– Пытался выяснить, с кем сэр Рубен встречался накануне, поскольку, если не считать кухарки, лицо, с которым он встречался, было последним, кто видел его до исчезновения. Могло ведь существовать какое-то очень простое объяснение, хотя будь я проклят, если хоть какое-нибудь приходит мне в голову в данный момент. Черт побери, обычно не бывает так, чтобы человек пришел домой, лег спать и ушел снова в чем мать родила посреди ночи.

– Может, он замаскировался?

– Я думал об этом. В сущности, это кажется единственным возможным объяснением. Но это чертовски странно, Уимзи. Серьезный человек из Сити, накануне важной сделки, не сказав никому ни слова, исчезает из дома посреди ночи, замаскировавшись до неузнаваемости, оставив часы, портмоне, чековую книжку и – самое загадочное и знаменательное из всего – очки, без которых он шагу ступить не может, потому что у него очень сильная близорукость. Он…

– Это действительно важно, – перебил его Уимзи. – Вы уверены, что он не прихватил запасную пару?

– Его камердинер уверяет, что у него есть всего две пары: одна – та, которую мы нашли на туалетном столике, другая – та, что лежит, как обычно, в выдвижном ящике.

Лорд Питер присвистнул.

– Сдаюсь, Паркер. Даже если бы он сбежал, чтобы совершить самоубийство, очки он должен был взять с собой.

– Разумеется – иначе первый же переход дороги мог бы закончиться для него самоубийством. Однако я не исключил и такой возможности, поэтому просмотрел все сводки сегодняшних происшествий и положа руку на сердце могу сказать, что ни в одном из них сэр Рубен не участвовал. Кроме того, он взял с собой ключ от парадного входа, что выглядит так, будто он собирался вернуться.

– Вы опросили людей, с которыми он ужинал?

– Я нашел двоих из них в клубе. Они сказали, что он был в добром здравии и хорошем настроении, говорил о том, что собирается скоро присоединиться к леди Леви, вероятно на Рождество, и с большим удовлетворением упоминал об утренней деловой сделке, в которой один из этих двоих, по фамилии Андерсон, проживающий в отеле «Уиндхэм», тоже должен был участвовать.

– Значит, как минимум до девяти часов вечера он не имел никакого намерения исчезать и не ожидал ничего подобного.

– Никакого – если только он не гениальный актер. Что бы ни заставило его передумать, это должно было случиться либо на загадочной встрече, которая была у него запланирована после ужина, либо пока он спал, между полуночью и пятью тридцатью утра.

– Ну, Бантер, а вы что об этом думаете? – спросил лорд Питер.

– Это не по моей части, милорд. Могу лишь отметить ту странность, что джентльмен, который был слишком возбужден или нездоров, чтобы, как обычно, сложить одежду, не забыл почистить зубы и выставить за дверь обувь. Это две вещи, о которых очень часто забывают и в обычных обстоятельствах, милорд.

– Если это камешек в мой огород, Бантер, – сказал лорд Питер, – то могу лишь назвать это недостойным выпадом. Это наши маленькие домашние проблемы, Паркер. Послушайте, не сочтите, что я бесцеремонно вмешиваюсь в ваше дело, но мне очень хотелось бы завтра повидать его спальню. «Не то чтоб я тебе не верил, но посмотреть хотел бы сам. Налей-ка бренди, раскури «Вилар»^[12] и не скупись, открой свой ларь», – пропел он шутливо.

– Разумеется, вы можете прийти и осмотреть ее – вероятно, вы заметите кучу деталей, которые я прозевал, – невозмутимо ответил Паркер, с удовольствием откликаясь на предложение.

– Паркер, дорогой, вы – гордость Скотланд-Ярда. Когда я смотрю на вас, Сагг представляется мне мифом, сказкой, мальчиком-идиотом, порождением изощренного поэтического воображения в полнолуние. Кстати, что он говорит насчет тела?

