В понедельник, после основной смены я, как и обещала, остаюсь внеурочно. Последний пациент и домой, обниматься к любимому Пушку. Улыбаюсь при мыслях о ленивом, вечно линяющем коте. Сейчас, наверное, сидит на подоконнике и наблюдает за хлопьями снега, который идет последние несколько часов. Машину откапывать придется. На что нет ни сил, ни желания, ни настроения.

Потягиваю голову из стороны в сторону, разминая уставшую шею. Хрущу позвонками. До приема пациента пара минут. Быстро чищу мандаринку, забрасываю в себя, раздавливая сочные дольки языком, и жмурюсь от удовольствия. Прячу кожуру в лист бумаги и выкидываю в урну. Мою и сушу руки. Привычным движением натягиваю маску с подбородка на нос. Поправляю стерильную шапочку, хоть она и не обязательна.

Дверь открывается ровно в 19:00 и заходит моя медсестра Дарья Олеговна. Как всегда, на высоченных каблуках и в халате, который прекрасно подчеркивает ее формы. На работе мы с ней всегда на “вы”. А что мы творим после – лучше в клинике никому не знать.

– Варвара Борисовна, пациент. Вы очень удивитесь.

Тон Дарьи Олеговны должен бы меня насторожить, но я игнорирую его. Хочу быстрее домой. Устала.

Смотрю на руки, расправляя стерильные перчатки на пальцах. И только тогда вижу его. Здорового, как медведь, мужика лет сорока с бандитской мордой и шрамом на пол-лица, которому я… От воспоминаний о той ночи мороз по коже. А слюна в горле встает комком снега с ледяной коркой, что корябает его и никак не может провалиться дальше.

Нет-нет-нет! Именно так хочется громко кричать, но слова застревают в горле.

От захлестнувшей меня паники начинаю часто-часто моргать. И также часто дышать, создавая под маской парниковый эффект. В ту ночь я тоже была в маске. Только бы он меня не узнал! Он же размажет меня по стенке, привяжет к креслу и мои же сверла вкрутит мне под ногти. А потом шприцом тыкать по всему лицу начнет.

Вот это фантазия у меня разыгралась!

Как он мне тогда орал? “Зашибу”?

Черт! В моем кабинете нет ни тревожной кнопки, ни огнетушителя, чтобы треснуть ему в попытке самообороны. Ни-че-го, кроме стоматологического оборудования, которое на фоне его габаритов кажется игрушечным.

Духи медицины, если вы существуете, то явите мне свое чудо прямо сейчас – и принесите мне любого другого человека в кресло! Срочно! Любого! Хоть с полным ртом гнилушек, хоть самого истеричного ребенка в паре с неадекватным родителем, но только не его! Я вообще детский стоматолог, так зачем я согласилась принять “друга” владельца клиники, оставшись внеурочно?!

Здороваюсь, не глядя на пациента, который огромной фигурой поглощает мой просторный кабинет так, что в нем становится слишком тесно, слишком душно. Даже запасы кислорода размазываются по стенам и мне становится катастрофически нечем дышать.

Жестом показываю ему садиться в кресло, а медсестре – подготовить его к осмотру. Беру медицинскую карту. По самую переносицу натягиваю маску. Глаза на этот раз косить нет смысла. Что за наваждение сталкиваться с этим мужиком в самых неожиданных местах? Жду, пока его удобно разместят в кресле, наденут защитный нагрудник.

– Дарья Олеговна, я уже в перчатках. Откройте немного окно. Какие жалобы, эммм, Захар Владимирович? – читаю его имя в карте.

Сразу обращаю внимание и на фамилию – Шишкин. Она ему не подходит. А вот Тюремников, Быдлов, Медведев – в самый раз. – Замечаю, что на месте работы – прочерк. Профессии “бандюган” официально в нашей стране нет. У меня почему-то нет сомнений, что он из мира криминала. Внешний вид кричит об этом: острые черты лица, прямой взгляд, шрам под глазом и “боксерский” нос – их я узнаю сразу, потому что с детства с боксерами одну грушу молотила, только мне, в отличие от пацанов, нос не разбивали, и все мои хрящи на месте. Пока. На этой мысли нервно глотаю скопившуюся во рту слюну. Выдает причастность к бандитам и манера держать себя: Шишкин даже в мой кабинет зашел практически с ноги: уверенно, резко, по-хозяйски.

