– У меня очень болит живот. Как будто меня режут, – стону я.

– Я вызову скорую. Потерпи, моя хорошая.

Адская боль пронзает меня снова и снова. Кажется, что лучше умереть, чем терпеть ее. Но поразительно другое: боль физическая помогает заглушить душевную.

***

Карета скорой помощи мчит по ночному городу. Я лежу на каталке ни жива, ни мертва. Фельдшер всё время что-то спрашивает, я кое-как отвечаю. Понимаю, что она делает это, чтобы я не отключилась. Меня скручивает от острой боли, и сердце бешено колотится. Я почувствовала неладное еще вчера вечером, но списала всё на стресс. Сегодня утром тоже было терпимо, а потом началось. Не могу сдержать стон, когда острая игла снова вонзается в брюшину.

– Быстрее! – кричит она. – Быстрее! Можем не довезти!

– Довезем! – бросает ей через плечо водитель.

Вскоре машина останавливается, каталку вытаскивают на улицу и везут к зданию. Я слышу гул, голоса, какой-то непонятный шум.

– Женщина, 37 лет. Думаю, аппендицит. Подозрение на перитонит, – докладывает кому-то фельдшер.

– Так, Дина, что у нас тут? – слышу твердый мужской голос.

– Арсен Ильясович, пациентка с аппендицитом, но что-то совсем плохая.

Надо мной склоняется врач. Я медленно открываю глаза, и кажется, у меня галлюцинации, потому что я вижу Мистера Икс – загадочного мужчину из парка. Странно, он ведь только сегодня был со смены. Почему он опять здесь? Доктор тоже узнал меня и удивлен не меньше.

– Ну привет, таинственная незнакомка. Не думал, что так быстро увидимся, – улыбается одними глазами.

Он приподнимает мою кофточку и сосредоточенно ощупывает живот. Кричу от жуткой боли, затапливающей меня до краев.

– Когда начало болеть? – спрашивает Арсен Ильясович, глядя на меня.

– Вчера, – хрипло шепчу я.

– Почему не обратились?

– Подумала, что что-то не то съела.

– Когда боль усилилась?

– Сегодня. Где-то в обед.

– И опять вы не обратились за помощью, – не спрашивает, а констатирует факт. Мне нечего ему возразить.

Смотрю на врача, и мне не нравится его взгляд и сдвинутые к переносице темные брови. Арсен Ильясович смотрит на сотрудницу и говорит громко:

– Перитонит. Срочно в операционную!

Я хватаю его за руку и смотрю глазами, полными отчаяния:

– Операция?

– Да. Это очень серьезно, – отвечает Арсен.

– Я боюсь, – честно признаюсь я.

– Я буду рядом. Всё будет хорошо, – он крепко сжимает мою ладонь, и я понимаю, что могу ему доверять.

– Поехали! – дает он команду. – Быстрее!

Глава 8

Аппараты в операционной начинают неистово пищать.

– Давление падает! От стола! – слышу над головой мужской бас.

Еще один протяжный писк, какая-то непонятная возня и снова голос:

– Давай, девочка, борись!

Я будто наблюдаю за всем со стороны, вижу себя на операционном столе, врачей, склонившихся надо мной и еще одного – у изголовья. Он суетится больше остальных. Я не чувствую под собой ничего, словно парю над землей как легкое перышко. Боли больше нет. Ни физической, ни душевной. Хочу вернуться в свое тело, чтобы жить дальше, но какая-то неведомая сила отбрасывает меня назад, я лечу в пропасть, ударяюсь о землю, после чего меня ослепляет яркая вспышка. Звенящая тишина вокруг позволяет отчетливо слышать биение собственного сердца.

Поднимаюсь на ноги, осматриваюсь и не сразу понимаю, где нахожусь. Глаза привыкают к яркому белому свету, и вот я уже могу различить, что вдалеке стоит деревянный круглый стол, покрытый бежевой вязаной скатертью. Вокруг него начинают один за другим появляться предметы. Советская стенка из красного дерева, диван, кресла, занавески. Всё это переносит меня в далекое детство, в квартиру дедушки и бабушки. Она находилась в доме для работников ЦК Компартии в самом центре Алматы. Этот район до сих пор называют Золотым квадратом. Квартиру эту я очень любила, потому что провела здесь детство и юность, пока были живы бабушка и дедушка.

