Декабрь идет впереди, его спина прямая и широкая. Ноябрь и Октябрь движутся следом, и я чувствую себя зажатой между ними. Между всеми братьями, чьё присутствие я ощущаю своей спиной, своей кожей. Плотное, неотвратимое.

Мы проходим через огромный холл с дубовыми балками на потолке и камином, в котором пылает живой огонь. На стенах – портреты всех двенадцати братьев. Январь с ледяной короной, суровый и молодой. Февраль в метели, с горящими глазами. Март – с побегами ивы в руках и дерзкой улыбкой… Я прохожу мимо них, и мне кажется, что с холстов на меня смотрят живые люди, оценивающие новую диковинку. Свою новую игрушку.

Декабрь останавливается перед массивной дубовой дверью.

– Наш кабинет. Здесь мы решаем все важные вопросы.

Он распахивает дверь, и мне открывается просторная комната, больше похожая на охотничий зал. Еще один камин, кожаные диваны, тяжелые гардины. И повсюду – братья. Их несколько человек. Все – ослепительно красивые, с разными оттенками волос и глаз, но со схожей хищной грацией. Все разговоры смолкают, когда я появляюсь на пороге. На меня устремляются взгляды – любопытные, заинтересованные, голодные…

3

Дверь за моей спиной с глухим стуком закрывается, и я понимаю, что оказалась в ловушке. В самой восхитительной и пугающей ловушке на свете.

Воздух в кабинете густой, насыщенный ароматом кожи, дорогого виски, древесного дыма и чего-то неуловимого, чисто мужского – возбуждения, силы, власти. Он сразу же ударяет мне в голову, как шот крепкой пряной настойки.

Их больше, чем я сначала подумала. Не трое. Не пятеро. Все двенадцать здесь. «Прямо как двенадцать месяцев года», – проносится у меня в голове. Они будто разливаются по комнате непринужденными и мощными потоками, каждый занимает свое пространство, будто знает свою позицию в стае. И я – центр, вокруг которого теперь крутится этот смерч.

Декабрь ведет меня к центру комнаты, к огромному дубовому столу. Его рука лежит у меня на пояснице, тепло ладони проникает сквозь тонкую ткань платья, жжет кожу. Это прикосновение одновременно и оберегающее, и собственническое, властное.

– Братья, позвольте представить, – его голос, ровный и спокойный, заглушает тихий гул мужских голосов. – Наша гостья. Соня. У нее к нам очень необычная просьба.

Все взгляды прикованы ко мне. Я буквально чувствую их на своей коже, будто они гладят меня, облизывают влажными горячими языками…

Самый молодой, порывистый, с глазами цвета первой весенней капели и дерзкой ухмылкой, отставляет в сторону бокал. Это, наверное, Март. Он оценивающе свистит, тихо, почти неслышно.

– Декабрь, ты не сказал, что гостья такого… Восхитительного калибра, – его голос молодой, бархатистый, с хулиганской ноткой. Он подходит ближе, и я замечаю, как он прекрасно сложен – гибкий и сильный, как молодой тигр. – Привет, Соня. Я Март. Тот, кто приносит оттепель.

Его слова заставляют меня вздрогнуть. Оттепель. Именно это сейчас и происходит с моим телом – заледеневшее от страха и стужи на мерзлой трассе в горах, сейчас оно буквально тает от и течёт от любопытства… И от желания?! Смутного и дерзкого, которое пробивается сквозь мою кожу, течёт бурлящим ручьём по венам…

Рядом с ним встает другой – чуть старше, с более суровыми чертами лица, но не менее привлекательными. Он немного взрослее, это сразу заметно. Глаза, как два обсидиана, горят внутренним огнем. Февраль.

– И соблазняет метелью, – поправляет он брата, не сводя с меня холодного, испепеляющего взгляда. Его пальцы играют с серебряной цепочкой на запястье. – Ты вся дрожишь, девочка. От холода или от нашего общества? Ты нас боишься?

Я не могу ответить. Я только сглатываю комок в горле. Его взгляд скользит по моей шее, останавливается на пульсирующей точке у основания горла, и мне кажется, что он чувствует каждый удар моего сердца.

