Остаток рабочей смены пролетел довольно быстро. Я неожиданно ловко управлял погрузчиком. Мотался в другие цеха, вывозил стружку в шихтовый двор. Подвозил заготовки со склада и сновал между токарными станками, словно заправский гонщик. И что самое странное – не чувствовал себя здесь чужим. Мне это даже начало нравиться. Какой бред! Кайфовать от работы на заводе?

Однако руки знали, куда повернуть, ноги нажимали на педали без лишних раздумий, а глаза привычно следили за движением вокруг. Будто я делал это всю жизнь.

Так что, когда большие часы, висящие в цеху, показали без пятнадцати пять, моему удивлению не было предела. Неужели уже всё? В голове мелькнула странная мысль. Я ведь действительно первый раз в жизни отработал полную смену на заводе. Пролетарий, етить его налево!

Похоже, сбылась мечта недоброжелателей экстрасенса Иннокентия Белого, желающих отправить его работать на завод.

Правда, судьба решила, что на сегодня хватит светлой советской обыденности, и подкинула дерьма на вентилятор. Как только я собрался вернуть погрузчик на место, рядом раздался мужской вскрик, закончившийся матерной тирадой, перекрывшей гул станков.

– Ребята, помогите!

Я быстро развернул погрузчик и рванул к источнику шума. Работяги начали выключать оборудование и спешили к стоявшему у станка, бледному как мел дяде Славе. Тот сжимал окровавленный кусок ветоши, обёрнутый вокруг правой руки. И я снова увидел на ней капли крови. Только теперь настоящей.

– Тридцать лет за токарным станком. Не одной серьёзной травмы. И вдруг заготовку с бабки сорвало, а я, старый дурак, руку сунул, и палец… враз… – сквозь зубы выдавил дядя Слава.

Его оторванный палец лежал на куче дымящейся стружки. А кровь через тряпку капала на бетонный пол.

– Чего рты раззявили?! Бегом аптечку несите! – закричал я, спрыгивая с погрузчика. – Дядя Слава, дай посмотрю.

Пожилой токарь протянул руку, после чего я развернул пропитавшуюся кровью ткань, и аккуратно разжал кулак пострадавшего. Вот она. Рваная рана. Причём нехорошая. Кровь хлещет не останавливаясь.

Не знаю, что произошло, но внезапно в моей голове будто переключился тумблер. И я начал видеть руку дяди Славы буквально насквозь. Мышцы. Сухожилия. Разорванный сосуд. Зрение работало, как рентген! Мистика какая-то!

Одновременно в сознании всплыли знания недоучившегося доктора. Ведь кровь можно остановить. Нужно просто чуть-чуть нажать вот здесь.

Помощи пока не предвиделось, поэтому я нажал пальцем на рану в нужном месте. И кровь почти перестала течь, продолжая сочиться уже по капле.

Чудеса на этом не закончились. Меня посетило необычное ощущение. Чую тепло, пульсацию и тонкую струйку жизненной энергии, пытающейся вырваться наружу из раны пожилого рабочего.

Решив проверить новый навык, я попытался мысленно свести края порванного сосуда. При этом голову вдруг сжало, будто тисками. В следующий миг заметил крохотную вспышку между пальцами и понял, что у меня получилось. Отпустив рану, убеждаюсь, что кровотечение не просто ослабло, а полностью прекратилось.

– Вот чёрт! – быстро прикрываю руку раненого тряпкой.

Глаза заволокло туманом, ноги на миг подкосились. Кажется, переборщил с напряжением.

– Лёша, держи Славу крепче, сейчас перевяжу!

Женщиной, появившейся рядом, оказалась та самая, смотревшая на меня около столовой. Теперь я её вспомнил. Тётя Валя, работает в цеху уборщицей. Она поставила раскрытую аптечку на станок и начала ловко накладывать бинты. В процессе её удивлённый взгляд начал меня буквально буравить. Неужели она что-то увидела или поняла? Или почуяла неладное?

– Спасибо, Лёха! И тебе, Валюша! – хрипло поблагодарил дядя Слава, когда уборщица закончила перевязку.

