было попытаться уговорить её, воззвать к разуму. Но время для слов уже ушло, утонуло в крови моих людей и её брата. Никто не давал мне гарантий того, что легионеров, томящихся в плену, прямо сейчас не казнят. Поэтому и выбора у меня не было. Оставался только бой.

– Тогда давай закончим это, – произнёс я, принимая боевую стойку.

Меч стал продолжением моей руки.

– Но знай – я сражаюсь не из-за гордыни или мести, а только для того, чтобы защитить тех, кто мне дорог. Нам не обязательно драться. Отдай мне пленных легионеров, и ты больше никогда меня не увидишь.

Фиа ван дер Бас ответила коротким, почти неуловимым кивком, и в следующее мгновение её энергетическое лезвие пришло в движение. Всполохи энергии от попадающих на невидимый клинок дождевых капель обозначали смертоносную дугу его движения. Начался тот танец, в котором музыка – лязг клинков, а финал предопределён судьбой. Схватка, которая решит судьбу не только нас двоих.

398.

Цель моя была ясна и понятна. Необходимо победить Фиа ван дер Бас и вырвать из подземелий этого мрачного замка легионеров. Это был мой личный долг, выжженный на совести пеплом сгоревших парней на палубе «Дрейка». Вопрос чести, если это слово ещё хоть что-то значило в этом мире, и вопрос элементарной человечности. Я сражался не за победу как таковую, а за право моих бывших сослуживцев на жизнь.

Женщина сделала шаг мне навстречу. Испепелитель в её руке зашипел, вспыхнув призрачным, нематериальным клинком, сотканным, казалось, из чистого сгущённого гнева. И почти сразу, с первой же моей отчаянной попытки парировать её удар, я осознал фатальную истину. Мой иллиумовый меч был абсолютно бесполезен против её оружия.

Наш первый обмен ударами был молниеносным. Я попытался отбить её выпад, но мой клинок встретил не сталь, а пустоту. Призрачное лезвие прошло сквозь иллиум, не встречая сопротивления. Оно оставило на моём правом предплечье глубокий росчерк кровоточащей раны. Боль, острая и жгучая, как удар огненного хлыста, пронзила руку до самого плеча. Пальцы разжались сами собой. Меч полетел вниз, но я, извернувшись, успел подхватить его в воздухе левой рукой.

Развитый Навык Амбидекстрии позволял мне сносно фехтовать и левой. Но этот стиль боя был для меня чужим, неуклюжим, словно я сражался рукой мертвеца. Каждое движение требовало большего усилия, каждая попытка парировать её удар давалась с мучительным трудом. Фиа, напротив, уподобилась золотой молнии, не давая ни мгновения, чтобы опомниться, чтобы привыкнуть к новому, неудобному хвату. Её атаки были яростны и точны, как уколы хирурга. Она видела мою слабость и безжалостно била по ней, обрушивая на меня каскад выпадов, пытаясь выбить меня из равновесия, заставить ошибиться.

Я понимал с убийственной ясностью, что проигрываю. В этом честном поединке, клинок против клинка, у меня не было ни единого шанса. Отчаяние, холодное и липкое, подступило к горлу. И я сделал то, чего не делал никогда. Встретив её очередную атаку, я отвёл её клинок в сторону, намеренно подставляя левое плечо под скользящий удар, и в тот же миг нанёс встречный удар ногой. Грязный, подлый приём из арсенала головорезов. Мой сапог врезался ей в живот.

Фиа отлетела назад, прокатившись по скользким от дождя камням крыши. Но даже в падении она сохраняла невероятное хладнокровие. Её энергетический клинок не погас, он продолжал гудеть в её руке, готовый к новой атаке. Она вскочила с нечеловеческой кошачьей грацией, словно мой удар не причинил ей никакого вреда. Она снова ринулась в атаку, и я был вынужден уклоняться, отступать, пятиться от её нематериального, призрачного клинка. Наша схватка превратилась в смертельный, рваный танец на самом краю пропасти, где каждый неверный шаг, каждое неловкое движение могло стать последним.

В один из таких моментов, когда мы снова сблизились для отчаянного обмена ударами, произошло нечто неожиданное. Фиа, когда наши тела почти соприкоснулись в вихре боя, стремительно вытащила из-за спины тонкий, как игла, стилет и нанесла мне короткий, скользящий удар в бок. Я отшатнулся, ожидая привычной острой боли от раны, но вместо этого почувствовал, как по моим венам разливается ледяной, чужеродный огонь.

Я понял мгновенно, что стилет был отравлен. Яд действовал быстро и неумолимо. В глазах поплыл багровый туман, мысли, ещё секунду назад острые и ясные, превратились в вязкий, неповоротливый кисель. Тело словно налилось расплавленным свинцом. Это была катастрофа. Не просто рана, а полная потеря контроля над ситуацией. Яд замедлял меня, лишал способности адекватно реагировать, отнимая моё главное преимущество – сверхчеловеческую реакцию Восходящего.

Фиа остановилась, наблюдая за мной с откровенным, злорадным торжеством.

– Яд смертельный. Любой другой уже бы сдох, корчась у моих ног. А ты крепкий, – её голос сочился ядом не меньше, чем её клинок. – Но так даже лучше. Будешь дольше мучиться…

Полуторный меч выпал из ослабевших, непослушных пальцев и звонко, почти по-погребальному, ударился о камни. Звук падения моего меча о камни стал тем финальным аккордом, тем последним ударом в литавры в грандиозной симфонии моего поражения. Мир поплыл, теряя свои резкие, жестокие очертания, превращаясь в акварельный набросок, безжалостно размытый холодным дождём. Фиа надвигалась на меня, её силуэт дрожал и двоился, словно отражение в кривом зеркале. Её призрачный клинок гудел, как разъярённый, готовый к смертельному укусу шершень.

В первые, бесконечно растянувшиеся доли этой секунды, меня накрыл ледяной, животный ужас. Не благородный страх воина перед смертью, а тот первобытный, парализующий, липкий ужас, что живёт в спинном мозге. Страх перед небытием, перед болью, перед окончательным и бесповоротным концом.

А затем, как бывало всегда в минуты смертельной опасности, когда душа уже готова была покинуть тело, что-то щёлкнуло. Я переключился в иной, бесчеловечный режим. Чувства, эта ненужная, обременительная роскошь, отмерли, уступив место холодным, отточенным до автоматизма рефлексам. Тело, ещё не до конца покорённое ядом, действовало само, как марионетка, чьи нити дёргал инстинкт выживания.

Она сделала выпад – смертельный, выверенный, идеально рассчитанный на то, чтобы пронзить моё сердце и оборвать эту жалкую комедию. Но я, вместо того чтобы отпрянуть, уклонился и шагнул ей навстречу.

Обхватив её за талию, я резко сблизился, используя её собственный смертоносный импульс против неё же, и нанёс удар лбом в переносицу. Это не было гениальным тактическим расчётом. Это был чистый, животный рефлекс, вбитый в мои мышцы годами муштры и десятками боёв. На расстоянии её клинок был абсолютной смертью. Вплотную же он превращался в бесполезную, хоть и ярко светящуюся палку. Мы рухнули на скользкие, ледяные камни единым спутанным, барахтающимся клубком, в нелепой пародии на объятия любовников.