Он. Она. Другая (страница 12)
Когда Нафиса просыпается, бабушка и дедушка забирают ее вниз, а я быстро собираю ее вещи на первое время. За остальными, в том числе и своими, приеду вечером.
Забирать— то не так уж и много: только одежду. В дом мужа каждая уйгурская невеста приходит с большим приданым: посудой, постельным бельем, подушками, одеялами, кое— какой бытовой техникой. Мне это теперь не нужно. Хочу уйти налегке.
Захожу в спальню, в которой давно не была. Все так, как и было неделю назад, когда я заправила кровать, пропылесосила и помыла полы перед приходом гостей. Оказалось, что комната уже не нужна ни мне, ни ему.
Иду в гардеробную и понимаю, что на вешалках нет половины его вещей. И это совсем не то, что он обычно брал в командировку. Ищу маленький чемодан, в который хотела положить вещи и не нахожу. Значит, все— таки собрался и ушел к ней. Хорошо, хоть большой стоит. Вечером воспользуюсь.
Вот так просто. Два года лжи и за один день все решилось. Снова возвращаюсь в спальню, окидываю ее придирчивым взглядом. В голову прокралась совсем скверная, неприятная мысль: “А что если родители все— таки примут его новую женщину и он приведет ее в этот дом?” Уже не я, а другая будет хозяйничать здесь. И в детской поселится не моя девочка, а маленький мальчик. Плод не только любви, но и обмана.
Глава 15. Жить нелюбви вопреки. И от любви умирать*
Сабина
– Хэдэ, спасибо, что подвезли, – протягиваю руку и сжимаю ладонь старшей золовки.
– Прости, не могу обратно докинуть, надо своих забрать у свекрови, – извиняется Надира.
– Ничего страшного, тебе же в другую сторону.
– Улыбаешься, а глаза грустные, – вздыхает она и смотрит пристально. – Мне очень жаль. Я бы хотела, чтобы ты осталась. Но то, что я сказала у родителей правда. На твоем месте я поступила бы также. Знаешь, что интересно?
– М?
– Я всегда думала, что ты очень спокойная, неконфликтная. Считала, что Таир будет давить на тебя своим характером. Но я ошиблась, – уголки ее губ взлетели вверх. – Ты оказывается, маленькая, но сильная.
– Спасибо, хэдэ. За все, – тянусь к ней и обнимаю. У нас десятилетняя разница и я всегда прислушивалась к Надире. Меня так учили. Да и ничего плохого от нее я никогда не видела. Она может быть временами резкой, но за своих всегда стоит горой. А вот ее младшая сестра такая же мягкая, как я. Поэтому, наверное, именно Надира в семья авторитет.
– Господи, какой же он дурак. Как он пожалеет, – говорит она мне на ухо. – Вот увидишь.
– Не пожалеет. Вы же видели их вместе. Она – не я.
– Вот именно, – Надира отстраняется и хмурит брови. – Она – не ты.
Когда она уходит, закрываю за ней дверь и иду в зал, где Ирада с Нафисой развернули бурную деятельность.
– Что делаете? – спрашиваю, разглядывая их импровизированный шалаш из стульев и одеял.
– Мы с кичик— апа (уйг. – «младшая мама», так называют младших теть, то есть младших сестер мамы и папы) строим замок! – деловито заявляет дочь. – Тебе нравится?
“Р" у нее все— таки выходит мягкой, но такой сладкой. Беру дочь на руки и крепко прижимаю к себе.
– Очень. А давайте вы построите классный замок, а я съезжу по делам. И завтра мы пойдем в твой любимый детский центр! На батуты!
– Дааа! – Нафиса хохочет и хлопает.
– А ты слушайся кичик— апа. Она мне потом скажет, как ты себя вела!
– Нафиска, – Ирада забирает ее из моих рук и говорит ей серьезно. – Сейчас будем искать сокровища. В этой комнате я спрятала подарок для тебя. Мы с мамой выйдем, а ты ищи.
– А какой подарок?
– Розовый! – подмигивает ей сестра и опускает на пол.
Пока дочка занята поиском игрушки, мы с Ирадой выходим в прихожую.
– Я потихоньку поеду. Такси заказала, – тихо предупреждаю сестру, надевая тренч.
– А обратно как? Ты же с чемоданом будешь?
– Ксюша обещала заехать за мной в восемь. Ну что там, только одежда и обувь на первое время. Остальное потом заберу.
Ксюша – одна из двух моих университетских подруг. С ней и Айгерим мы учились на бухучете. Только Айка после первого года работы в компании решила, что бухучет – не для нее, и открыла цветочный, а Ксения стала аудитором. И только я рано выскочила замуж и ушла в декрет, проработав по специальности совсем немного.
– Хорошо. Созвонимся. Я бы, конечно, с тобой поехала, – фыркает Ирада. – И дала бы кое— кому просраться.
– Кое— кто все еще в командировке. И не забывай, что он в свое время тебе помог, – пожурив сестру, перекидываю через плечо ремешок маленькой сумки.
– Лучше бы мы тогда взяли деньги у наших. Им возвращать все равно легче, – цокает Ирада.
