– Очень любопытно, дорогой. Но как печально то, что случилось с сэром Рубеном. Я должна написать несколько строк леди Леви; когда-то я была хорошо с ней знакома, в Хэмпшире, когда она была еще девочкой. Тогда ее звали Кристиной Форд, и я помню, какой скандал разразился, когда она вышла замуж за еврея. Это было еще до того, как он сколотил состояние в нефтяном бизнесе в Америке. Семья хотела, чтобы она вышла за Джулиана Фрика, который впоследствии сделал отличную карьеру и был связан с их семьей, но девушка влюбилась в этого мистера Леви и сбежала с ним. Он был очень красив тогда, надо признать, дорогой, на этакий иностранный манер, но у него ничего не было за душой, и семье не нравилось его вероисповедание. Конечно, в нынешние времена мы все в некотором роде евреи, и семья не возражала бы так бурно, если бы он притворился кем-то другим, как тот мистер Саймонс, с которым мы познакомились у миссис Порчестер и который всем говорил, что его нос имеет истоки в Италии эпохи Ренессанса, потому что он якобы ведет свой род от Ла Белла Симонетта^[27] – так глупо, дорогой, как будто кто-то ему верил. Но я не сомневаюсь, что среди евреев есть очень хорошие люди, и лично я уважаю их веру, хотя, конечно, некоторые обычаи кажутся странными: то, что они не работают по субботам, делают обрезание бедным маленьким детям, что все у них связано с новолунием, и это необычное мясо, которое они едят и которое называется словом, похожим на жаргонное, и то, что они никогда не могут съесть кусочек бекона на завтрак. Тем не менее брак был заключен, и для девушки это обернулось к лучшему, раз она его так любила, хотя молодой Фрик был ей очень предан, и они до сих пор остаются добрыми друзьями. Не то чтобы у них была настоящая помолвка – только некое взаимопонимание с ее отцом, но он так и не женился, знаешь ли, и живет один в том большом доме рядом с госпиталем, хотя теперь он очень богат и знаменит, и я знаю, что многие хотели заполучить его, например леди Мейнуоринг для своей старшей дочери, хотя, помню, тогда было много разговоров о том, что едва ли стоит ожидать, что хирурга примут в такой напыщенный дом, – люди всегда находят повод посудачить.

– Видно, леди Леви обладала особым даром привораживать людей, – сказал лорд Питер. – Вот и «неподкупный простак» Леви попался.

– Истинная правда, дорогой, она была восхитительной девушкой, и говорят, что ее дочь пошла в нее. Я упустила ее из виду после ее замужества, и ты знаешь, что твой отец не слишком жаловал деловых людей, но все говорили, что они стали образцовой парой. На самом деле вошло чуть ли не в поговорку, что сэра Рубена свои любят так же, как ненавидят чужие. Я не имею в виду иностранцев, дорогой, – просто иносказательное выражение вроде «в людях ангел, а дома черт», только наоборот, напоминает «Путешествие Пилигрима»^[28].

– Да, – согласился Питер, – рискну предположить, что одного-двух врагов старик себе нажил.

– Десятки, дорогой. Такое ужасное место этот Сити, не правда ли? Скопище Исмаилов – хотя не думаю, что сэру Рубену понравилось бы это сравнение, как ты считаешь? Это ведь, кажется, означает «незаконный» или «неправильный» еврей? Я всегда путаю всех этих персонажей Ветхого Завета.

Лорд Питер рассмеялся и зевнул.

– Думаю, я посплю часок-другой, – сказал он. – Мне нужно быть в городе к восьми – Паркер придет на завтрак.

Герцогиня взглянула на часы, показывавшие без пяти три.

– Я распоряжусь, чтобы тебе принесли завтрак в половине седьмого, дорогой, – сказала она. – Надеюсь, у тебя в комнате все в порядке. Я велела положить в постель грелку – эти льняные простыни такие холодные. Можешь вытащить ее, если будет мешать.

4

– Итак, Паркер, – сказал лорд Питер, отодвигая кофейную чашку и раскуривая традиционную после завтрака трубку, – возможно, вы считаете, что вас это к чему-то ведет, а вот мне кажется, что я ничуть не продвинулся со своей «ванной» загадкой. Вы что-нибудь там еще делали после того, как я ушел?

– Нет. Но я побывал на крыше сегодня утром.

