– Как..ты…посмел? Как ты мог так поступить с женой и дочкой?

Отец никогда в жизни не поднимал на меня руку. Даже когда папы друзей давали им подзатыльники, мой просто убивал взглядом. В наших семьях мы не перечим взрослым, а слово родителей – закон.

– Надира сказала, твоему сыну на стороне год! Ты всех водил за нос, унижал Сабину все это время! Как мы теперь ей в глаза смотреть будем? Ей, ее дяде и тете. Сабина же нам как дочь!

– Виноват я. Мне и отвечать, – говорю твердо. – Вы здесь при чем?

– При чем? Это я, – отец бьет себя по груди, – я воспитал тебя. Я воспитал предателя, труса, обманщика. Как у тебя совести хватило изменять жене? Это такой позор! Вторая семья! Ребёнок!

– Я узнал о нем только, когда она родила. Он лежал в реанимации и она попросила помочь, – объясняю в надежде, что в нем проснуться хоть какие— то чувства к внуку. Но кого я обманываю?

– Так может это не твой ребенок, – внезапно восклицает мама, – Может, она его тебе специально подсунула. Ты ДНК тест делал?

– Апа, это его сын, – вмешалась Надира. – Я видела его. Он – копия Таира в детстве.

– О, Аллах! – всхлипнула мама. – Откуда она вообще взялась! Ты же день и ночь на работе.

Родные ждут ответа, буравят взглядами, а потом Фируза округляет глаза и шепчет:

– Вы работали вместе? Ты изменял Сабине с коллегой?

Пересохшее горло сковывает спазм, огромный ком блуждает туда— сюда, а младшая сестра не останавливается:

– Я права, ака? (уйг. – ака – обращение к старшему брату, или уважительное обращение к мужчине старше вас)

– Гаденыш, – шипит старшая сестра. – Ты хоть понимаешь, что натворил? Ты понимаешь, что поставил всех под удар? Сабину, Нафису, родителей. Да даже нас с Фирузой? Мы тоже жены и снохи! Ты думаешь “жут” (уйг.– община по национальному признаку)* не будет об этом судачить? Не перемоет всем нам кости? И как все будут смотреть на нас, ведь папа – “жигит— беши” (староста в общине).

– Вас только это волнует? – с вызовом смотрю на сестер.

– А тебя, что волнует? М, Таир? Почему мы всей семьей не могли дозвониться до тебя, когда твою дочь рвало? Страшно рвало! Почему Ибрагим нес ее на руках до скорой, когда это должен был делать ты – ее родной отец? Где ты был? С ней? Со своей токалкой и сыном?

– Эля – не токалка!

– О, мы теперь знаем, как ее зовут, – презрительно фыркнула Надира.

– Надира, может, она его приворожила? Почитала что— то над ним, – сквозь слезы причитает мать. – Он же хороший мальчик. Таир! Что с тобой? Ты же всегда был серьезным, умным. Постоянно все взвешивал, ни во что не ввязывался. Я не узнаю тебя, балам (уйг.– сынок)!

– Чушь! – рычит отец. – Никто над ним не “читал”. По глазам вижу, что он сам. – он испытующе глядит на меня из— под седых бровей. – Что у тебя с ней? Интрижка? Думаешь, начал хорошо зарабатывать, появились деньги и все можно?! Что ты молчишь! Отвечай! – повышает голос до предела.

– Дада, давление, – предупреждает Фируза.

– Плевать мне на давление. Я хочу, чтобы он нам ответил. Что у тебя с ней?!

– Я люблю ее, – выкрикиваю, понимая, что нарушаю сейчас все правила. – Люблю. И сын – мой. И я от них не откажусь. Я уже сам устал всем врать. Сегодня мы с Сабиной должны были поговорить. Я хотел попросить развод.

Отец взрывается, материться по-русски, выкрикивая слова, от которых стены трясутся и окна дрожат. Мать и младшая сестра плачут, старшая качает головой.

– Тогда вон из этого дома! Вон! Видеть тебя не хочу! – кричит папа. Впервые в жизни на меня кричит. – Ноги твоей здесь не будет, пока не вернешь нам Сабину и Нафису. Иди, собирай вещи и уходи!

Выбегаю из комнаты, в спину летят проклятия. Это конец всего. Купол, под которым я жил два года, разбился.

