– Артуро, я задала вопрос…

– Сейчас не время это обсуждать, поговорим позже, когда будет понятнее, что происходит.

– Что будет понятнее? Эти люди, к которым ты собрался добровольцем, убивают на улицах средь бела дня.

– Ты несправедлива, Тереса. Ты прекрасно знаешь, что я не такой, что я против любого насилия, кто бы его ни совершал.

– Ты, может, и против, но такие, как этот твой товарищ, призывавший тебя вступить в их ряды, сегодня убили на моих глазах двух беззащитных людей.

– Так поступают не все.

– Мне достаточно и одного. Ты знаешь, как они поступили с моим отцом? Его остановили на выходе из «Рица», избили, ограбили, отняли машину, продержали в камере, а потом бросили разутым и полураздетым у входа в метро.

Артуро смотрел на нее, открыв рот, не в силах поверить ее словам.

– Я не знал…

– Ему сломали ребро, разбили лицо… И это все твои так называемые товарищи.

– Преступники и негодяи есть всегда на любой из сторон. Неужели ты думаешь, что мятежники будут с кем-то деликатничать?!

Артуро умолк, качая головой, словно отказываясь признавать реальность происходившего.

– За последние месяцы все перевернулось вверх дном, Тереса. Сегодня избивают одних, завтра – других, сегодня убивают одни, завтра в два раза больше и с еще большей жестокостью, хотя, казалось бы, куда уж больше, – другие. А теперь еще и эти безголовые вояки из Африки нацелились свергнуть правительство. Они очень жестоки, привыкли в Африке к крови и насилию, не знают жалости и обучены убивать. Если они свергнут законную власть, мы потеряем все, что построили за эти годы, все пойдет прахом. Нельзя сидеть сложа руки и просто смотреть, что происходит.

– И ты собираешься победить профессиональную армию с этим сбродом?

– Сброд – это те, кто поднял вооруженный мятеж против законно избранного правительства, – раздраженно ответил Артуро.

– Не знаю, что там было законно, а что – нет, зато знаю, что видела своими собственными глазами: эти люди, которых ты зовешь товарищами и с которыми готов идти в бой, убивают других людей, а правительство, которое ты называешь законным, не делает ничего, чтобы это остановить.

Какое-то время они смотрели друг другу в глаза, после чего Артуро отвел взгляд и глубоко вздохнул.

– Все слишком запутано, Тереса. По правде говоря, я сейчас не знаю, что буду делать. Я не хочу врать тебе и говорить, что не думаю о том, чтобы вступить в ополчение. В таких делах ты либо на стороне закона, либо на противоположной стороне. Мы должны объединиться против тех, кто хочет отобрать нашу свободу.

– Мне жаль тебя разочаровывать, но я вряд ли нацеплю мужские штаны и повешу на плечо винтовку.

– Да я тебя об этом и не прошу.

– Разумеется, ты просто собираешься взять в руки оружие, чтобы отобрать машину у какого-нибудь зажравшегося богатея, обнаглевшего настолько, чтобы завести себе банковский счет и жить в нормальном доме. А потом будешь кататься по улицам Мадрида и останавливать каждого встречного, чтобы выяснить, думает ли он так же, как ты. И если вдруг выяснится, что нет, ты станешь и судьей, и палачом для дерзнувшего отказаться от вашей революции, – по мере того как обвинения слетали с ее губ, голос Тересы становился все громче и громче. Закончив, она горько всплеснула руками.

– Ты считаешь, что на той стороне одни сестры милосердия?

– Мне все равно, что происходит на той стороне, я не собираюсь вступать в их ряды.

– Ты и не сможешь этого сделать, потому что они считают, что место женщины – дома, а ее удел – ухаживать за мужем и детьми. Что у нее не должно быть будущего, своей жизни, что она должна стать продолжением мужчины.

– Ну а ты с твоими товарищами, чего вы добились, ну скажи? Почему я до сих пор полностью завишу от отца, в то время как мои братья свободны, почему мне по-прежнему нечем дышать…

Она судорожно вздохнула, словно ей действительно не хватало воздуха.

