Клементе вытянулся и повернулся к нему спиной. Только тогда Андрес начал пробираться к выходу, выискивая между кроватями место, куда наступить. Койки стояли так тесно, что он ободрал себе ногу. Добравшись до окна, он, несмотря на сильный холод, весь взмок и тяжело дышал. Опершись спиной на стену, Андрес постарался успокоиться. Судя по всему, никто не обратил внимания на его ночные хождения по бараку. Взяв себя в руки, он осторожно выглянул на улицу и посмотрел по сторонам. На небе не было ни облачка, туман, на протяжении нескольких дней укрывавший окрестности беловатой непроницаемой дымкой, развеялся. Свет полной луны мягко освещал местность вокруг импровизированной тюрьмы. Охраны не было. Андрес выпрыгнул наружу и, приземлившись, почувствовал, как что-то острое вонзилось ему в пятку. Ему пришлось прикусить губу, чтобы не закричать. Напрягшись всем телом, он медленно выдохнул, выгоняя резкую боль вместе с воздухом из легких. Беглец спрятался в кустах и тихо ощупал свою ногу. Из раны уже начала сочиться кровь. Оторвав кусок рубашки, он использовал его вместо бинта. Надел альпаргаты^[3] и отправился в путь. Вдалеке слышались голоса тюремщиков. Прихрамывая, он осторожно проскользнул вдоль стены и высунулся, чтобы взглянуть на пост охраны. Все было спокойно. Андрес пригнулся, пошел вперед и, только когда удостоверился, что никто его не увидит, выпрямился и посмотрел на небо, чтобы сориентироваться. Ему нужно было идти на юг. Он отлично знал все дороги, но предпочел не пользоваться ими, а идти горами, определяя путь по звездам. В детстве отец учил его, как не заблудиться, и всегда говорил, что ночью нужно сначала глядеть на небо, а потом – под ноги. Андрес шел легким ровным шагом, чтобы не устать раньше времени и сберечь силы на обратную дорогу. Холод словно хлыстом стегал его изнуренное тело. Чтобы хоть немного согреться, он обхватил себя руками. Пятка болела каждый раз, когда он опускал ногу, тонкая веревочная подошва альпаргат почти не защищала от камней. Он старался об этом не думать. Безжалостные последние месяцы, в течение которых ему каждый день приходилось перебарывать боль, научили хорошо контролировать это неприятное чувство.

Примерно через километр он вышел к дороге на Ла-Корунью. Дальше следовало двигаться максимально осторожно. Он знал, что националисты держат это направление под контролем и перекрыли движение на Мадрид, поэтому опасность натолкнуться на патруль была очень высока. И все же, чтобы продолжить путь, нужно было перейти на другую сторону. Он внимательно прислушался, все было спокойно. Сжавшись, подобно испуганному животному, осторожно скользнул вперед под звуки часто бьющегося сердца, боясь в любой момент услышать щелчок взводимого курка, окрик или свист пули. Оказавшись на противоположной обочине, бросился на землю, чтобы восстановить перехваченное страхом дыхание. Тишина оставалась его единственным спутником. Оглянулся назад на пройденный путь и не смог поверить, что дорога казалась ему такой широкой. Затем решительно повернулся и отправился к цели, выискивая наиболее подходящие тропки и не теряя из вида горизонт, слушая, как хрустят ветки под его ногами, как шумит воздух в его груди, чувствуя на лице теплый пар, вырывающийся изо рта, и обходя в ночной мгле подозрительные источники шума.

Спустя несколько часов одинокого продвижения вперед Андрес увидел, как из ночного полумрака перед ним величественно выступает силуэт замка Вильявисьоса. До места оставалось чуть менее часа. Он поддал ходу, подгоняемый желанием дойти до дома и снова увидеть Мерседес. Усталость давала о себе знать, икры гудели от долгой работы, тело одеревенело от холода. Но сильнее всего донимала жажда: язык прилип к небу, горло пересохло.

Слева возникло здание железнодорожной станции Мостолес. Село казалось вымершим, погруженным в гробовую тишину. Он прошел по улице Сото, пересек Кристо, вышел на дорогу к казино и, наконец, добрался до церковной площади. Сбавляя шаг, приблизился к дверям своего дома. Его раздирали противоречивые чувства, разжигавшие внутреннее беспокойство: с одной стороны, он мечтал обнять Мерседес, вдохнуть запах ее волос, коснуться ее кожи, с другой – сам не понимая почему, боялся не найти вообще никого или обнаружить, что случилось что-то тяжелое и непоправимое.

