В холодильнике лежал пошехонский сыр и лоток с творогом. А сметану наливали в тару покупателей из двадцатилитрового бидона. Всё это взвешивала и отпускала дородная женщина в белом колпаке. Мясной отдел встретил докторской, любительской и ливерной колбасами. Цены не особо высокие. Однако с моим бюджетом придётся ограничиться небольшим куском докторской. Кроме колбасы, кефира и молока, я взял пельмени в картонной коробке с надписью «Останкинские».

Лежавшие рядом куриные тушки показались слишком худыми. Они были с головами, торчащими лапами, плохо ощипаны и отливали синевой. В наличии имелись субпродукты, а также суповые наборы из кучки костей с мизерным количеством мяса. И это всё! Нормальной говядины или свинины не обнаружилось. Интересно, где их покупают граждане? Из-под полы или на рынке? Память в этот раз промолчала.

Пройдя дальше, увидел, как тётка с полным ртом золотых зубов ловко насыпает покупателям гречку, рис и макароны на развес. Сахарный песок уже расфасован по килограмму. Разумеется, в продаже присутствовала соль в узнаваемых пачках. Имелся также грузинский чай в картонных коробках с невзрачным дизайном.

Кроме этого на всех свободных полках стояли высоченные пирамиды консервов и трёхлитровые банки с соками. Такое ощущение, что заведующая магазином решила освободить склад, выставив всё напоказ. Может, чтобы ревизоры на месте могли пересчитать запасы?

Я переходил из отдела в отдел, рассматривал необычного вида продукты и вдруг замер, наткнувшись в рыбном отделе на икру. Чёрная – в жестяных баночках с изображением осетра. Красная – в эмалированной бадье и продаётся на развес. В моём времени баночки поменьше можно было купить только в магазинах для обеспеченных людей. Здесь же они просто стоят под стеклом, доступные любому, у кого есть несколько лишних рублей.

Розовощёкая молодая продавщица, обвешанная золотом, посмотрела на меня оценивающим взглядом, явно решив, что покупатель не перспективный.

– Молодой человек, чего смотришь? Бери. Чёрная икра – четыре двадцать за баночку. Красная – девятнадцать пятьдесят за кило.

Я мысленно прикинул свои финансы и покачал головой:

– Спасибо, как-нибудь в следующий раз, – пробормотал в ответ, оторвавшись от созерцания пирамиды баночек с деликатесом.

На кассе сидела женщина лет сорока пяти с тёмно-рыжими волосами, превращёнными благодаря химии в бараньи завитушки. Её ярко-красная помада вылезала за контуры мясистых губ, делая их огромными. И это без грамма ботокса.

Она щёлкала костяшками на деревянных счётах, одновременно пробивая чек на допотопном кассовом аппарате, быстро перебирая продукты и изредка бросая на покупателей оценивающие взгляды.

Когда я предоставил выбранные продукты к оплате, кассирша сначала медленно провела взглядом по моей фигуре, отметив потёртый спортивный костюм и кеды, знавшие лучшие дни. Дальше её взгляд скользнул к моим покупкам. Глаза показали, что она уже составила мнение об очередном покупателе.

«Работяга с завода. Живёт от получки до получки. Симпатичный парень, но судя по шмотью, совсем не перспективный. Дочке такое не надо», – вдруг прозвучало в моей голове.

Я с трудом сохранил спокойствие, чуть не дёрнувшись от неожиданности. Странно слышать, что о тебе думают другие. Но после попадания в прошлое, кажется, подобное происходило уже несколько раз. Как и в предыдущие разы, слова произносились голосом человека, вошедшего со мной в зрительный контакт. Сначала я не придал этому значения, а теперь осознал. Уж больного много всего навалилось. Кроме окружающего мрака – ещё и новая напасть. Или бесценный дар? Ладно, проверим.

– С вас три рубля семьдесят две копейки, – подвела итог кассирша.

Получив десятку, она быстро отсчитала сдачу, при этом не удосужившись отдать выбитый аппаратом чек. Купюры с мелочью я сунул в карман штанов. Очередь подпирала, поэтому запихав продукты в авоську, двинулся к выходу.