– Давай прекратим этот разговор, Тереса. Сейчас неподходящее время.

Тереса резко вырвала руку, но ничего не сказала в ответ, потому что в этот самый момент подъехал трамвай. Она молча, не обернувшись, поднялась по ступенькам. Артуро смотрел на нее, пока девушка оплачивала билет и шла по салону. Наконец она села, устало посмотрела на жениха и закрыла заплаканные глаза.

– Я съезжу в Эль-Пардо, – крикнул Артуро, когда трамвай с трудом начал набирать скорость. – Сообщи мне, если появятся новости.

Артуро смотрел вслед удалявшемуся вагону. Его голова напряженно работала. Он не собирался ехать в Эль-Пардо, поскольку, к своему глубокому сожалению, хорошо знал, где нужно искать Марио и его друзей.

На Тересу накатило глубокое чувство вины. Она понимала, что несправедлива к Артуро. Ей были прекрасно известны его мировоззрение и философия. Он состоял в рядах социалистической партии и даже участвовал в нескольких съездах, проходивших в университете, в круглых столах, когда юноши и девушки могли свободно говорить обо всем, без недомолвок и оговорок, к которым Тереса так привыкла дома, где ее мнение никогда не ставилось ни в грош. Она вспомнила день, когда впервые увидела Артуро в гостиной своего дома, и на лице ее нарисовалась улыбка. Тогда, войдя в комнату, где сидели Марио и его друзья, она сразу обратила внимание на Артуро и уже не могла смотреть ни на кого другого. Несмотря на недорогую одежду, он выглядел очень элегантно: большие светлые глаза, густые прямые волосы с вечно падающей на лоб челкой, придававшие ему вид богемного мечтателя. Он часто улыбался, и тогда его лицо озарялось тонкой красотой. Тереса сразу поняла, что он совершенно не похож на остальных друзей его брата: те были заносчивы и самодовольны, носили дорогие костюмы с безупречно белыми воротничками и вечно кичились своим происхождением. Она села в уголке, боясь сказать слово из страха, что все, включая ее брата, поднимут ее на смех. Впрочем, молчать было несложно, ей нравилось быть безмолвным и мудрым наблюдателем, она привыкла к этой роли. Поэтому-то ее так и удивили девушки, горячо и уверенно отстаивавшие свое мнение перед внимательно смотревшими на них тридцатью ребятами. Тереса же довольствовалась тем, что просто слушала студенческие разговоры о законах, процедурах, нормах, правах и полномочиях; она совсем не разбиралась в этих материях, но ее восхищала сама беседа. Тереса улыбнулась: если бы ее мать или, того хуже, отец узнали, что она не только флиртует с безродным левым бездельником, но еще и разделяет многие из его идей, ее бы точно выставили из дома. Тереса предпочитала республику монархии, начинала разбираться в правах рабочего класса и уже отстаивала, хотя пока еще очень робко, необходимость полного признания прав женщин, свободы вероисповедания, светского бесплатного всеобщего образования и в целом построения более справедливого общества, за которое ратовал Артуро. Она даже знала все статьи конституции 1931 года, потому что помогала Артуро зубрить и трактовать их для какого-то экзамена. Иногда она завидовала тем, кто учился в университете, тому, что они узнают на занятиях и из книг, их способности анализировать происходящее, но как женщина смиренно признавала свою ограниченность и пыталась компенсировать ее участием – пусть и пассивным – в том, чему учил ее Артуро. И все же Тереса, в отличие от своего жениха, горевшего огнем идеализма, способным двигать мир, с крайним пессимизмом относилась к предлагаемым изменениям в законодательстве Республики. Она сильно сомневалась, что общество будет способно принять такие перемены спокойно и без возмущений. Ни ее отец, ни другие люди той же классовой прослойки, ни даже друзья ее брата не собирались признавать притязаний женщин на какие-то права и уж тем более на равноправие с мужчинами. Ситуация действительно была сложная. Чтобы принимать законы, нужна власть, власть покупается за деньги, а деньги есть только у верхних слоев общества. Все остальное – не более чем красивая, но недоступная иллюзия.