Улица Иглесиа была узкой. Подойдя к двери, он почувствовал, что что-то не так. Не постучав, он положил руку на доски, толкнул и, к своему удивлению, увидел, как дверь с пронзительным и жалобным скрипом открывается. С тревожным сердцем он шагнул вперед, и под ногами захрустело стекло. Присмотревшись, он увидел в смутном полумраке, что весь пол завален обломками и мусором. Пройти дальше не получилось. Дрожащим голосом он позвал Мерседес, но ответом ему была болезненная тишина. Поднял глаза, и душа его рухнула вниз: крыши не было, на ее месте зиял провал, сквозь который светили звезды. В тени виднелись разбитые деревянные балки. В панике, качаясь, Андрес вышел из дома, часто дыша. Растерянно и испуганно он заозирался по сторонам и подумал о своем дяде Маноло. Уже не заботясь о том, что кто-то может увидеть его, он побежал. Добравшись до дороги на Лас-Вакас, остановился, молясь, чтобы дом его дяди не оказался разрушенным. Увидев, что тот цел, задышал спокойнее. Вернулся назад той же самой дорогой, вскарабкался на каменную стену, отгораживавшую двор, и спрыгнул внутрь. Рана на ноге ныла так, словно в нее вонзили раскаленный гвоздь. Андрес застыл на мгновение, прислушиваясь, не шумит ли где, но вокруг царила ночная тишина. Втянул носом запах сена и вздрогнул, захваченный воспоминаниями о прошлом, которое казалось таким далеким. Словно вечность прошла с тех пор, как он последний раз был в этом месте. Он пересек двор и подошел к двери на кухню. Обхватил ручку, хотел повернуть, и тут же почувствовал, как в затылок уперлось холодное железо.

– Ну и куда ты лезешь?

Узнав голос дяди Маноло, Андрес облегченно сглотнул слюну.

– Это я… – пробормотал он дрожащим голосом, не двинув ни мускулом, чтобы не схлопотать пулю. – Дядя, это я, твой племянник… Андрес…

– Боже правый…

Давящий на затылок холод исчез, и Андрес медленно обернулся, различив в полумраке смутный силуэт дяди с ружьем в руках.

– Боже правый, – повторил старик. – Я уж думал, ты…

Андрес нервно перебил его.

– У нас все в порядке. Клементе со мной…

Старый Маноло оглянулся, пытаясь увидеть второго племянника.

– Нет, не здесь, – уточнил Андрес.

– А где же?

– Сначала нас определили под Бастан, там мы строили железную дорогу в Валенсию. А два месяца назад перевели в одно место неподалеку от Лас-Росас, где мы и торчим без дела в старом профилактории в горах. Фермин Санчес тоже с нами.

– Фермин жив?

Старый Маноло улыбнулся. Фермин Санчес был его другом. Его арестовали семь месяцев назад, когда он пытался пробраться в Мадрид с мешком муки для своих жены и сына, квартировавших у одной из своячениц близ моста Принсеса.

– Боже правый, какие хорошие новости… Когда он не вернулся, я уж боялся худшего… Думал, что он мертв.

Андрес опустил взгляд в пол и глупо улыбнулся.

– Да… Ну пока что мы все выживаем, как можем.

– А ты что, сбежал?

– Да, но я должен вернуться до утренней переклички.

Двое мужчин говорили шепотом, вдруг рядом раздался лай собаки, заставивший их вздрогнуть. Дядя Маноло взял племянника за руку и открыл дверь на кухню.

– Заходи. Ты, наверное, голоден.

Андрес медленно вошел внутрь, впервые за долгое время ощутив себя дома. Глубоко вдохнул, наслаждаясь знакомым запахом. Кухня была погружена в мягкий полумрак, разбавленный лишь просачивавшимся через окно отсветом луны. Кухонная утварь и мебель были на своих местах, все осталось так, как он помнил: справа под окном вплотную к стене стояли выкрашенный зеленой краской деревянный стол и три плетеных стула. Напротив располагался очаг, а над ним – огромный белый дымоход. Раньше здесь всегда горел огонь, но сейчас он погас и очаг казался глубокой черной дырой. На изгибе дымохода, как на полке, выстроилась по размеру батарея кастрюль, полдюжины облупившихся фаянсовых тарелок, стаканы и две сковороды, огромная и маленькая, зацепленные за два железных крюка.

– Пойду принесу дров и разожгу огонь, чтобы ты немного согрелся, – сказал старик, удивительно легко перемещаясь в темноте. – Дрова теперь на вес золота, поэтому приходится их прятать.

– Не нужно, дядя. У меня почти нет времени, я скоро уйду. Дай мне попить, пожалуйста, я умираю от жажды.

Старик на мгновение остановился и посмотрел сквозь полумрак на племянника. Зажег свечу, стоявшую в подсвечнике на столе, и затворил ставни, чтобы никто с улицы не смог их увидеть. При свете дрожащего огонька глаза двух мужчин встретились, обнажив страдания, перенесенные за месяцы голода и нищеты.

– Сядь.

– Я очень хочу пить, – настойчиво повторил Андрес.

Старик поставил на стол стеклянную бутылку, на четверть наполненную вином.

– Выпей немного, это то, что тебе нужно. А я схожу принесу воды из колодца.

Андрес взял бутыль, вытащил пробку, отхлебнул и тут же почувствовал, как загорелись огнем ранки у него во рту. С трудом проглотив вино, он тяжело задышал, пытаясь умерить жжение.