А пока я шел, чувствовал спиной оценивающий взгляд перехватившей эстафету продавщицы винно-водочного отдела. Даже без зрительного контакта с подслушиванием мыслей стало понятно – она дала мне такую же характеристику, как и кассирша. Надо срочно что-то менять. Так жить нельзя.

Судьба вместо того света зачем-то перенесла меня в семьдесят девятый год. Теперь я работаю на заводе и живу в коммуналке. Судя по истории хозяина тела, ни денег, ни перспектив, ни нормальных отношений с женщинами не предвидится. В прошлой жизни я не был олигархом, но устроился вполне комфортно: своя квартира, машина, стабильный доход и возможность иногда съездить за границу. Молчу уж про то, кем я мог стать после победы в телешоу. Обидно! Здесь же я просто никто, что меня ни капельки не устраивает. И что делать? Пока не знаю.

Если верить фильмам и урокам истории, чтобы жить в СССР хорошо, нужно окунуться в теневые сферы. Либо иметь хлебную должность, высокопоставленных родственников и блат, которых у меня нет и в помине. Значит, надо искать дополнительный доход.

В своё время я много читал о цеховиках, которые пользовались нерасторопностью советской власти. В основном они шили одежду и делали галантерею в подпольных мастерских. Ещё сейчас есть фарцовщики, перепродающие заграничные шмотки, купленные или выменянные у иностранных туристов. Правда, это всё чревато уголовкой. Если поймают, то без нормальных связей закроют на немалый срок. А сидеть в СССР я точно не хочу. Меня не привлекает тюрьма в любом виде.

Надо придумать что-то поизящнее. К сожалению, по дороге домой гениальные мысли меня не посетили. Поэтому пока просто поем.

Общая кухня встретила привычным хаосом. Три женщины одновременно готовили, создавая невообразимый шум и суету. Тётя Люба жарила картошку на огромной чугунной сковороде, её шестнадцатилетняя дочь Катя резала лук, при этом плача горючими слезами. Высокая и худая, как коромысло, соседка Зина из шестой комнаты варила в огромной эмалированной кастрюле какую-то подозрительную субстанцию, похожую на кисель. Рядом с ними пристроилась помешивающая щи баба Глаша. Кошка Муська тёрлась о ноги хозяйки, создавая дополнительный бардак.

– Ой, Алёшенька, пельмени сварить решил? – любезно поинтересовалась тётя Люба, заметив пачку и то, что я начал набирать воду из-под крана. – Подожди немного, моя конфорка освободится минут через пять.

Молча киваю и прислоняюсь к стене, ожидая своей очереди. Кухня, как и раньше, является настоящим полем битвы за жизненное пространство. У каждой семьи здесь свои кастрюли, полки и даже кухонные тряпки, которые ревностно охраняются от посягательств соседей.

На стене висит план владений, составленный учителем математики Павлом Евграфовичем, проживающим с женой напротив меня. Там помечена каждая полка в двух холодильниках и в многочисленных тумбочках и шкафах.

Пока я стоял, вспомнились неоднократные попытке математика составить график пользования плитой, рукомойником и двумя столами для еды. Пожилой учитель уверял, что если принять и строго соблюдать его схему, то каждый будет приходить на кухню в своё время, не мешая остальным. Разумеется, на общем собрании жильцов произошёл бабий бунт и все предложения со скандалом отклонили. С боем удалось отстоять только поквартирный график уборки кухни и коридора.

Обещанные сроки тётя Люба не выдержала, и плита освободилась только через двадцать минут. Разумеется, как только закончила готовить одна хозяйка, все остальные конфорки тоже освободились. Так что пельмени я варил один под аккомпанемент стука ложек ужинающих соседей. При этом не обошлось без навязчивого наблюдения и обсуждения моей персоны.

По ходу готовки тётя Люба посоветовала слить половину воды, а то, дескать, долго закипать будет. Зина приказным тоном сообщила, что пельмени надо срочно помешать, иначе всё прилипнет к дну кастрюли. А баба Глаша долго бурчала о том, что пельмени нужно лепить самому, а не магазинные покупать. А когда я начал их вытаскивать шумовкой, старуха заявила, что они недоваренные. Естественно, остальные ужинающие за двумя столами – вместе с детьми, тараканами и кошкой – приняли живейшее участие в разговоре, выдавая язвительные комментарии.