– Ну что ты встала, как неродная? Иди сюда, – слышу голос своей бабушки Алии – хозяйки квартиры. Именно она учила меня держать лицо даже в самой ужасной ситуации.

Подхожу к столу и вижу трех женщин: бабушку Алию по отцу, бабушку Жибек по маме и свою любимую мамочку Лейлу. Быстро моргаю и пытаюсь ущипнуть себя. Кажется, я все-таки сплю. Осматриваю себя: руки-ноги на месте, волосы распущены. Я не обнажена, как на операционном столе, а одета в простое белое платье.

– Я умерла? – спрашиваю их.

– Я же говорила, зря вы ее выдернули, – бабушка Жибек берется за вязание и ловко перебирает спицы.

– Что ты вяжешь, ажека? – спрашиваю изумленно.

– Время покажет, что будет, – отвечает она, даже не подняв на меня свои мудрые глаза.

– Что это значит?

– Всё-то она хочет знать. Всегда такая была, – ворчит и смотрит на свою сватью. – В тебя, между прочим.

– Ну что, опять будем ругаться? Мы вообще не за этим собрались, – деловито говорит бабушка Алия.

– А почему ты молчишь, мама? – спрашиваю у мамы. Она сейчас такая же, какой была до всей этой ужасной истории с любовницей отца. Такая молодая, красивая, родная. На ней платье в цветочек – мое любимое. Черные густые волосы заплетены в толстую косу. В последний год своей жизни она носила платок, так как из-за химиотерапии выпали волосы.

– Жду, когда ты спросишь то, что хочешь, – ласково улыбается она.

Я понимаю, о чем она говорит. Конечно, я спрошу.

– Почему ты не ушла от него, как только узнала правду?

– Потому что я его любила. И надеялась, что у него всё скоро закончится. Но я ошиблась: все зашло слишком далеко, родился ребенок. Моя ошибка в том, что я выбрала не себя, а его. Я поставила свою боль и обиду к нему выше собственной жизни, – пожимает она плечами.

Две бабушки переводят взгляд с нее на меня.

– А мне что теперь делать? Я уже не знаю, что я чувствую. Любовь, ненависть, обиду, досаду, – говорю ровно, без надрыва.

– Все ответы внутри тебя, – мама прикладывает ладонь к сердцу. – Это твоя жизнь и твой выбор. Но что бы ни случилось, любое твое решение будет правильным.

– Ты говоришь загадками, – усмехаюсь я.

– И ты уже знаешь разгадку, – мама подмигивает мне.

– Тебе сейчас хорошо, мама? – мой голос дрожит, а мама снова улыбается.

– Мне хорошо. И легко. Здесь нет боли, – отвечает она.

– Айлин, ты помнишь, что я тебе рассказывала про переходный возраст – мушел жас? – слышу рядом голос бабушки Алии.

Молчу, пытаясь вспомнить. Ажека вообще много чего говорила. Она была умнейшей женщиной. Хотя и сложной.

– Мушел жас у казахов – это переходный возраст от одного периода к другому. Мы живем двенадцатилетними циклами, которые, подобно кольцам, составляют цепочку нашей жизни. И в этой цепи самые слабые места – места соединения звеньев. Я говорила тебе, что в 12 лет заканчивается детство и начинается молодость, с 25 лет – период взросления, а в 37 наступает зрелость.

Слушаю бабушку внимательно, а еще любуюсь ее нестандартной красотой и выдержкой. Ее обожал и боялся и муж-министр, и мой папа.

– Тебе исполнилось 37, и это самый тяжелый год в твоей жизни, – продолжает ажека. – Это время передачи энергии, опыта, накопленных знаний из одного возрастного состояния в другое. И сам момент передачи очень опасен, так как может случиться утечка энергии или ее потеря. Ты понимаешь, о чем я?

– Ты говорила, что в мушел жас человек может погибнуть, – дрожащим голосом говорю я.

– Не о том думаешь, Айлин, – недовольно качает головой бабушка. – Впрочем, есть смерть физическая, а есть духовная. Я говорила, что это опасный год, полный потрясений по всем фронтам. В 37 лет твоя задача не перенести негативную энергию и опыт в следующий жизненный цикл. Будь осторожна сама и не навреди другим. Ты же знаешь, какая ты у нас сильная?

– Я очень устала быть сильной, – горько выдыхаю я. – Я не знаю, насколько меня еще хватит.