– Что стряслось? Неужто ты разучился пить вино?

– Рот весь горит.

Старик вышел во двор и, немного спустя, вернулся с полным кувшином воды. Андрес схватил его и начал жадно пить. Когда он закончил, на столе уже стояла тарелка с горой фасоли и картошки. Он уставился на нее непонимающим взглядом, словно не в силах поверить своим глазам.

– Давай, ешь, – подтолкнул его старый Маноло. – Еда холодная, но не думаю, что тебя это остановит.

Андрес проглотил две тарелки фасоли, намазал сала на кусок белого хлеба, съел сыра и айвового варенья. Пока он набивал живот, никто не произнес ни слова. Андрес был не в состоянии думать ни о чем, кроме своего голода. Старый Маноло удовлетворенно смотрел на него.

В какой-то момент Андрес почувствовал, что его желудок сейчас лопнет. Поморщившись от боли, он откинулся на стуле.

– Все? – спросил его старик, скупо улыбнувшись и подняв брови.

– Видит Бог, я больше не могу. Сейчас лопну.

– Вам, наверно, крепко досталось.

– Ты даже не представляешь себе, насколько…

– Здесь тебе нечего бояться. Можешь отсидеться в погребе…

– Я уже сказал тебе, что должен вернуться.

– Ты что, на самом деле собираешься обратно? С ума сошел? Сбежал из тюрьмы и снова хочешь под замок?

– Если я этого не сделаю, завтра они убьют Клементе и одного шестнадцатилетнего паренька. Я не могу остаться.

Голос Андреса был исполнен такой решимости, что старик умолк. После непродолжительной тяжелой тишины Андрес со стоном продолжил.

– Они хорошо придумали, как сделать так, чтобы никто не убежал. Если при поверке кого-то недостает, они убивают предыдущего и следующего по списку.

– Тогда зачем ты здесь? Чего ради так рисковать?

– Я ходил в дом Николасы.

Старик удивленно поднял брови.

– Туда же не войти. Бомба… – и он замолк, не в состоянии подобрать нужные слова. – Сначала одни пытались выбить других, потом другие – этих, и все вместе разнесли полсела по камешку.

– Где Мерседес, что с моей женой?

Маноло помрачнел и опустил глаза к черному провалу очага.

– Через несколько дней после того, как вас забрали, они с Николасой уехали в Мадрид. Здесь было небезопасно.

– В Мадрид? Куда?

– Дон Онорио пристроил их в дом одного знакомого врача.

– Они в порядке?

Старик растерянно пожал плечами.

– От нее не было новостей уже несколько месяцев, Андрес, я не знаю, жива она или мертва.

– А мой сын… или моя дочь? – жадно спросил он. – Ему или ей сейчас должно быть больше двух лет…

Маноло сухо оборвал его.

– Ребенок родился мертвым.

Звенящая, наполненная болью тишина оборвала мысли Андреса. Старик цедил слова мучительно медленно:

– Твоя теща, сеньора Николаса, погибла вскоре после переезда в Мадрид. Ее застрелили, когда она стояла в очереди за едой.

Отрешенная холодность старика наполняла его слова молчаливой тенью тоски.

– Бедняжка Мерседес, – пробормотал Андрес в отчаянии и зарылся лицом в ладони. – Если бы только я мог быть рядом.

– Андрес… твоя мать…

Дядя Маноло нерешительно замолчал на мгновение. Андрес встрепенулся, увидев в его глазах боль. Он решил не ходить к матери – слишком дорого бы стоило убедить ее, что он должен вернуться в тюрьму, – и хотел ограничиться простой весточкой, что у него с братом все в порядке и что скоро они живыми и здоровыми вернутся домой.

– Что с ней? – спросил он дрожащим голосом. – Где она?

– Она умерла… Почти год назад.

Андрес почувствовал, как к горлу поднимается горький комок. Сглотнул слюну и попытался сдержать рвавшиеся наружу злые слезы. Потом замер, глядя на сухую сморщенную кожу старика, так напоминавшую ему кожу матери. Он узнал рубашку и пиджак своего отца: когда тот умер, мать отдала сохранившиеся вещи дяде, чтобы Маноло их носил. Ворот рубашки был слишком большим, потому что дядя был ниже и худее отца, и мать тогда несколько дней укорачивала рукава и подшивала штаны. Прошло уже десять лет, но Андрес как сейчас помнил, как в дверь их дома постучали и мать велела ему открыть. Двое мужчин впились в него глазами. За ними нервно переминалась Кордобеса. И тут он увидел тело отца, привязанное к крупу мула. Его голова безвольно повисла, руки упали к земле, ноги окоченели. Они сказали, что отец рухнул, как подкошенный, прямо в поле. Вдова оплакивала его очень долго. Снова улыбаться она начала только к свадьбе Клементе и Фуэнсислы. Появление первых внуков наполнило ее энергией, а свадьба Андреса и Мерседес придала еще больше сил. А потом из нее разом вырвали всю радость жизни, забрав обоих сыновей неизвестно куда.