– Говорит, что покойный умер от удара по затылку, – стал подробно передавать версию Сагга Паркер. – Это ему сообщил врач. Говорит, что человек мертв уже день или два. Это тоже ему сообщил врач. Говорит, что тело принадлежит зажиточному еврею лет пятидесяти. Ну, это ему всякий мог бы сказать. Говорит, что смешно предполагать, будто тело могли протащить в окно без того, чтобы в доме кто-то что-то об этом знал. Говорит, что покойный, вероятно, вошел в квартиру через парадную дверь и был убит кем-то из домашних. Он арестовал девушку, потому что она маленькая, хрупкая и беззащитная, хотя совершенно очевидно, что она никак не могла бы ударить по затылку высокого и крепкого мужчину даже длинной кочергой. Он бы и Типпса арестовал, да вот только Типпс два предыдущих дня провел в Манчестере и вернулся только вчера поздно вечером. Вообще-то он все равно собирался его арестовать, пока я не напомнил ему, что трупу уже сутки или двое, а малыш Типпс никак не мог прикончить его раньше половины одиннадцатого вчерашнего вечера. Но если завтра он арестует его как соучастника, а вместе с ним и старую даму с вязаньем, я не удивлюсь.

– Ну, я очень рад, что у нашего малыша есть алиби, – сказал лорд Питер. – Хотя, если вы основываете свои выводы только на внешнем виде трупных пятен, степени трупного окоченения и прочих внешних признаках, вы должны быть готовы к тому, что какой-нибудь чертов скептик-обвинитель в два счета растопчет ваши медицинские доказательства. Помните, как Импи Биггс выступал защитником по делу об убийстве в кафе-кондитерской в Челси? Шесть бубнящих лекарей, противоречащих друг другу на свидетельской кафедре, и старина Импи, разглагольствующий о необычных прецедентах, описанных Глейстером^[13] и Диксоном Манном^[14], до тех пор, пока у присяжных глаза на лоб не полезли. «Готовы ли вы поклясться под присягой, доктор Как-бишь-вас, что начало rigor mortis^[15] совершенно безошибочно указывает на час наступления смерти?» – «Исходя из собственного опыта могу сказать, что в большинстве случаев…» – начинает врач в сильном напряжении. «О! – перебивает его Биггс. – Здесь у нас суд, а не парламентские дебаты, доктор. Мы не можем не учитывать и малочисленных особых случаев. Закон, доктор Как-бишь-вас, уважает права меньшинства, как живого, так и покойного». Кто-то смеется, и старина Биггс, выпятив грудь, принимает внушительный вид. «Господа, смех здесь неуместен. Моего клиента – честного и уважаемого джентльмена – обвиняют в преступлении, караемом смертной казнью. Смертной казнью, господа! И задача обвинения – доказать его вину; если удастся – без тени сомнения. Доктор Как-бишь-вас, спрашиваю еще раз: можете ли вы торжественно поклясться, без малейшей тени сомнения, что эта несчастная женщина умерла не раньше и не позже вечера четверга? Вы говорите: допустимая вероятность. Но господа, мы не иезуиты, а честные англичане. Мы не можем просить присяжных, таких же честных английских граждан, осудить человека на основании «допустимой вероятности». Бурные аплодисменты.

– Подзащитный Биггса, тем не менее, был виновен, – заметил Паркер.

– Конечно, был. Но все равно его оправдали. И, следовательно, то, что вы только что сказали, можно считать клеветой. – Уимзи подошел к книжной полке и снял с нее том «Судебной медицины». – «Время наступления rigor mortis можно установить лишь весьма приблизительно, очень многие факторы влияют на вывод». – Осторожничает, подлец. – «В среднем, однако, окоченение начинается – с шеи и челюсти – на пятый-шестой час после смерти…» – М-м-м. – «И чаще всего завершается через тридцать шесть часов. При определенных условиях, тем не менее, оно может начаться необычно рано или же необычно поздно». – Очень полезные сведения, Паркер, вы не находите? – «Броун-Секар^[16] утверждает… три с половиной минуты после смерти… В некоторых случаях не раньше, чем через шестнадцать часов после смерти… продолжается до двадцати одного дня». – Боже мой! – «Влияющие факторы… возраст… состояние мышц… лихорадочные заболевания… высокая температура окружающей среды». – Он отбросил книгу. – Вернемся к фактам. Что вы можете сказать относительно трупа?

– Ну, – ответил детектив, – вообще-то весьма немного. Честно признаться, я был озадачен. Я бы сказал, что это богатый человек, но «сделавший себя сам», и что богатство пришло к нему совсем недавно.