Я завернул подобранный палец в тряпочку, и мы с раненым направились к выходу. Народ начал расходиться, обмениваясь впечатлениями о происшествии. Кажется, никто ничего не заметил. Только тётя Валя продолжала смотреть слишком подозрительно. Я видел, что она хочет задать вопрос, но при дяде Славе не решается.

После того как я отвёл токаря к проходной, где сдал и его, и палец фельдшеру, выскочившему из подъехавшей скорой помощи, меня поймал начальник цеха:

– Молодец, Соколов! Вовремя среагировал! – похвалил Михеев и закурил сигарету с фильтром. – Ну что, поедешь в колхоз? Нужно всего на две-три недели. Если понравится, можно остаться на месяц или два.

Если честно, то мне было сейчас всё равно, поэтому я машинально кивнул:

– Записывайте, Павел Егорыч.

По дороге домой я разглядывал город детства, словно видел его первый раз. И снова дивился размеренности жизни советских людей, не зная, что в коммуналке меня ждёт грандиозный скандал. Оказывается, люди везде одинаковые.

Ещё поднимаясь по лестнице, я услышал до боли знакомый, визгливый голос:

– Вам всё равно ничего не достанется от вредной бабки! Ни её деревенского дома, ни копейки со сберегательной книжки! И не надо за муженьком прятаться, сестрёнка. Если узнаю, что Матрёна на тебя завещание написала, то вы все пожалеете.

Всё это орала моя двоюродная тётка, которая, по заверению вырастившей меня сестры, попила у родителей немало крови.

Войдя в квартиру, я снова увидел её и мысленно поморщился. Ненавистная, злая, с лицом, будто вымоченным в уксусе. Сейчас она намного моложе, чем из детских воспоминаний, но в остальном – это прежняя вечно всем недовольная мегера. Она тыкала пальцем в стоявшего на пороге комнаты отца, из-за спины которого раздавались неразборчивые слова матери.

– Да чтоб вы оба!.. – тётка скривила губы, накрашенные кричаще яркой помадой. – Чтоб вы на трассе в аварию попали и сгинули!

Вдруг пришло понимание, что произнесённые проклятья – не пустая угроза. Несмотря на работу экстрасенсом, я никогда не верил в пророчества и проклятья. Но сейчас почувствовал силу слов, буквально выплюнутых в сторону родителей.

Ведь через год после моего рождения они действительно погибнут в автокатастрофе. Во время поездки в Крым у машины лопнет колесо, и старенький Москвич вылетит на встречку, где врежется в грузовик. Как потом рассказывала сестра, я остался жив только чудом. Люлька со мной вылетела через открытое окно. Потом её нашли гаишники.

Получается, в прошлой жизни сбылось проклятье мегеры? Чувствую, как сжимаются кулаки, а внутри поднимается волна ненависти.

Высказав всё, что думает, тётка развернулась как солдат на одних каблуках и направилась к выходу, мерно чеканя шаг. Из-за её топота один из тазов слетел и громыхнулся на пол. Однако мадам не обратила на это никакого внимания. Проходя мимо, она зыркнула на меня так злобно, что по спине пробежал холодок. Ничего, мы ещё посмотрим, как оно получится в новой жизни.

Глава 3. Коммуналка

Около комнаты меня ждал знакомый запах жареного лука, смешанный с прочими кухонными ароматами. Зайдя в конуру, я бросил ключи на стол и недовольно скривился. Помещение размером с собачью будку только с натяжкой можно назвать нормальным жилищем.

Сразу проявили себя тонкие стены между кухней и соседями. Слышимость здесь поразительная! Справа семья Кравцовых выясняет, кто виноват в том, что их сын Вовка – двоечник и школьный хулиган. Спор закончился перебранкой и громким хлопком двери. Это не выдержал и вышел покурить глава семейства. Насколько помню, вчера ночью из-за перегородки доносились совсем другие звуки. Милые бранятся – только тешатся.

Со стороны кухни палитра звуков намного насыщеннее. Там что-то жарили и варили пять или шесть переговаривающихся хозяек. А глуховатый дед Кузьмич ужинал за столом с сыном, громогласно пересказывая услышанные по радио новости. Сквозь тонкую перегородку отчетливо доносилось шипение масла, звон ложек о тарелки и визгливый голос тёти Шуры, жалующейся на сына-обалдуя, не пишущего из армии. К этому прибавлялись запахи готовки, которые пропитали комнатушку, несмотря на открытую настежь форточку.

