Сергей стоял в коридоре квартиры матери около туалета и смотрел в сторону входной двери. Там стояла вертикальная вешалка, на которой висели куртки его и брата, а еще драповое пальто матери – она всегда любила верхнюю одежду, которую можно утянуть поясом. Но в темноте Сергею казалось, что перед ним вовсе не вешалка, а темный силуэт человека, что недвижимо стоял и смотрел прямо на него. Вот же они ясно просматриваются: голова, шея, плавно переходящая в плечи, крепкое, вероятно, мужское тело… Мысли путались: кричать от страха, бросаться с кулаками, делать вид, что ничего не заметил, или как в детстве – позвать маму? Сергей включил свет в туалете, который, освещая часть коридора, осветил и вешалку, где все так же висели две мужские куртки и женское пальто. Он снова выключил свет – снова силуэт человека. Ладони вспотели, в висках застучало. Сергей, стоя в коридоре лишь в трусах и носках, заметно занервничал, а рука, не лежавшая на включателе, потянулась к шраму на затылке.

Он опять включил свет и опять увидел лишь вешалку с верхней одеждой. Выключил и вздрогнул, глядя на желтые, светящиеся глаза, смотрящие на него прямо из темноты коридора. Тот, кто глядел ими, не двигался, не моргал, лишь гипнотизировал страхом взрослого мужчину, что стоял прямо перед ним всего в двух метрах и боялся, как мальчишка.

– Какого ты клацаешь туда-сюда свет? – пробубнил сонный Вова, выйдя из комнаты, которую когда-то братья делили между собой. Он прошел мимо темной фигуры со светящимися желтыми глазами, не обратив на нее никакого внимания. – Дай, пройду, – слегка оттолкнул он старшего брата и включил свет в туалете. – Или ты идешь? – спросил он Сергея. Тот лишь отрицательно замахал головой. – На фига тогда было клацать? – раздраженно сказал Вова и вошел в туалет.

Сергей продолжал смотреть на вешалку, желая и не желая увидеть там ту темную фигуру. Из-под двери туалета тоненькая полоска света вынуждала видеть его все те же куртки и пальто, но он-то ведь знал, кто на самом деле там был…

– Я перехотел, – тихо сказал он брату, что в то время справлял нужду за дверью, – буду ждать тебя на кухне. Нужно поговорить.

Выйдя из туалета, Вова, зевая и потирая сонные глаза, нехотя вошел в кухню.

– Закрой за собой дверь, чтобы мать не разбудить, – сказал старший брат. – И вымой руки!

– Четыре утра, – Вова взглянул на часы. – Ты сбрендил? Идем спать. Я и днем-то не горю желанием с тобой разговаривать…

– Закрой дверь и вымой руки, – требовательным, хотя и тихим тоном, повторил брат. – Пожалуйста.

Выказывая недовольство ворчанием, Вова сделал все, что ему было велено, а затем сел за стол.

– Морали будешь читать? – спросил он у брата, расплывшись по стулу. – Не тебе это делать, понял?

– А кому еще? – ответил Сергей. – Отца нет, подзатыльник в нужное время дать тебе некому. Мать тебя только и делает, что жалеет и спасает. Никто, кроме меня, тебе мозги не вправит.

– А ты здесь теперь что – мозгоправ, что ли? – Вова раздражительно ухмыльнулся. – Тоже мне, психотерапевт комнатный. Сам-то давно из дурки выписался?

– Я могу тебя придушить прямо здесь и сейчас, – отвел глаза в сторону старший брат, – да мать расстраивать не хочу. А вот ты ее расстраиваешь. По какой причине в дурке оказался я, ты прекрасно знаешь, и не факт, что, будь в той ситуации на моем месте ты, ты вообще бы смог очухаться от пережитого. Но ты, братец, молодой и здоровый лоб, не только сидишь на шее у матери, которая из года в год, увы, не молодеет, но еще и вынуждаешь ее нервничать, попадаясь ментам.

– Значит, тебе их, то есть, вас, так называть можно, а нам, простым смертным нельзя? – брат с некой пренебрежительностью посмотрел на Сергея и хихикнул.

– Именно так, все верно, – ответил Сергей. – Но ты мне зубы не заговаривай. За тобой висит три драки, в двух из которых ты числишься на стороне нападавших.

– Уже все прознал про меня? – недовольно сказал Вова.

– Несложно было. Замечу, что я эту информацию не искал: она сама меня нашла. Так скажи мне, зачем ты матери все это устраиваешь?

– А она здесь при чем? – удивился младший брат.

– Ты действительно ни черта не понимаешь? – ответил Сергей. – Ты правда думаешь, что все твои выходки проходят для нее незамеченными? Мимо нее? Думаешь, она не пропускает это через себя? Ты уже взрослый мужик. Некоторые в твоем возрасте уже семью заводят.