Глубоко вздохнув, Тереса посмотрела на улицу через открытое окно. Увидела людей в синих комбинезонах, и ее сразу же охватило глубокое отчаяние: девушка снова вспомнила о тревожном отсутствии ее брата Марио.

Хрупкие воспоминания

Бабушка Карлоса Годино жила в каких-то пятидесяти метрах от фонтана «Рыбы». Ее квартира располагалась на втором этаже. Дверь нам открыла смуглокожая девушка лет тридцати, неотлучно находившаяся при пожилой женщине.

– Привет, Дорис. Она в гостиной?

– Да, ждет вас, – широко улыбнувшись, ответила сиделка с мягким карибским акцентом.

Мы с Карлосом двинулись вперед по узкому коридорчику, а Дорис нырнула на кухню, откуда доносился приятный запах свежесваренного кофе. Как и говорил Карлос Годино, его бабушка сидела в кресле у большого окна, выходившего на площадь Прадильо и проспект Конститусьон. Комнатка была крошечной, почти без мебели: стол с угольной грелкой^[12], накрытый толстой шерстяной скатертью, под которой старушка прятала ноги, четыре стула и маленькая полка, на которой стояли фотографии со свадеб и крещений и какие-то памятные сувениры. Кроме того, в разных точках расставили комнатные растения, что придавало помещению дополнительный уют. Светлые занавески были раздвинуты, чтобы видеть, что происходит на улице.

– Бабуля, привет! Вот писатель, о котором я тебе вчера говорил.

– Здравствуй, мой хороший! – старушка с радостной улыбкой подставила внуку щеку для поцелуя.

– Очень приятно познакомиться, сеньора, спасибо, что согласились поговорить со мной.

– Благодарить не за что, я люблю гостей: слишком уж много времени провожу одна, а бедняжке Дорис я уже до чертиков надоела.

– Что вы такое говорите! – вступила в разговор сиделка, появившаяся в этот момент на пороге: на подносе стоял кофейник и три чашки. – Вы же знаете, что я вас очень люблю, мы все время разговариваем про жизнь и все такое, ведь правда?

– Дорис, мне кофе не наливай, я ухожу.

– Ты не останешься?

– Нет, бабушка, мне еще забирать Карлитоса из школы, у Анны сегодня много работы.

– Вот видите, – обратилась она ко мне, – вечно у них не остается времени на бедную старушку.

– Ладно, бабуля, не наговаривай, ты же знаешь, что я всегда прихожу, как только выдается минутка. Эрнесто, присаживайтесь. Его зовут Эрнесто, – сообщил Карлос старушке, пока я с опаской садился на свое место.

– Да поняла я, поняла. Давай, иди уже, не хватало еще, чтобы мальчик вышел из школы и не увидел никого из родителей.

Карлос подошел к бабушке и нежно погладил ее по щеке.

– Учтите, она как старый кинопроектор. Стоит его завести, и он не остановится, пока не кончится лента. И не говорите потом, что я вас не предупреждал.

– Не беспокойтесь. Я буду рад выслушать все, что она расскажет.

– Если увидите, что ее понесло куда-то не туда, бросайте все и бегите.

– Ладно, бездельник, отправляйся за моим правнуком и не забудь привести его ко мне, это всегда такая радость.

– Я ухожу, – он протянул мне руку, и я поднялся, чтобы ее пожать. – Надеюсь, вы оба с пользой проведете время. Будете еще в Мостолесе – звоните, выпьем кофе. Договорились?

– Конечно, и еще раз большое спасибо…

– Не за что. Бабушка довольна, и это главное.

Поцеловав старушку в лоб, он вышел, сопровождаемый Дорис.

– Он хороший внук, но у молодежи всегда столько работы, что времени больше ни на что не остается. Ума не приложу, зачем им столько денег: на новую машину, на новый дом, на путешествия, на мобильные телефоны… Представляете, моему правнуку всего пять, а они уже хотят купить ему телефон!

– Век высоких технологий, – вставил я, не понимая, что тут можно ответить.

– Ну не знаю. Раньше у нас всего этого не было, и мы жили себе преспокойненько. А сейчас отними у них машину или мобильный телефон, они же с ума сойдут!