В довершение картины из коридора донёсся звонкий девчоночий крик:

– Ма-а-ам! А Вовка опять мой велосипед без спроса взял!

Улёгшись на скрипучую кровать, я с тоской посмотрел на потолок. Из многочисленных разводов от затоплений соседями сверху можно составить абстрактный портрет моей новой жизни.

Ранее я жил в нормальной трёхкомнатной квартире одного из спальных районов Москвы. У меня кухня была больше в два раза, чем нынешняя комната. К тому же здесь туалет и ванна одни на всех. Это на десять комнат различной величины и двадцать три жильца, включая детей. Есть ещё кошка Муська, принадлежащая бабе Глаше.

Живот предательски заурчал. Открыв дверцу тумбочки, я обнаружил жестяную хлебницу с выцветшим рисунком колосьев. Внутри лежали старые сушки и четверть засохшей буханки чёрного хлеба.

Внезапно пришла мысль о выделенной мне полке в стоявшем на кухне холодильнике «ЗИЛ». Только она ведь пустая.

– Жрать дома нечего, – констатирую вслух, тут же вспомнив о предложенном вчера матерью чае с сахаром и конфетами.

Пожалуй, чтобы накормить пришедшего с работы мужика, этого угощения вряд ли хватит. Придётся идти в местный гастроном и закупаться.

Покрутив в руках сетчатую авоську с ручками из толстой проволоки, вспомнил об удобных пакетах из своего времени. Похоже, в СССР пока полиэтилен не особо распространён. Я точно не видел людей со столь нужной вещью. Или не обратил внимания. В моём детстве пакеты берегли и использовали по многу раз. А родная тётка, с которой я жил после смерти родителей, их ещё и стирала и использовала до последнего.

Перед выходом я обыскал комнату на предмет наличности и ничего не нашёл. Подумал, что останусь без ужина, но внезапно пришло озарение. Сунув руку в карман пиджака, висящего на стуле, обнаруживаю там красненькую десятку и сорок две копейки. Как-то не густо с деньгами у советского рабочего класса. Или это Соколов все деньги пропивал?

В коридоре меня снова встретили вешалки со старой одеждой, ящики, тазы и прочее барахло. К этому прибавились орущие мелкие дети, гоняющиеся за тем самым хулиганом Вовкой, который умудрялся кататься по проходу на велосипеде.

Балаган!

Только на улице удалось избавиться от нездоровой атмосферы коммуналки и вздохнуть полной грудью. Оказывается, напрягало буквально всё: и запахи, и заставленный коридор, и шум. В детстве я не обращал на это внимания, а потом просто забыл.

На улице меня встретил типичный советский пейзаж конца семидесятых. Коммунальные дома были трёх- и четырёхэтажными. Кстати, на их фоне кирпичные хрущёвки с отдельными квартирами и балкончиками выглядели будто барские хоромы.

Вокруг неровный асфальт в трещинах, привычной для будущего брусчатки нет и в помине. Детские площадки с неказистыми качелями и песочницами. В последних копошится малышня под присмотром бабулек в платочках.

Пока шёл, обнаружил во дворах только два частных автомобиля – новенький «Москвич-412» и горбатый «Запорожец» жуткого оранжевого окраса. По улицам машины ездят, но редко. На полпути начал накрапывать дождик, так что стало не до достопримечательностей и пришлось ускориться.

Рядом с гастрономом стоял грузовик с надписью «ХЛЕБ», из которого явно поддатый грузчик в синем халате выгружал лотки с горячими буханками и батонами. Внутри магазина пахло теми же хлебными изделиями, колбасой и чем-то сладким, возможно, пирожными из кондитерского отдела. Полки ломились от товаров, но при ближайшем рассмотрении ассортимент оказался однообразным. Зато почти всё по доступным ценам.

Немного осмотревшись и проследив за покупателями, я быстро сообразил, как производятся покупки, после чего направился в молочный отдел. Там обнаружились стеклянные бутылки с молоком и кефиром, с крышечками из толстой фольги. Так же имелось молоко в треугольных пакетах. Советская классика! Смех смехом, но уверен – мне понравится вкус местных продуктов. Вон как в столовой на еду накинулся!