СПРАВКА: Где бы ни проживали уйгуры, они создают местную общину жут, которую также называют «махалля». В каждой общине выбирают главу – своеобразного старосту. Он является главным организатором всех мероприятий в общине, включая ритуальные: свадьбы, обрезание, поминки и так далее. Глава именуется «жигит-беши» – главой джигитов. Им становится самый авторитетный человек с ораторскими и организаторскими способностями.

В Казахстане эта неоплачиваемая общественная должность имеет определенную иерархическую структуру: жигит-беши выбирают Совет жигит- беши, который входит в Республиканский этнокультурный центр уйгуров Казахстана.

Глава 14. Уже другая в комнате

Сабина

– Мартышка моя, ну посиди ты хоть немного, я заплету тебе косички, – прошу дочку, держа в руках густую черную прядь. – Скоро за нами приедет твоя чон— апа (старшая тетя)

– Апака! Меня там ждет Андрюша поиграть. Я же его потом не увижу, – тревожится Нафиса.

– Андрюша подождет. Мы не уедем, пока ты с ним не попрощаешься.

Общительная Нафиса нашла здесь друзей, с которыми проводила время в игровой. Благо, в отделении она хорошая, большая и теплая, даже развивашки есть. Дочке стало лучше на третий день пребывания в клинике. До этого она все время спала и я уже начала беспокоится об этом, но врач уверил, что так организм восстанавливается. После капельницы с витаминами она ожила и даже нормально поела. Я же вздохнула с облегчением.

Таир приходил в больницу и стоял под окнами два дня подряд. Хотел увидеть дочь, но тогда она даже не вставала с кровати. Мы больше не говорили о его измене, хотя я понимаю, что этот момент настанет, ведь нам нужно обсудить, что делать дальше. Болезнь Нафисы и последующие события на многое открыли мне глаза. Было время спокойно подумать, проанализировать, вспомнить. И результаты этого самокопания неутешительные.

Насколько я знаю, сейчас Таир в командировке. А может, и нет. Может, он со своей второй семьей уехал отдыхать, а всем сказал про рабочую поездку. Я уже не верю мужу. Хотя до сих пор люблю. И от этого еще больнее понимать, что он с другой женщиной. Она красивее меня, я же видела, не слепая. Длинные волосы цвета молочного шоколада блестели, на лице легкий макияж, помада. Она даже в больнице выглядела хорошо, стильно. Не то, что я. Бледная моль с черными волосами, в джинсах и тунике, прикрывающей пятую точку. Потому что при свекрах нельзя дефилировать в облегающем.

Ночью, пока все спали я выходила в коридор и бродила туда— сюда, как лунатик. Я думала, думала, думала. И представляла Таира с любовницей. Как он целует ее, как ласкает, как смотрит затуманенными страстью глазами. Вспомнила, как он подошел к ней в приемном отделении и взглянул пусть мельком, но с любовью и обожанием. А потом я пыталась вспомнить, было ли у нас нечто похожее хотя бы в начале наших отношений? И я не смогла.

В течение недели нас навещала сестра, которой мне пришлось все рассказать. Как я и ожидала, реакция Ирады была громкой и своеобразной. Она сказала, что как чувствовала, что не надо брать у Таира деньги. Поговорить ей с ним очень хочется, но я удерживаю ее, потому что она все— таки намного младше моего мужа, а язык у нее такой острый, что я боюсь. Именно с ней мы разработали план моего ухода. В голове все кажется ладным, а вот на деле..

Свекор, свекровь и золовки тоже приезжали, когда Нафисе полегчало и я смогла поднести ее к окну. Апа плакала, дада виновато и печально смотрел на нас, хоть улыбался и махал рукой. Я знаю, что мой поступок разобьет их сердца, но по— другому не могу.

Маленького Ерлана выписали два дня назад, а его бабушка Куляш–апай оставила мне свой номер и сказала звонить, если захочется поговорить. На самом деле мне послал ее Всевышний, потому что все эти дни она говорила со мной и успокаивала, когда хотелось сорваться. Расставаться с ней было грустно, но я бы хотела общаться дальше. Тем более подруг у меня немного, только две.