– Вам два очка – какой вы активный, черт возьми! Слушайте, Паркер, я думаю, эта наша кооперативная схема отлично работает. Гораздо легче делать чужую работу, чем свою, – дает восхитительное ощущение того, что ты вмешиваешься не в свое дело, раздаешь ненужные приказы, да еще и блаженствуешь оттого, что есть на кого спихнуть свою работу. Ты мне – я тебе. Удалось что-нибудь найти?

– Не много. Конечно, я искал следы ног, но, естественно, после такого дождя ничего не осталось. Разумеется, будь это детективный роман, то дождь прошел бы вовремя, за час до совершения преступления, и мы имели бы прекрасный комплект следов, оставленных между двумя и тремя часами утра. Но поскольку здесь – реальная жизнь, происходящая в Лондоне в ноябре месяце, то с таким же успехом мы могли бы искать следы в Ниагарском водопаде. Я обследовал соседние крыши и пришел к веселенькому заключению, что любой человек из любой чертовой квартиры в этом чертовом ряду домов мог это сделать. Все лестничные клетки открываются на крышу; крыша довольно плоская, по ней можно гулять, как по Шафтсбери-авеню. Тем не менее я нашел кое-какое доказательство, что труп протащили именно таким способом.

– Что за доказательство?

Паркер вынул из кармана записную книжку, извлек из нее несколько растрепанных обрывков ткани и стал показывать их партнеру.

– Вот этот зацепился за держатель водосточной трубы прямо над ванной Типпса. Этот застрял в щели каменной ограды прямо над ней. И последний – из металлической опоры дымохода. Что вы об этом думаете?

Лорд Питер внимательно изучил лоскутки с помощью монокля.

– Интересно, – произнес он, – чертовски интересно. Бантер, вы уже проявили снятые пластины? – обратился он к своему сдержанному помощнику, принесшему корреспонденцию.

– Да, милорд.

– Есть что-нибудь, заслуживающее внимания?

– Не знаю, милорд, заслуживает ли это внимания, – неуверенно сказал Бантер. – Сейчас принесу снимки.

– Несите, – сказал Уимзи. – Ага! А вот и наше объявление в «Таймс» насчет золотой цепочки. Выглядит очень мило: «Напишите, позвоните или зайдите по адресу Пикадилли, дом сто десять “А”». Вероятно, безопасней было бы указать номер почтового ящика, но я всегда считал, что чем откровенней ведешь себя с людьми, тем легче их обмануть: в современном мире так редко встречаешь руку, протянутую с искренним дружелюбием, и бескорыстное сердце, правда?

– Но вы же не думаете, что тип, оставивший цепочку на теле, выдаст себя, явившись сюда за ней?

– Не будьте олухом, Паркер, – ответил лорд Питер с непринужденной вежливостью истинного аристократа. – Конечно, не думаю. Я пытаюсь найти ювелира, который изначально продал эту цепочку. Понимаете? – Он указал на абзац, гласивший: «Цепочка практически новая, почти неношеная». – А, спасибо, Бантер. Посмотрите сюда, Паркер, это отпечатки пальцев, которые вы вчера заметили на саже, покрывающей подоконник, и на дальнем бортике ванны. Я их проморгал, так что заслуга принадлежит вам безраздельно. Снимаю шляпу, падаю ниц, готов принять имя Уотсон, и вам даже нет нужды говорить то, что вы собирались сказать, потому что я все принимаю априори. А теперь мы… Так-так-так!

Трое мужчин уставились на фотографии.

– Преступник, – с горечью сказал лорд Питер, – лазил по мокрым крышам и, что естественно, испачкал пальцы в саже. Поместив тело в ванну, он стер все свои следы кроме двух, которые любезно оставил нам, чтобы мы не трудились впустую. По грязному пятну на полу мы узнали, что на нем была обувь на каучуковой подошве, а по восхитительному комплекту отпечатков пальцев на бортике ванны – что пальцев у него столько, сколько положено, и что на руках у него были резиновые перчатки. Вот что это за человек, джентльмены. Мы зря потратили время.

Он отложил фотографии, вернулся к изучению лоскутков и вдруг тихонько присвистнул.

– Вы составили мнение об этом, Паркер?

– Мне показалось, что это волокна какой-то грубой хлопчатобумажной ткани – может быть, простыни или импровизированной веревки.