– Давай потом об этом поговорим. Такси подъехало уже. Не скучайте. И ничего сладкого! – предупреждаю сестренку и выхожу из квартиры.
Через полчаса иномарка останавливается у ворот дома свекров. У меня все еще есть ключи от калитки, поэтому я не звоню, а открываю ее сама. Во дворе все кажется таким знакомым и привычным, что в груди щемит от воспоминаний. На этой лужайке летом мы ставили маленький надувной бассейн, где плескалась Нафиска. В жаркие солнечные дни я позволяла ей немного позагорать и она была такая смешная в детском купальнике и солнцезащитных очках. А чуть дальше, рядом с летней кухней Мансур – муж Фирузы жарил шашлыки…Пытаюсь вспомнить Таира на этих посиделках, и не могу…Он всегда был занят. А во время последнего семейного обеда и вовсе был со своей второй семьей. Выбрал их, не нас. А
Подойдя ближе к дому, снова слышу плач свекрови и недовольный бас свекра из открытого окна. Ругаются что ли? Не может быть! За четыре года не видела ни одного скандала.
– Я сказал тебе вернуть их домой! Я не вижу, чтобы ты хоть как— то шевелился! Сабина забрала Нафису, уехала. Сказала, что подает на развод, – кричит дада на чем свет стоит.
– Нет. Ни она, ни я уже не вывозим этот брак. Как вы не можете понять! – повышает голос Таир, и я молча ахаю от услышанного.
Он все— таки вернулся! Я не знала, что так скоро, думала время еще есть. Прижимаюсь спиной к холодной стене и, задержав дыхание, жду, что будет дальше. Его последние слова полоснули по— живому. Он, значит, уже не вывозит.
– Таир, балам, надо сохранить семью. У вас дочка. Сабина хорошая девушка. Мы к ней прикипели. Она нам как дочь, – сквозь слезы умоляет апа. А мне хочется крикнуть: “Не надо! Зачем вы унижаетесь и унижаете меня?”
– Я уже не могу жить просто ради дочери, – шумно выдыхает Таир. – Я люблю Нафису, но не могу мучить ее мать. Она этого не заслуживает.
Медленно погружаюсь в бессильное отчаяние, понимая, что он даже имя мое боится произнести вслух. Для него я просто мать его дочери.
– Как так можно?! – содрогаюсь от громкого удара кулака о стол. Свекор негодует и чертыхается. – Мучить не может! А что ж ты сразу не пришел и не сказал, что разлюбил ее? Где была твоя честность, когда ты сделал ребенка другой?
– А она? Та, другая? – вопрошает свекровь. – Она же знала, что ты женат? Вы же работали вместе. Она не могла не знать
Таир недолго молчит, а когда открывает рот, то из него льется яд, который проникает так глубоко под кожу и отравляет организм.
– Надо было быть честным с ней еще четыре года назад.
– Что ты имеешь ввиду? – настороженно спрашивает свекровь.
– Я никогда не любил Сабину, – внезапно признается он. – Она мне нравилась, но я не любил ее. Это была моя ошибка. Я думал женюсь, потому что должен, потому что так надо. Вы же этого хотели.
– Ты…– задыхается его отец. – Ты…нас с матерью теперь обвиняешь? Мы этого хотели? Тебя кто— то гнал? Тебя женили насильно?
– Нет, – твердо и громко отвечает он. – Но каждый раз эти разговоры дома. Вечные “смотрины”, которые устраивала мне мама. Я сделал тогда то, к чему вы меня подталкивали. Поторопился. Потому что потом я встретил ее и понял, что значит любить по— настоящему.
– Идиот! – орет свекор. – Как я в тебе ошибся! Я гордился тобой. А оказывается, здесь нечем гордится.
Все, о чем они говорят дальше я не слышу. Задыхаюсь от слез, прижимаю обе ладони ко рту, заглушаю плач, чтобы никто меня не услышал. Безуспешно пытаюсь подавить истеричные рыдания, так долго копившиеся во мне, пока я лежала в больнице. Звон в ушах такой настырный и громкий, что я глохну и от него и от жестоких слов моего мужа: “Я никогда ее не любил”. Не любил…не любил…не любил.
Бесшумно спускаюсь по лестнице, ступаю на садовую дорожку и еле волоча ноги, бреду к выходу. Выйдя за калитку, ускоряю шаг, но уже не разбираю дороги, потому что плотная влажная пелена застилает глаза. Шатаюсь, плачу, бормочу себе под нос все, что услышала.
– Он не любил. Никогда не любил меня, – бубню, как городская сумасшедшая.
Не замечаю даже, как задеваю плечом прохожую. Не оборачиваюсь, когда мне в спину летит вопрос:
– Сабина, что это с тобой?
Нет, это не я. Это ее тень, призрак, жалкая материя. Бегу непонятно куда, сворачивая на улицы, которых не узнаю. Мы живем в частном секторе, где полно уйгурский семей, и все друг друга знают. Таких районов, где обитают “наши” в Алматы несколько, а есть еще “городские”, как мы с сестрой. Не удивлюсь, если я чуть не сбила с ног какую-нибудь соседку, которая потом передаст всем, что Сабина не в себе.