Элеонора, любезный друг, государственные дела не сводятся к браку нашей дочери и мир не прекращает движение оттого, что нам нужно уладить проблему в доме. Принц Феррарский волнует Тоскану так, словно это какая-нибудь этрусская статуя. Вам хочется новой осады Сиены? Пиза должна знать, кто ею правит. Мне же надобно контролировать, чем занят мессер Лука Мартини, дабы убедиться, что осушение болот идет по верному пути, а иначе болотная лихорадка продолжит опустошать местность. Хотите ли вы этого, притом что так любите проводить время за городом с нашими детьми? Завтра я отправлюсь в Ливорно, а оттуда, возможно, в Лукку, но обещаю вернуться через три дня. Покамест наше дело поручено Вазари. Услышьте меня, друг мой: если убивают живописцев, если убийца ходит по флорентийским улицам, я должен его найти. А главное – добраться до истины в этой истории. Нужно, чтобы фрески и картина, столь вам ненавистные, заговорили, ибо у них есть секрет, а от герцога Флорентийского секретов быть не может. Понтормо мертв, ликуйте, но во благо государства мы обязаны пролить свет на причины его смерти. Государь, блуждающий впотьмах, обречен. Прощайте, любезный друг, ничего не предпринимайте, дождитесь моего возвращения и, прошу вас, дайте Вазари действовать, а Бронзино оставьте в покое. Вы же знаете, что обоим можно доверять. Что до папы, излишне полагаться на сродство характеров лишь по той причине, что очаг Священной инквизиции, к которой он себя причисляет, изначально затеплился в вашей родной стране: как-никак, Хуан де Вальдес, которого вы хулите, называя воплощением Лютера – притом, что влияние оного на итальянской земле, насколько нам известно, пока весьма ничтожно, – тоже ведь чистокровный испанец, не так ли?

14. Козимо Медичи, герцог Флорентийский – Джорджо Вазари

Пиза, 10 января 1557

Мой дорогой Джорджо, прошу тебя, поспеши разобраться с этим делом, ибо меня донимает герцогиня, ты же знаешь ее нрав. Мне надо выдать замуж дочь, успокоить супругу, править страной и поддерживать город. (Из четырех этих дел супруга – не самое простое.) Ввиду этого нет у меня времени на тайны. Ты говорил о ссоре с краскотером. Приглядись же к нему. Известно, к чему приводят дурные повадки черни.

15. Джорджо Вазари – Козимо Медичи, герцогу Флорентийскому

Флоренция, 13 января 1557

Следуя наивернейшим советам вашей светлости, я расспросил работника Марко Моро, что за размолвка, о которой мне доложили, случилась у него с Понтормо накануне смерти оного, и вот что краскотер сказал в свою защиту: как вам известно, с тех пор, как Понтормо взялся расписывать базилику Сан-Лоренцо, вот уже одиннадцать лет он никому, даже друзьям, не позволяет не то что туда заходить, но заглядывать хоть краем глаза. Однако вышло так, что в минувшем году какие-то юнцы, рисовавшие в прилегающей ризнице, оформленной Микеланджело, взобрались на крышу церкви и, сняв черепицу, проделали дыру, через которую (как сказал Понтормо работнику Моро) увидели все, что он создал. Якопо это обнаружил, и поговаривают, будто помышлял им отомстить, но сдержал гнев и ограничился тем, что еще плотнее все затворил. А поскольку за подготовку ведущихся работ и деревянные щиты, предназначенные, чтобы защищать росписи от посторонних взглядов, отвечал Моро, живописец резко отчитал его за нерадивость. В ответ работник напомнил о задолженном ему жалованье (что на тот момент было правдой, коей, по его утверждению, все еще остается) и сказал, что если Понтормо желает возвести щит до самой церковной крыши, он может сделать это собственными руками, а еще следует соорудить вторую крышу под первой так же, как Брунеллески поступил с куполом Санта-Мария дель Фьоре, но за такую работу и заплатить ему хорошо бы, как Брунеллески.