– Давно не был у стоматолога. Одна зубная фея шепнула, что пора. И вот я здесь.

Знал бы он, что его зубная фея во всех смыслах этого слова сейчас перед ним.

– Откройте рот, – включаю лампу, беру стоматологическое зеркало, зонд и встаю к нему ближе.

Вместо того, чтобы подчиниться моей команде, этот здоровяк еще сильнее сжимает челюсти и сужает глаза, всматриваясь в мои. А потом распахивает их, словно расслабляется, но рот так и не открывает. Мысль “неужели узнает?” проталкивается сквозь жернова новых для меня ощущений: я откровенно засматриваюсь его глазами. Они у него необыкновенные. Темно-карие с янтарными отблесками и черным ободком вокруг радужки. Они обжигают огнем. Диким. Безжалостным. Неконтролируемым. На несколько секунд я даже теряюсь в его глазах, застыв с инструментом в руках. Но беру себя в руки, включаю привычную профессиональную холодность.

– Я говорю, что делать. Вы – исполняете. Времени на уговоры у меня нет. Откройте. Рот. Сейчас.

В его глазах вспыхивает хитринка, интерес и что-то еще. Подчинение? Точно, нет. Уголки его рта слегка дергаются в улыбке. Он приоткрывает губы, но лишь для того, чтобы задать дурацкий вопрос:

– Любите доминировать?

Переключаю внутреннюю скорость на еще более строгую Варвару Борисовну, которой не до флирта и светских бесед с пациентами, тем более с этим наглецом.

– Люблю свою работу, но вас я принимаю во внеурочное время. Чем раньше начнем, тем раньше закончим. Разговариваю здесь я. Вы – открываете рот и внимательно слушаете мои команды.

– Команды? Как собака?

Я слышу смешок за спиной и удивленно оборачиваюсь. Даша. Я и забыла о ней. Она ждет данные осмотра, чтобы вписать их в карту пациента. Я действительно использую грубое слово “команды”, но что-то происходит с моим мозгом: он отказывается найти в словарном запасе подходящий синоним.

– Команды. Как пациент, – слегка смягчаю тон, чтобы у него не появилось желание со мной конкурировать за власть. В этом кабинете главная я. От этого зависит весь процесс лечения.

Захар Владимирович, наконец-то, открывает рот. Я наклоняюсь к нему и чувствую, как он замирает. Даже задерживает дыхание. Похоже, мужик боится. Впервые за свою карьеру я этому радуюсь. Мне приятно, что даже у такого грозного неандертальца, который мне угрожал, есть страхи.

– Дышите. Я не кусаюсь. Пока, – решаю добавить важное замечание.

Он глубоко вздыхает и… берет меня за руку, отводя ее от своего лица. Я вздрагиваю и смотрю на него, теряя дар речи. Так, он уже в который раз вводит меня в замешательство, посягая на мою императивную роль врача.

– Варвара Борисовна, – мое имя его голосом звучит непозволительно интимно, от этого хриплого шепота ритм сердца подозрительно ускоряется и мне это не нравится, – я забыл как дышать, клянусь. Это все вы и ваши глаза.

– И что же не так с моими глазами? – холодно чеканю каждое слово, приправляя их резкостью и раздражением, не даю ему ответить: – Захар Владимирович, последнее китайское предупреждение: мы или начинаем работать, или вы встаете и записываетесь к другому доктору. Буду с вами откровенна. Без обид, но лучше вам выбрать второе.

Отодвигаюсь от него, отцепляя его руку со своей. Хмурюсь. И пытаюсь унять разбушевавшийся сердечный ритм. От напряжения со всей силы сдавливаю инструменты. Кладу их в металлический лоток и меняю перчатку с ладони, которой касалась руки пациента. У меня пунктик на стерильности.

Вопросительно смотрю на непослушного клиента. Он улыбается с закрытым ртом и покачивает головой из стороны в сторону в знак отказа от моего предложения.

– Варвара Борисовна, одна просьба, – выдает он, как только я опять приближаюсь к его лицу. – Будьте со мной нежны. С детства боюсь стоматологов. Приятного мало в ваших процедурах.

– Самое приятное в наших процедурах для пациентов, это когда они заканчиваются. Я буду нежной, обещаю.