– Да, – сказал лорд Питер, – да. Вероятно, это была ошибка – наша ошибка. Как вы думаете, эти тонкие волокна достаточно крепки, чтобы выдержать вес человека?

Он замолчал, его продолговатые глаза превратились в узкие щелки за пеленой табачного дыма.

– Чем вы предлагаете заняться сегодня утром? – поинтересовался Паркер.

– Что ж, – ответил лорд Питер, – кажется, настала пора мне поучаствовать в вашем деле. Давайте-ка навестим дом на Парк-лейн и посмотрим, какие жаворонки разбудили сэра Рубена Леви прошлой ночью.

– А теперь, миссис Пемминг, если вы любезно дадите мне одеяло, – сказал Бантер, входя в кухню, – позволите занавесить простыней нижнюю часть этого окна и вот здесь поставить ширму, чтобы исключить любые блики, мы приступим к работе.

Кухарка сэра Рубена Леви, с трудом оторвав взгляд от фигуры благовоспитанного Бантера, облаченной в прекрасно скроенный костюм, поспешила предоставить все необходимое. Посетитель поставил на стол корзину, в которой были бутылка воды, щетка для волос в серебряной оправе, пара ботинок, небольшой рулон линолеума и книга «Письма торговца-самоучки своему сыну»^[29] в изящном сафьяновом переплете. Потом вынул из-под мышки зонт и добавил его к коллекции, после чего установил громоздкую фотокамеру рядом с кухонной плитой, застелил газетами чисто выскобленную светлую столешницу, закатал рукава и надел хирургические перчатки. Вошедший в этот момент камердинер сэра Рубена Леви, найдя его за этими занятиями, потеснил судомойку, глазевшую на происходившее «из первого ряда», и критически обозрел фотокамеру. Бантер приветливо кивнул ему и откупорил флакон с серым порошком.

– Странная птица ваш хозяин, – небрежно заметил камердинер.

– Уникальная, это правда, – согласился Бантер. – А теперь, милая, – с обаятельной улыбкой обратился он к горничной, – не будете ли вы добры посыпа́ть этим порошком предметы, которые я буду держать? Сначала бутылку… теперь ботинок – вот здесь, вверху. Спасибо, мисс… как ваше имя? Прайс? Нет, у вас ведь кроме фамилии есть еще и имя, не так ли? Мейбл? О, это имя, к которому я неравнодушен. Вы прекрасно справляетесь, у вас твердая рука, мисс Мейбл. Видите? Это отпечатки пальцев – три здесь и два здесь, к сожалению, те и другие смазаны. Нет-нет, не трогайте, милая, а то вы сотрете рисунок. Отставим их в сторону, пока они не будут готовы позировать для портрета. Теперь возьмем щетку. Миссис Пемминг, не будете ли вы любезны очень аккуратно поднять ее, держа за щетину?

– За щетину, мистер Бантер?

– Если не трудно, миссис Пемминг. И положите ее сюда. А теперь, мисс Мейбл, продемонстрируйте нам еще раз ваше искусство, пожалуйста. Нет, на этот раз мы возьмем ламповую сажу. Отлично. Я бы и сам лучше не сделал. О! Прекрасный комплект отпечатков. На этот раз несмазанных. Это заинтересует его светлость. А теперь книжечка – нет, ее я возьму сам, в перчатках, как видите, за края. Я аккуратный криминалист, миссис Пемминг, не хочу, чтобы там остались мои отпечатки. Мисс Мейбл, посыпьте ее порошком, так, теперь с этой стороны, вот так, прекрасно. Куча отпечатков, и ни одного смазанного. Все по плану. О, прошу вас, мистер Грейвз, это нельзя трогать никому, кроме меня.

– И часто вам приходится проделывать такую работу? – поинтересовался мистер Грейвз с оттенком превосходства.

– Нередко, – ответил Бантер со вздохом, призванным тронуть сердце мистера Грейвза и вызвать его на откровенность. – Если вы будете так добры, миссис Пемминг, возьмите, пожалуйста, этот кусок линолеума за один конец, а я возьмусь за другой, а мисс Мейбл будет выполнять свою часть работы. Да, мистер Грейвз, это тяжелая жизнь: выполнять обязанности камердинера днем и проявлять снимки ночами, – утренний чай в любое время, начиная с половины седьмого до одиннадцати, и криминальные расследования в любой час суток. Удивительно, что́ только не приходит в голову этим богатым людям, которые не знают, чем себя занять.