После этой перебранки, утверждает работник Моро, не было ни дня, чтобы Якопо к нему не цеплялся, он чуть ли не бредил, опасаясь, что щиты кто-нибудь сломает или найдет способ проникнуть в капеллу в его отсутствие. Он ругал краскотера то за разгильдяйство, то за негодяйство, будучи уверен, что стоит ему отвернуться, как тот начинает впускать в капеллу всех без разбора, устраивая посещения за несколько флоринов серебром. Последняя их ссора также не обошлась без привычной головомойки, только на этот раз Понтормо утверждал, будто видел, как по капелле бродят чьи-то тени, и знает, что они ищут, а Марко Моро списал это на очередное умопомрачение хозяина.

16. Пьеро Строцци, маршал Франции – Екатерине Медичи, королеве Франции

Остия, 14 января 1557

Ваш план был бы безупречен, дорогая кузина, когда бы Аретино не отошел в мир иной три месяца тому назад. Странно, что эта новость не дошла до вас из Венеции. Говорят, умер он, как и жил: дюже хохотал над очередной своей непристойной шуткой. Дело было на пиру, он опрокинулся со стула и проломил себе череп. Дивный конец для Бича государей, не так ли? Едва ли кто-то может мечтать о лучшем. Но как бы то ни было, ваш прекрасный план пошел прахом, что не отнимает у меня желания сделать вам комплимент: вот что значит флорентийский характер! Дай бог вам его вовек не утратить. Так бывает, когда судьба делает даму, наделенную изрядным умом, причастной политике: она настолько превосходит всех нас, способных лишь месить грязь на полях сражений, что нам остается склониться перед подобной гибкостью мысли.

Кто знает, Екатерина, когда нам суждено встретиться? Война – скверное дело, но Господь выбрал меня для него. Покамест целую руки вашего величества и остаюсь бесконечно преданным слугой славного короля Генриха, как служил его отцу, великому Франциску.

17. Козимо Медичи, герцог Флорентийский – Джорджо Вазари

Сан-Джиминьяно, 15 января 1557

Рассчитываю, мессер Джорджо, что вы не оставите в покое этого краскотера, от чьих речей, вами изложенных, веет пороком и алчностью. Не он ли сам заявил, что спор из-за денег столкнул их с Понтормо? Здесь надо копать глубже – посмотрим, куда это нас приведет. Кстати, догадались ли вы проверить, не похищена ли какая сумма из дома живописца? Что сказал Нальдини?

Чем быстрее мы закроем дело, тем раньше сможем вернуться к нашим обширным планам. Между прочим, в Пизе мне пришла мысль, которую надо будет с тобой обсудить. Я бы хотел доверить тебе^[7] работы большой важности во Дворце старейшин, а еще поручить сооружение церкви для рыцарей, которых я всеми силами собираю на защиту христианства. Знай, воля моя – основать орден, который будет носить имя святого Стефана в память о победе, одержанной нами над Строцци два года назад в Марчано, в Стефанов день. Конечно, придется убедить папу, а для этого выполнить столько поручений, что я уже загодя от них устал, но, когда речь идет о служении величию Флоренции, меня, как тебе известно, ничто не остановит, и от тех, кто мне служит, я жду такого же самоотречения. К тому же Христовы наместники тоже смертны, а папе восемьдесят.

Как видите, мессер Джорджо, в мои планы не входит оставить вас без дела на ближайшие недели, месяцы и годы, поэтому могу лишь пожелать, чтобы вы поскорее вернулись с новостями, застав врасплох этого краскотера. Поговорите же с Нальдини и доложите мне обо всем по моем возвращении с Божьей помощью завтра или послезавтра.