Для меня это большая смелость, когда взрослый мужчина признается в своих слабостях. Еще и девушке. Я это уважаю. На сей раз он послушно открывает рот, и я вижу результаты своего удара. У него отломана нижняя часть переднего зуба.

– Где обломок? Когда вам выбили зуб? – спрашиваю, будто не знаю: прошло около трех суток с момента моего выпада и, если бы он сразу пришел в клинику, при условиях здорового корня, я бы сделала реплантацию.

– Три дня назад выбили. Вот он, – Захар Владимирович достает вторую руку из-под фартука, разжимает кулак и подает мне маленькую пластиковую баночку.

– Что это? – в контейнере из-под линз я вижу его зуб в какой-то жидкости.

– Когда у меня случилось это… происшествие, я дозвонился до Глеба. Он сказал срочно поместить кусок зуба в физраствор и ждать, когда вы сможете взять меня. Сам он был занят. Еще он сказал, что только вы осмелитесь взяться за такую работу. Никому другому он меня не доверил бы. Но так как вы принципиально не отменяете и не переносите клиентов, даже если вас просит сам владелец клиники, мне пришлось вас ждать, Варвара Борисовна.

Я спрашиваю его об имеющихся заболеваниях и только потом, еще раз осмотрев повреждение, говорю:

– У нас есть нужное оборудование и материалы. Я могу провести эту процедуру, но гарантий по успешному результату нет. Месяц-полтора на заживление. Нужна будет пищевая диета. Можно не заморачиваться с родным зубом, а нарастить искусственным материалом. Вы пока подумайте, а я осмотрю остальные зубы.

До того, как он озвучивает свое решение, я уже знаю: уговорю его и возьмусь за эту операцию не только из спортивного интереса, но и из чувства вины. Ведь именно я ответственна за потерю его здорового зуба. Причем он пострадал незаслуженно. И как бы я не отшучивалась, что выдала ему удар авансом и в отместку за прошлые грехи с другими женщинами, факт остается фактом. Он хотел меня защитить от пьяного приставалы, а я, не разобравшись, треснула ему по лицу сумочкой с тяжеленным флаконом духов.

– Я согласен. И на стоматологическое чудо с этим зубом. И на осмотр остальных, – он так смотрит на меня, будто я его спасительница и он вверяет мне самое дорогое, что у него есть. – Я выбираю вас, Варвара Борисовна.

От его слов и голоса мне не по себе. Они снова звучат слишком интимно. Будто мы обсуждаем не выбор тактики лечения, а наши несуществующие отношения. Снова непроизвольно рассматриваю его лицо.

Глаза. Бездонные. Как бермудский треугольник: попадаешь в них и пропадаешь. Я плавлюсь под этим взглядом. И не могу отвести свой.

Губы. Властные. Уверенные. И такие чувственные. На секунду мне даже хочется прикоснуться к его щеке со шрамом, провести пальцем по нему, по губам. Надавить на них. Сильно. Проверить их реальность. Попробовать их на вкус. Сначала нежно. Языком. Потом впиться зубами, до крови.

Меня физически передергивает судорогой. И она же помогает мне выбраться из-под гипноза с кодовым названием “Шишкин и его бурые, во всех смыслах этого слова, глаза”.

Я диктую данные осмотра медсестре. В целом, состояние зубов отличное. Только один поверхностный кариес. И сломанный зуб. Хорошо, что рядом с ним нет кариозной полости и воспалительных процессов, значит им я смогу заняться сегодня. И так потеряли время.

Делаю снимок портативным рентген-аппаратом. Убеждаюсь, что с корнем зуба все в порядке. В моей голове структурно собирается пошаговая схема дальнейших действий. Коротко пересказываю ее пациенту. Подготавливаю все необходимое. Киваю головой Шишкину: начинаем.

Беру шприц с анестетиком. Замечаю, как глаза напротив расширяются, а зрачки резко становятся еще больше, заполняют практически всю радужную оболочку. Волнуется. За годы практики я научилась считывать и интерпретировать малейшие телесные сигналы пациентов.

Улыбаюсь под маской. Всегда так делаю, чтобы энергетически передать подопечному свой уверенный настрой, который они могут считать по выражению моих глаз.

– Сейчас я поставлю вам анестезию. Она снимет болезненные ощущения, – проговариваю все, что буду делать и для чего. – Буду невежливой. Потерпите. Если что – мычите, моргайте, но не дергайтесь, и все пройдет хорошо. Обещаю.