В субботу в одиннадцать утра из больницы нас забирает Надира. Я навсегда буду благодарна и ей, и Фирузе за все. Я действительно любила их семью по— настоящему. В большом доме нас встречают свекры. Нафиса, уже забывшая о своем недуге, летит в их объятиях и звонко смеется. Меня же они целуют по очереди и лишь теперь я чувствую, как им тяжело сейчас. А я сделаю еще тяжелее.

Не была здесь неделю, а как будто целую вечность. И вроде стены те же, и обои, и ковры в комнатах. Но теперь я чувствую себя не хозяйкой, а самозванкой, занимающей чужое место.

Как только Нафиса уходит на дневной сон, я спускаюсь вниз и иду на кухню, откуда доносятся голоса родителей и золовки.

– Кызым, проходи. Посиди с нами, – зовет свекровь.

– Апа…дада…хэдэ, – прохожу к столу и хватаюсь за спинку стула. – Я хотела вам сказать. Только зла не держите, – набрала в легкие побольше воздуха. – Мы с Нафисой уезжаем.

– Как? – переполошилась свекровь, всплеснув руками. – Куда вы поедите? Вы же только вернулись из больницы!

– К Ираде, в родительскую квартиру. В понедельник я подам на развод.

Дада уронил голову, золовка прикрыла глаза и тяжело вздохнула, а апа заплакала.

– Сабина, дочка, не спеши. Дождись Таира, все наладиться. Вам надо сохранить семью, – всхлипывает она.

– Нам нечего сохранять, апа. Я видела его со второй семьей. Вот она у него настоящая, с любовью, заботой, нежностью. А у нас – так, одно название, – хрипло произношу я и встречаюсь взглядом со свекром.

– Но вы же хорошо жили! Он же тебя любит, – продолжает мама, а я понимаю, что никто кроме меня ничего не замечал. Все верили в ту картинку счастливой семейной жизни, которую мы, или скорее даже я, поддерживали.

– Нет, мама, он меня уже не любит. И в последнее время я это чувствовала. Таир стал другим, я спросила его, что не так, – еле держусь, чтобы не разрыдаться вслед за свекровью. – Он сказал – поговорим. Ну вот и поговорили.

– Сабина, вы же только приехали, – вступает в разговор свекор. – Мы соскучились по Нафисе. Как же ты ее сейчас увезешь от нас?

Он, конечно, прав. И в идеале, по нашим законам, нас с дочерью должны были увезти родители. Я могла бы попросить тетю с дядей, но ни к чему ввязывать их во все это. К тому же, они много лет дружат с моими свекрами. Поэтому я решила все сделать сама. Ирада уже ждет нас.

– Дада, я понимаю. Но и вы меня поймите. Я уже не могу. Зная правду про Таира, я не могу у вас оставаться. Он же приедет.

– Он не живет здесь больше, – свекор смотрит в сторону. – Я выгнал его.

Ошарашено смотрю на Надиру и она молча кивает.

– Я поставил ему условие: он сможет жить здесь только, когда вернет вас, – заявил отец.

– Простите меня, – дрожащим голосом прошу я. – Но я не вернусь. Он и без нас счастлив.

– Дочка, – начинает было свекровь, но Надира ее останавливает и говорит:

– Апа, дада, отпустите их. Не держите насильно. Ну что хорошего будет, если он снова потопчется на гордости Сабины? Я бы на ее месте сделала тоже самое.

– Надира! – восклицает мама.

– Апа, вы не видели Таира с той женщиной и сыном. А я видела. Я вам уже говорила. Сабина все правильно сказала.

– Но как же так? Развод? – свекровь прячет лицо в ладонях и дает волю эмоциям. – А как же Нафиса? Мы же любим ее.

– Вы можете приезжать к нам в гости. Или забирать ее на выходных, – тихо предлагаю я, опустив голову. – Простите меня. Просто я не смогу так дальше жить.

На кухне воцаряется унылая, продолжительная тишина. Слышно, как тикают настенные часы и стучит мое раненное сердце. Не покидает мысль, что больше двух лет вся моя семейная жизнь была ложью. Только они – его родные были настоящими. Даже больше, чем он сам.

– Это ты нас прости, дочка, – нарушил молчание дада. – За то, что не уберегли вас. Уйти – действительно твое право. Только на нас зла не держи, ладно?

Поднимаю глаза, полные слез. Он всегда был очень добр ко мне и всегда называл дочерью, хотя некоторые его ровесники обращаются к снохам согласно традиции и говорят “келин”.