– А, значит, вы тоже обнаружили мозоли у него на руках! Я знал, что вы их не пропустите.

– Обе ступни у него сильно натерты – он носил тесную обувь.

– И ему приходилось много ходить в ней, – подхватил лорд Питер, – чтобы так стереть ступни. Вам это не показалось странным для человека, явно состоятельного?

– Я не знаю. Эти волдыри у него двух- или трехдневной давности. Он мог застрять вечером где-нибудь в пригороде – возможно, последний поезд ушел, а такси нигде не было, и ему пришлось идти домой пешком.

– Возможно.

– По всей спине и на одной ноге у него маленькие красные пятнышки, происхождение которых я определить не смог.

– Я их видел.

– И что вы о них думаете?

– Я скажу вам позже. Продолжайте.

– У него была большая близорукость – необычная для человека его возраста, такие очки обычно носят старики. Кстати, на его пенсне – очень красивая и примечательная цепочка, состоящая из плоских звеньев, украшенных гравировкой. Я даже подумал, что по ней можно отследить хозяина.

– Я только что разместил объявление в «Таймс» насчет нее, – вставил лорд Питер. – Продолжайте.

– Это пенсне он носил довольно долго: его дважды ремонтировали.

– Прекрасно, Паркер, прекрасно. Вы понимаете, как это важно?

– Боюсь, не особенно. А почему?

– Ладно, не обращайте внимания. Дальше.

– Вероятно, он был человеком раздражительным и вспыльчивым: ногти у него обточены под самый корень, словно он привык их грызть, и пальцы искусаны. Он много курил, не пользуясь мундштуком. Весьма следил за своей внешностью.

– А ванную комнату вы обследовали? У меня не было возможности.

– Что касается отпечатков пальцев, то я мало преуспел. Сагг и компания истоптали все вокруг, не говоря уж о малыше Типпсе и горничной, но я заметил четко выраженное пятно под изголовьем ванны – как будто там стояло что-то влажное. Хотя отпечатком это едва ли можно назвать.

– Вчера вечером шел сильный дождь.

– Да. А вы заметили, что в саже на подоконнике остались какие-то отметины?

– Да, – ответил Уимзи, – я тщательно их рассмотрел с помощью вот этого своего маленького помощника, – он достал монокль и вручил его Паркеру, – но мне ничего не пришло в голову, кроме того, что там что-то лежало.

– О, какое мощное увеличительное стекло.

– Да, – согласился Уимзи, – и к тому же весьма полезное, когда хочешь что-нибудь рассмотреть украдкой, сохраняя при этом чертовски невинный, глуповатый вид. Правда, его нельзя носить постоянно: люди начинают говорить: «Боже мой! Какое же у него, должно быть, плохое зрение в одном глазу!» Тем не менее вещь полезная.

– Мы с Саггом осмотрели землю у задней стены дома, – продолжил Паркер. – Но никаких следов не нашли.

– Это интересно. А крышу вы осмотрели?

– Нет.

– Сходим туда завтра. Водосточная труба проходит всего в нескольких футах от окна. Я измерил своей тростью – vade mecum^[17] джентльмена-скаута, как я ее называю, – ею можно делать измерения с точностью до дюймов. Порой бывает чрезвычайно полезной. Внутри нее есть лезвие, а в набалдашнике – компас. Сделана по спецзаказу. Что-нибудь еще?

– Боюсь, что нет. Давайте послушаем вашу версию, Уимзи.

– Что ж, я думаю, что вы отметили все важное. Осталось лишь несколько маленьких противоречий. Например, человек носит дорогое пенсне в золотой оправе, причем довольно давно, исходя из того, что его дважды пришлось чинить. И в то же время его зубы не только пожелтели от табака, но и сильно разрушены, они выглядят так, будто он никогда в жизни их не чистил. Четыре моляра отсутствуют с одной стороны и три – с другой, а один передний сломан пополам. Тем не менее этот человек тщательно следил за своим внешним видом, о чем свидетельствует ухоженность волос и рук. Что скажете?

– О, эти люди, поднявшиеся из низов, не очень заботятся о зубах и до смерти боятся дантистов.