18. Пьеро Строцци, маршал Франции – Екатерине Медичи, королеве Франции

Остия, 15 января 1557

Утро вечера мудренее, любезный мой Макиавелли: ночью, в тишине бивака, нарушаемой лишь уханьем совы да шагами часовых, у меня было довольно времени, чтобы обдумать ваш хитроумный план. Может статься, смерть Аретино не будет серьезным препятствием для его осуществления. Вы спрашивали, знаю ли я человека, достаточно храброго, чтобы устроить кражу из гардеробной герцога. Что бы вы сказали, если бы он к тому же отличался ретивостью и мог бы выгодно заменить того, кого называли Бичом государей? Так вот, мне такой человек известен, как, впрочем, и вам, моя королева. Хочется верить, что я сохранил за собой маломальское влияние и некоторых последователей во Флоренции, и если так, вы скоро получите от него вести. Знайте, что я передал для него письмо, которое наверняка убедит его присоединиться к нашему скромному начинанию. На сем прощайте, кузина. Рукой я принадлежу Франции, сердцем – вам, и да будет так, ибо вы с нею суть одно.

19. Аньоло Бронзино – Микеланджело Буонарроти

Флоренция, 15 января 1557

Любезный и досточтимый маэстро, пишу с трудом, ибо не могу избавиться от груза печали после утраты того, кто был мне одновременно отцом, братом и другом, кто научил меня искусству живописи и сделал тем, кем я стал, кто спас меня от чумы и приютил, когда я был еще ребенком, кто всю жизнь относился ко мне с большой любовью. Но полагаю, именно в ваших руках и не в чьих иных эта небольшая тетрадь будет к месту. Это своего рода дневник, который вел Якопо, фиксируя все, что касалось его здравия, трапез, труда в Сан-Лоренцо и самых незначительных событий, наполнявших его дни. Юный Баттиста Нальдини, верный, по-сыновнему преданный ему ученик, нашел тетрадь среди вещей мастера, когда прибирал в комнате. Поскольку в ней нет ни одного факта, проливающего свет на причины смерти живописца, я счел, что незачем отправлять ее мессеру Вазари, ведь она будет без надобности в его расследовании и не раскроет убийцу. Зато, надеюсь, поможет вам вместе с нами сохранить живой образ того, кто справедливо почитал вас своим наставником и, несомненно, был лучшим среди нас, ваших учеников.

20. Микеланджело Буонарроти – Джорджо Вазари

Рим, 18 января 1557

Мой дорогой друг, мессер Джорджо, как жаль, что ваш дар наполнять жизнью слова в восхитительных текстах не сможет оживить несчастного Понтормо… По крайней мере, надеюсь, вы сумеете воздать ему должное, если когда-нибудь, как о том уже говорят, соберетесь дополнить свои «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» новыми именами и он обретет подобающее место в следующем томе. Боюсь, может статься, что прочесть его мне не доведется, поскольку я и так уже одной ногой влез в могилу, а теперь кончина Якопо, отняв у меня сон и разбудив подагру, того и гляди вгонит меня туда насовсем. Пока же прикладываю к этому письму копию, выполненную по моему распоряжению с дневника, который он вел три последних года: его любезно прислал мне мессер Бронзино. Как вы убедитесь, там лишь заметки о его трапезах и здоровье, о том, как продвигается работа, есть небольшие рисунки на полях, а еще Понтормо сообщает, где бывал, описывает встречи с друзьями (среди которых были и те, с кем вы тоже дружны – как мессер Варки, мессер Мартини или мессер Боргини). Между тем – это, конечно, лишь мелкая подробность, но чем-то она меня задела, – я обратил внимание на обстоятельство, которое не могу объяснить: в дневнике дважды упоминается, что в Сан-Лоренцо наведывался герцог, в первый раз в одиночестве, а затем с герцогиней. Я всерьез сомневаюсь, что в двух этих случаях Понтормо смог не допустить высочайших посетителей туда, где велись работы. А еще, дорогой Джорджо, вы заверили меня, что ни одна душа не могла видеть фрески Якопо вплоть до его жестокой смерти. В дневнике, однако, уточняется, что некто Марко Моро велел заколотить хоры и «запереть Сан-Лоренцо». Но если считать этого Марко Моро, выходит, что вместе с герцогом и герцогиней как минимум трое побывали на месте работ до трагедии. Это значит, что запрет распространялся не на всех и некоторым, напротив, фрески были знакомы. В этом, быть может, и есть ключ к разгадке.