– Но не все же такие умные, как ты, – ухмыльнулся Вова. – Не все же выбираются из болота и становятся дядями-полицейскими.

– Даже в болоте можно оставаться человеком, – строго сказал Сергей. – И, если ты, как ты выразился, сидишь в болоте, так не тащи же за собой на его дно мать. Она одна тебя тянет, хотя и не должна. Ты уже не ребенок, Вован. Мама имеет полное право утром выставить тебя за дверь, и будет права, если сделает так.

– И тебя, – продолжал ухмыляться брат.

– Я приехал на время. Я здесь в гостях, но, зная, что мать ни рубля с меня не возьмет, забил полный холодильник едой и, пока она не успела сама, оплатил коммуналку. А ты – дармоед и наглый лодырь. А если надумаешь жениться… Что ты сможешь дать жене? – гору штопанных матерью носков и трусов?

Сергей повысил голос.

– Заткнись, – грубо ответил ему Вова, сжимая от злости зубы, – а то мать разбудишь. – Ты меня тут жизни не учи, понял?

– А кто тебя еще научит, а? Напомню: бати нет. Он бы такого не позволил. Дать стимулирующего пинка, чтобы как-то ускорить тебя в движении, некому. В армии, видать, ты так ничего и не понял. Если бы ты работал, не был бы замечен ни в чем криминальном, я бы слова тебе не сказал, а то, что ты все еще живешь с матерью – это было бы ваше с ней дело. Но ты не просто живешь с ней, ты сидишь у нее на шее, свесив ноги и весело ими болтая. Короче… Слушай меня сюда. Даю срок устроиться на работу до моего отъезда.

– Ты мне здесь не указывай, ясно тебе? – возмутился младший брат.

– А в чем я не прав? – шепотом, но весьма грозно сказал Сергей. – Что в моих словах для тебя кажется чем-то неверным или чрезмерным? Я всего лишь сказал тебе слезть с мамкиной шеи и прекратить ее огорчать и подставлять, связываясь не с теми людьми. Имей хоть каплю уважения и благодарности: она еще молодая женщина, могла замуж второй раз выйти, жизнь свою устроить, а она сидит с тобой, лоботрясом, и зад твой подтирает. В твои двадцать лет. Ты когда ей «спасибо» говорил в последний раз, а? Ты сколько денег у нее за месяц выманиваешь? На что? На сигареты? На бухлишко? На шмотки? Да ты сам должен ее обеспечивать, если живешь с ней. А ты даже себя не в состоянии прокормить… Не такому нас батя учил.

– Все сказал? – злобным голосом прошипел Вова, вставая со стула. – Спать иди.

На кухне загорелся свет.

– И чего мы здесь сидим?

Сонная немолодая женщина в ночной рубашке стояла в дверном проеме, зевая и потирая глаза.

– Вы чего тут делаете, мальчики? – переспросила она.

– О жизни толкуем, – ответил Сергей. – Мам, иди спать. Мы сейчас. Заболтались просто.

– Да, – согласился Вова, не сводя глаз с брата, – кого-то посреди ночи настиг понос, причем словесный.

– Володя, – усталым голосом сказала мать. – Ну что за выражения.

– Самые подходящие, – ответил младший сын и вышел из кухни.

– Просто профилактическая беседа, – сказал Сергей матери. – Мам, ты иди спать, правда. Не волнуйся. Мы сами разберемся.

– А ты? Ты же опять всю ночь не спал? Снова головная боль?

– А я… – Сергей задумался, глядя в коридор, где стояла вешалка, которая освещалась светом, что шел из кухни, – а я еще немного посижу и пойду на свой диван.

– Нет, Сереж, – возразила мать, – ты уж прости, но мне осталось спать до будильника всего два часа. Пожалуйста, выключи свет и гадай свои думы, лежа в зале на диване.

– Ладно, – согласился старший сын, – извини еще раз. Не хотел тебя разбудить.

Уже через пять минут, предварительно все же зайдя в туалет, Сергей лежал на диване. Он быстрым шагом, как в детстве, прошел от туалета до зала, боясь снова увидеть эти желтые глаза. Но нет, он их не увидел, произошло нечто гораздо худшее: уснув, Сергей стал видеть непосредственно ими…

Прямо перед ним на грязном полу лежала девушка. Верхней одежды на ней было, а свитер и джинсы чьи-то руки в синих одноразовых перчатках стягивали с безжизненного тела. Выкрашенные в желтый, дешевый цвет волосы растрепались, то и дело подметая собой пыль. Легкий, но все же, неприятный запах пота: видимо, девушка провела в этой одежде много времени. На лице еще был румянец: вероятно, от макияжа, однако кожа уже принимала характерную для трупов бледность. Блондинка, безусловно, была мертва.