С другого дивана поднимается мужчина с мягкими, но насмешливыми глазами и улыбкой, которая обещает невероятные и сладкие грехи. Запретные игры. Сентябрь.

– Оставь её, Февраль. Ты напугаешь нашу пчёлку, которая прилетела за нектаром, – он приближается, и от него пахнет спелой пшеницей и теплой землей.

Он берет мою руку – его пальцы удивительно нежные для такого крупного мужчины – и подносит к губам. Его поцелуй на моих костяшках невесомый, но от него по всему телу пробегает разряд тока.

– Какая нежная. И такая сладкая. Я чувствую тебя… твой сладкий вкус…

– Она не пчёлка, – вдруг раздается низкий, вкрадчивый голос из глубины комнаты.

Август. Мужчина, источающий ленивую, животную силу. Он полулежит в кресле, закинув ногу на ногу, и его глаза, цвета темного меда, медленно, с невероятной снисходительностью путешествуют по изгибам и складочкам моего тела, прорисовывающимся сквозь слишком тонкое, не по сезону, платьице.

– По мне так она спелый персик. Сочный. Румяный. Так и хочется откусить кусочек…

Мой взгляд мечется от одного мужчины к другому. Июль – с пламенем в глазах и губами, созданными для поцелуев. Июнь, солнечный и ясный, чья улыбка кажется обманчиво невинной. Май, несущий аромат цветущих лугов и обещающий невероятную нежность. Апрель с дождливыми, но бесконечно глубокими глазами, в которых тонут все тревоги. Январь – холодный, молчаливый, но его внимание жжёт сильнее любого пламени. И Ноябрь с Октябрем, чьи взгляды говорят, что они считают меня своей законной добычей.

Они все смотрят. Все хотят. И я… Я чувствую себя растоптанной, выставленной на показ, униженной. Но сквозь этот стыд пробивается тёмная, влажная сущность. Побег возбуждения. Ещё слабого и неокрепшего, но он уже пророс во мне, и его не остановить…

Никогда еще на меня не смотрели с таким диким необузданным, неприкрытым желанием. Никогда еще я не чувствовала себя такой… Желанной. Аппетитной булочкой. Спелым персиком. Их слова одновременно смущают, но и льстят мне.

– Я… Мне нужны подснежники, – наконец-то мямлю я, и мой голос звучит хрипло и неузнаваемо. – Мой начальник сказал… Вы сказали, что они есть.

– О, они есть, – Декабрь подходит к столу и опирается на него ладонями, его мощный силуэт прорисовывается на фоне пылающего огня в камине. – Самые первые, самые свежие. Только что из-под снега. Но, видишь ли, Соня, они не для продажи. Они… Для особых случаев. Для особых людей.

– И что мне нужно для этого сделать? – спрашиваю я, уже почти зная ответ.

Предчувствие огненными мурашками пробегает по моей коже.

Декабрь обводит взглядом своих братьев, и в воздухе повисает молчаливое согласие. Он снова смотрит на меня.

– Нам скучно, Соня. Зимы здесь долгие. А ты… Ты пахнешь свежестью, жизнью. Ты принесла в наш дом что-то новое. И мы хотим этим воспользоваться.

Он делает паузу, давая мне прочувствовать каждый его следующий слово.

– Корзина подснежников будет твоей. Взамен ты останешься здесь. До утра. Ты удовлетворишь каждого из нас. Каждого по-своему. А в конце… – его взгляд скользит в сторону Января, Февраля и Марта, которые замирают в ожидании, – в конце ты отдашь нам свою невинность. Сразу троим. Это будет твоей небольшой платой за целую корзину самых ароматных, самых нежных, самых невинных подснежников…

В комнате повисает гробовая тишина. Я слышу, как трещит огонь в камине и как бешено стучит мое сердце. Лишиться девственности. Здесь. Сразу с тремя мужчинами. Удовлетворить каждого из двенадцати…

Ужас сковывает меня. Я делаю шаг назад, но натыкаюсь на грудь Ноября. Его руки ловят меня за локти, не давая упасть, прижимая к себе. Я чувствую твердость его тела сквозь одежду. Моя попка прижимается в его стальному торсу и чему-то ещё… Жаркому… Я боюсь даже думать, что это…

– Я не могу… Это невозможно… – лепечу я.