– За тобой род. И он очень сильный, – говорит бабушка Алия. – Ты из рода торе, а они потомки Чингисхана и высшее сословие аристократической элиты. Торе стоит особняком среди других родов, ведь это белая кость. Поэтому ничего не бойся и делай так, как я тебя учила. Ты слишком долго спала, моя дорогая. Но, наконец-то, проснулась.

Я смотрю на нее, потом на маму, затем на бабушку Жибек. Они улыбаются, как раньше, когда были живы.

– Время на исходе, Айлин, – говорит ажека, откладывая вязание. – У меня закончилась пряжа. А тебе пора возвращаться. Иди и не оборачивайся.

Я встаю и ступаю босыми ногами по холодному полу. Я часть белого света, его продолжение. До меня доносятся обрывки фраз, мужские голоса и осточертевший писк приборов.

– Работаем дальше! – слышу я знакомый приятный голос, и в этот самый момент меня ослепляет яркая вспышка.

Медленно разлепляю веки и вижу серый потолок. Не могу ни повернуть голову, ни пошевелиться, ни говорить. Чувствую в горле трубку и от наличия инородного тела кажется, что задыхаюсь. Чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание, начинаю мычать. Помогает. Ко мне подходит медсестра и что-то говорит. Я не могу разобрать, что именно. Перед глазами всё плывет, а в районе живота болит. Но не так, как до операции. Надо мной склоняется анестезиолог. Что-то говорит, измеряет давление, убирает трубку и уходит. Я снова погружаюсь в глубокий сон.

Снова просыпаюсь. Боль уже терпимая, но пошевелиться не могу: руки и ноги привязаны к кровати. Я подключена сразу к нескольким аппаратам. Очень сильно хочется пить, во рту так сухо, что режет гортань.

– Пи-и-ить. Пи-и-ить, – шепчу не своим голосом.

– Пить нельзя, можно только губы смочить, – говорит мне медсестра.

На вид ей лет пятьдесят. Она строгая, но глаза добрые. Женщина подносит ко рту кружку с водой, но я слушаюсь ее и только смачиваю пересохшие губы.

– Вот так, молодец. Будешь хорошо себя вести, скоро в палату переведут.

– А почему я связана?

– А-а-а, – отвечает медсестра, – это чтобы провода не отлетели, если вдруг дернешься во сне.

– Понятно.

– Спи, жаным. Набирайся сил. Если что, зови.

Веки тяжелеют, наливаются свинцом. Проходит меньше минуты, и я проваливаюсь в бездну.

– Сегодня как прошла ночь? – слышу сквозь серую дымку долгого сна.

– Хорошо. Быстро идет на поправку. Даже удивительно.

Я открываю глаза и вижу перед собой доктора. Он замечает, что я проснулась, и улыбается.

– Привет, спящая красавица, – бодро приветствует он. – Выспались?

– Да-а-а, – сипло отвечаю я. – А какой сегодня день?

– Вторник.

– Как вторник? – ошарашенно переспрашиваю я. – Я помню, было воскресенье.

– Правильно, – слегка смеется мистер Икс, – вы поступили вечером в воскресенье.

– Ничего себе.

– Да-а-а, – тянет он и садится на стул рядом с кроватью. – Вы нас заставили поволноваться. Во время операции у вас резко упало артериальное давление и началась гипкосия. Знаете, что это такое?

Хмурюсь, пытаюсь вспомнить. Кажется, у Лауры сразу после рождения была гипоксия.

– Кислородное голодание? – спрашиваю я.

– Можно и так сказать. Но всё обошлось и вы с нами. Вы молодец, Айлин! Заново родились.

– Надеюсь, – пожимаю плечами. – А как вас зовут?

– Арсен. Я заведующий отделением экстренной хирургии и ваш лечащий врач.

– Вы спасли мне жизнь, – говорю тихо.

– Это моя работа, – неожиданно Арсен кладет свою ладонь на мою, но я и не думаю ее убирать. Его легкое непринужденное прикосновение мне сейчас очень нужно. – Кстати, у вас очень настойчивая подруга.

– О боже, – прикрываю глаза. – Софья? Вы простите, пожалуйста. Она журналист на Пятом канале.

– Уже знаю, – смеется он. – Зато благодаря ей вы у нас теперь на особом контроле. Ваша подруга знает начальника Департамента здравоохранения.