Белый бюстгальтер, бежевые трусики – ничего особенного, обычное, недорогое нижнее белье. Касаясь ее тела пальцами, он ощущал даже через тонкие латексные перчатки, как оно остывало. Он смотрел на нее не своими глазами. Он трогал ее не своими руками. Он видел, как это делал тот, кто убивает женщин, тот, кого он и сам убил…

Как это возможно? Неужели Шилов вернулся? Но как он мог вернуться? Он же мертв. Сергей сам убил его выстрелом в лицо.

Или это был не Шилов?

Скальпель заскользил по коже, войдя в нее, как нож в масло. Сергей хотел остановить это, но не мог: он всего лишь видел сон, просматривая его, как зритель смотрит фильм, не имея возможности и власти изменить сюжет. Но только он смотрел на все это не своими глазами. Подступила тошнота, захотелось в туалет, но руки уверенно продолжали свою грязную работу: один за одним из тела блондинки, которая только-только сдала рабочую смену, отстояв за прилавком продуктового магазина две недели, изымались внутренние органы хирургически точно и верно. Руки в синих перчатках раскладывали то, что извлекалось из женщины, прямо на грязный деревянный пол. В воздухе, которым за Сергея дышал кто-то другой, пахло прелью, хоть немного перебивая запах крови.

Работа была проведена быстро и чисто: ни следов обуви, на которой были надеты бахилы, ни отпечатков пальцев, ни забытых вещей. Ничего.

Бродячие собаки, каких в маленьком городе было предостаточно, растащили в темном парке «просрочку», которую забрала из магазина продавщица, предварительно сдав смену. Однако этого в своем сне Сергей уже не увидел, но он увидел в отражении окна, в которое посмотрел убийца, закончив свой мерзкий ритуал, уже знакомое ему лицо того, кого самолично и застрелил: именно Шилов смотрел в окно, улыбаясь мерзкой улыбкой тому, кто за ним подглядывал из своего сна. Он ничего не говорил, но его мертвенно-бледное лицо говорило за него: посиневшие губы, темные, нависающие на лоб грязные волосы, и глаза… Они светились так же, как и у той темной фигуры, которая представлялась Сергею в коридоре на месте вешалки с одеждой. Шилов приподнял руку в голубой, перепачканной кровью перчатке, в руке лежал скальпель. Открыв рот, распухшим языком убийца облизал этот острый хирургический инструмент, оставляя вместо слизанной им крови тягучую гнилостную слизь. Затем другой рукой он помахал своему отражению в грязном окне, словно зная, что машет на самом деле не себе, а Сергею.

Вокруг заиграла музыка. Что-то такое знакомое, что-то, что звучало слишком часто, вынуждая сознание реагировать на эту мелодию иначе, чем на остальные. Шилов снова ухмыльнулся и уже по-другому помахал своему отражению рукой, словно говоря: «Пока! До новых встреч. Не прощаюсь».

– Ты что, спишь? – закричал в трубку начальник.

– Сплю, – пробубнил в ответ Сергей.

– Везет же, – рассмеялся шеф. – Хоть кто-то из нас имеет возможность высыпаться. Но давай к делу. Не хочешь вернуться к работе?

Сергей вмиг проснулся, открыл широко глаза и сел на диване, на котором минуту назад спал.

– Я-то хочу, но… – проговорил он, однако шеф его перебил.

– В твоем городе сегодня утром нашли труп. Снова. Все то же самое: девушка, блондинка, относительно молодая. Тело вскрыто, органы изъяты. Зашито так, словно швея-мотористка штопала. Мы должны послать своего человека. Но зачем нам кого-то туда посылать, если наш человек уже там. Ну, что скажешь, Серег?

– Я ведь убил Шилова, – сказал в ответ Сергей. – Я его убил…

– Убил, – твердо и уверенно подтвердил ему начальник. – Такую дыру ему в его мерзкой физиономии оставил – кулак просунуть можно было, – шеф хотел уже было пошутить, но вспомнил о гибели Саши и тут же сменил подступающий смешок на откашливание. – Да, Серег, ты завалил Шилова. И за то даже представлен к награде. Но у него появился подражатель, и крайне глупо это отрицать. Я бы даже сказал, чревато последствиями. Страшными последствиями. Возможно, у Шилова был ученик, друг, товарищ, сват, брат… Черт его знает. Это мы уже пробиваем. Но второе убийство подряд… Он словно тебя преследует.

– И живой, и мертвый…

– Что? – переспросил начальник.