– Все возможно, – шепчет Октябрь на ухо с другой стороны, его губы почти касаются моей мочки. – Ты даже не представляешь, на что способно твое тело. Мы научим.

– Ты будешь нашей маленькой зимней сказкой, – добавляет Март, и его пальцы касаются моих волос, зарываются в них…

Их прикосновения, их голоса, их запахи окружают меня, одурманивают. Стыд смешивается с пожирающим меня изнутри желанием, страх – с пьянящим предвкушением. Мысль о маме, о работе, о Славе меркнет перед этим новым, всепоглощающим обещанием.

Я закрываю глаза, пытаюсь дышать. Внутри меня происходит борьба. Последняя искра здравого смысла кричит, что нужно бежать. Но мое тело, мое послушное, не знавшее мужской ласки тело, уже приняло решение. Оно потянулось к этому теплу, к этой силе, к этому обжигающему вниманию. К этой власти…

Я открываю глаза и смотрю прямо на Декабря. На альфу. На того, кто будет первым.

– Хорошо, – мой голос – всего лишь шепот, но в тишине он звучит как выстрел. – Я согласна.

Его губы растягиваются в довольной и хищной улыбке. Он выпрямляется.

– Прекрасно, моя девочка. Тогда начнем с самого главного. С доверия.

Он протягивает мне руку. Изящную, сильную, с длинными пальцами.

– Пойдем со мной. В мою спальню…

Время останавливается. Кровь стучит в висках. Все братья замирают, наблюдая. Их взгляды – смесь похоти, зависти и голода – провожают меня.

Я колеблюсь всего долю секунды. Потом кладу свою дрожащую ладонь в его уверенную руку. Его пальцы смыкаются вокруг моих, тепло и сила его захвата заставляют меня содрогнуться от сладкого ужаса.

Он ведет меня к двери, ведущей вглубь особняка. В его личные покои. Я иду, почти не чувствуя ног, осознавая лишь одно: точка невозврата пройдена.

И только мы с ним оказываемся в длинной, слабо освещенной галерее, он останавливается и поворачивается ко мне. Его взгляд становится еще глубже, еще невыносимее.

– И ещё один нюанс, Соня, – говорит он тихо, ласково. – Всё, что случится здесь сегодня, останется здесь. Навсегда. Но чтобы я мог быть уверен в твоей… Искренности, мне нужна страховка.

Он достает из кармана свитера свой телефон. Одним движением пальца он активирует камеру и наводит объектив на мое растерянное, раскрасневшееся лицо.

Ледяной ужас, куда более пронзительный, чем весь предыдущий, сковывает меня на месте.

– Улыбнись, Соня, – мягко произносит Декабрь. – Скажи своей маме, что всё хорошо. Что ты немного задерживаешься на работе. Скажи, что скоро вернешься. Скажи, чтобы она не волновалась. Всё будет хорошо, – шепчет он мне низким хриплым голосом…

И я окончательно теряю остатки своей воли…

4

Дверь за нами закрывается с тихим щелчком, от которого я вздрагиваю, как от громкого выстрела. Мы остаемся одни. Я стою посреди его огромной спальник с массивной кроватью с тёмным деревянным изголовьем, а воздух пахнет им, только им – дорогой кожей, холодным зимним воздухом с оттенками мха и пряным мужским потом, который будоражит и возбуждает меня.

Декабрь откладывает в сторону телефон. Комната погружена в полумрак, освещенный лишь светом луны, пробивающимся сквозь огромное панорамное окно, за которым бушует настоящая метель. Он медленно обходит меня, изучая, словно дорогую вещь, которую только что приобрел.

– Ну что ж, Соня, – его голос низкий и бархатный, он вибрирует у меня в позвоночнике. – Твое первое испытание. И моя первая награда.