Сказать, что происходящее меня не раздражало, значит сильно соврать. Хотелось развернуться и выдать пару ласковых слов. Однако всплывающие воспоминания о более-менее нормальных отношениях с обитателями квартиры не дали этого сделать. Нельзя забывать, что это коммуналка.

Дождавшись, когда один из столов освободится, я поставил на него тарелку с дымящимися пельменями. Затем закинул в них кусок масла и поперчил. Еду унёс в свою комнату, ибо не собирался выслушивать, как правильно есть пельмени. Разумеется, как только вышел, соседи обсудили меня с ног до головы. В процессе побурчали о выборе еды, пожелали привести хозяйку, а лучше переселиться к ней после женитьбы, освободив ценную жилплощадь. Всё это я отлично слышал, сидя за тонкой стенкой.

Сплетни аппетиту не помеха, так что пельмени были уничтожены с молниеносной скоростью. Они оказались действительно вкусными. Конечно, не домашние, но всё равно хорошо. По крайней мере, если сравнивать с тем, что расфасовывалось в точно такие же пачки в моё время. Да и те, что продавалось в супермаркетах под видом элитных пельменей из мраморной говядины, с местными останкинскими рядом не лежали.

Пока из плюсов – только нормальная еда и магазинные продукты, сделанные по советским гостам. Внутренне усмехнувшись, я доел последний пельмень, почувствовав себя немного человеком. Вдруг в дверь постучались.

В ответ я хотел нецензурно ругнуться, но услышав голос Сани, поспешил к двери и отодвинул шпингалет.

– Чего пришёл? – спрашиваю друга, когда он ворвался внутрь.

В ответ он показал трёхлитровую банку пива в авоське и кинул на стол кулёк, доверху набитый мелкой таранькой.

– Ну что, герой-спаситель, принимай гостинец! – Саня поставил банку на стол с таким видом, будто принёс ящик дорого вина. – Жигулёвское, свежее! Еле успел урвать, до того как Петровна бочку закрыла.

– Жаль ты раньше не пришёл, я бы пельменями поделился, – соврал я, указывая на пустую тарелку.

Рыжий отмахнулся:

– После работы забежал домой – мамку проведать. Батя борща наварил из молодого бурака с ботвой. С салом и сметаной две тарелки навернул.

В будущем я пил пиво редко, но после пельмешек отказываться от холодненького не стал. Поэтому два гранёных стакана тут же перекочевали с подоконника на письменный стол и наполнились до краёв.

Пиво действительно оказалось вкусным, плотным и немного сладковатым. А таранька – невероятно солёной, так что отлично сочеталась с напитком. В результате мы не заметили, как в считанные минуты ополовинили банку.

– Как ты после вчерашних танцев? Уже отошёл? – спросил Саня, вытягивая из кармана пачку сигарет «Космос».

Встряхнув коробок спичек, он хотел закурить, но я вырвал у него уже зажжённую спичку:

– Вообще-то здесь не курят.

Судя по тому, как сигарета едва не выпала изо рта друга, это утверждение его несказанно удивило.

– Это с каких пор? – удивлённо спросил он, посмотрев на консервную банку из-под кильки, почти доверху наполненную бычками.

– С сегодняшнего – ответил я, ибо давно бросил курить.

Забавно. Получается, это произошло много лет назад, но в будущем.

– Неужели ты курить бросил?

– Да! И тебе советую избавиться от вредной привычки, а то от этого бесполезного дыма одни растраты. Ещё и здоровье сажаешь.

– Согласен, – неожиданно произнёс Саня и потупил взор. – Но как увижу мамку, лежащую беспомощной на кровати, не то что курить – хочется в хлам нажраться самогоном.

При упоминании матери Рыжего сразу пришли чужие воспоминания. Если верить им, то тётя Тамара уже год практически не встаёт с постели и мучается затяжными головными болями. Она лежала в местной больнице несколько раз, но врачи так и не смогли поставить диагноз. А чтобы везти её в Москову, нужно получить направление в правильное место.