Упрек был излишним, но вспыхнувшая обида помогла Максимилиану вернуться в нужное русло. И он вспомнил записи из пыльного фолианта городской хроники, которую Крюгер заставлял читать ему вслух после ужина. Согласно им, еще до прихода Пустошей именно туда, в старый песчаный карьер, свозили туши сдохших от ящура коров и свиней. Сейчас там проходила граница Стоунгардского Серпа, потому хватало разнообразных чудовищ. Среди них были и обитающие именно в старых заразных захоронениях. Куда как раз и ходил сын ткача.

– Мурана, – проговорил Максимилиан, делая шаг назад и убирая за пазуху «Мост Якоба».

– Мурана? – эхом повторил Варнава с нехорошим удивлением в голосе. – Но ведь нет ни нарывов, ни кровавой слизи! И родня его еще не заболела…

Потом добавил уже менее уверенно:

– Хотя не было времени на осмотр.

– Струпья уже влажные, – словно нехотя, пояснил Крюгер. – Ты чуть опередил болезнь, светочей.

Ему не было дела до просвещения церковника, его больше заботил ученик.

– Ну? Так и будешь стоять столбом или начнешь работать? – рыкнул Крюгер на Максимилиана.

Приготовления к обряду не отличались разнообразием, за исключением некоторых деталей. В него входило не так уж много составляющих. Прежде всего, неизменные самоцветы, правильно именуемые «орбами» или «духокамнями»: три «горячих» белых, один усиливающий зеленый. Иногда использовались янтарь или иные самоцветы, но к ним Максимилиана пока не допускали.

Далее, ловушки-«окарины» – предметы, в которых когда-то жили темные сущности, но которые были изгнаны, оставив после себя «незримые пустоты». Некоторые инквизиторы обходились без окарин, но Крюгер запрещал Максимилиану проводить изгнание без них – так в арсенале мальчика появился небольшой потемневший сосновый брусок из обломков старого языческого капища.

Обязательно использовались свечи, трут с огнивом, толстые серебряные иглы, мел и кисет с солью. А еще рогатина, крепкая и тяжелая.

Одержимый вывернулся, словно под ним вспыхнуло пламя, заорал громко и протяжно. Из черного провала рта вылетел звенящий рой мелких насекомых – и люди торопливо прикрыли рукавами лица. В свете лампы мелькнуло перекошенное лицо несчастного с влажными от слез глазами.

– Тьма еще не полностью пожрала его, – словно извиняясь за мужчину, произнес Варнава. – Душа, пусть и задавлена, но не побеждена.

И пояснил:

– Я приказал ему обратиться к Свету, и он откликнулся. Слабо, но откликнулся.

– Это хорошо, – сухо констатировал Крюгер. – Иначе не стоило бы тратить на него время.

Качнул пальцами, приказывая ученику продолжать.

Максимилиан потер озябшие ладони, размял пальцы. Мысленно воззвал к Свету, отгоняя страх и сомнение.

Почти два года он обучался у люминарха ордена Фурадор Августа Крюгера. Всего два года – и целая пропасть с тех пор, как у него был родной дом, игрушки, строгий, но всесильный отец, ароматная коврижка по праздникам, совсем другие планы на совсем другое будущее, надежный старший брат и уютные, защищающие от всех невзгод материнские объятия.

А потом всё разом закончилось. Родные сгинули в кровавой мясорубке, устроенной проклятыми безумцами под предводительством темного колдуна. Дом сгорел, сам Максимилиан чудом спасся, сбежав от безжалостных убийц в ночь. Стал добычей для призрачных паразитов, но был спасен людьми капитана Равса, идущими сквозь Пустоши в приграничный Ноирант. Увы, судьба не была благодушна к этим смелым людям – до пункта назначения добрался лишь один Максимилиан. Потом были маяк и его странный смотритель, были торговый караван и липкая лихорадка из-за прорастающего сквозь тело защитного самоцвета. Наконец, был Андреас Исидор, загадочный представитель Тригмагистрата^[7]. И стойкое желание стать кем-то большим, чем просто очередным сиротой, коих хватало на просторах разваливающейся Империи.

Да, с тех пор прошло всего полтора года. Полтора чертовски сложных, полных надежд и разочарований года. Уехал и не вернулся Исидор. Пустоши доползли до окраин Ноиранта, преумножая количество прокаженных, одержимых и пропавших без вести. Горожане подались было на юг, но там их ждали голодные клинки одуревших от крови и безнаказанности ушкуйников бунтующих баронов, дерзнувших бросить вызов власти Тригмагистрата. Ходили разговоры о голоде, что неминуемо накроет приграничье к зиме, и самые отчаянные уже предлагали раздать запасы из городского хранилища, что содержались на случай длительной осады.

А Максимилиан Авигнис, сын подло убитых Кастора и Орианы, младший брат растерзанного Роланда, с блуждающей в организме болезнью и бесконечными ночными кошмарами, всё это время вгрызался в твердый гранит ремесла, стараясь не посрамить фамилию. Видит Свет, им могли бы гордиться самые привередливые репетиторы из числа тех, что когда-то обучали его в Стоунгарде. Он буквально проглатывал трактаты по спирологии^[8] и сопряжению самоцветов, мог ночи напролет зарываться в многочисленные церковные справочники и альманахи, выискивая всё, касающееся экзорцизма. Максимилиан твердо решил стать лучшим в своем деле, поднявшись до высот, с которых видны Тахоны Тригмагистрата^[9]. И уже тогда перед ним откроются пути для настоящей борьбы с нелюдями, именующими себя «темными». Тогда он отомстит им сполна, воздаст за все свои страдания.

Ну а пока необходимо учиться, прилежно и терпеливо. Тем более что благодаря настойчивости и хорошей памяти Максимилиан достиг определенных успехов, которые отмечал даже скупой на похвалы ментор Крюгер. Мальчик неплохо продвинулся в изучении Слов, часами оттачивая их плетение и произношение. Выучил основные типы самоцветов и пентагеронов, научился вязать защитные амулеты и создавать нехитрые ловушки для темных душ. Назубок знал порядок проведения обрядов и необходимые для Читки главы из Книги Света.

Максимилиан знал и умел далеко не всё, но многое. И быть бы ему лучшим учеником ноирантского дома Фурадор, если бы не одно «но». Подлое и обидное до зубовного скрежета «но», напрочь перечеркивающее все остальные достижения.

Он никак не мог пройти проклятый Лабиринт!

– Светом Единым всё сущее полнится, – вполголоса проговорил Максимилиан, собираясь с духом. – Тьма отступает, нет власти её.

Крюгер за спиной кашлянул, то ли подгоняя, то ли призывая к внимательности.

Одержимый вдруг всхлипнул, будто из темницы захваченного тварью тела пробился измученный и испуганный мальчик. Удивленно уставился на кольцо на своей руке, на идущую к полу цепь. Попытался снять оковы, стащить, сорвать, цепляясь грязными ногтями. Забился в истерике, завыл, зарыдал во все горло. И вновь этот голос на вдохе, это нечеловеческое рычание:

– Помогите! Прошу!

Максимилиану было жаль мальчишку, но он старался не слушать, уже чертил на полу пентагемы, расчищая себе место ногой. Отсыревший мел крошился, жирная грязь топила в себе линии, но рисунки все равно получились аккуратные, непрерывные. Так и подмывало оглянуться, посмотреть, одобрил ли ментор выбранную формулу^[10]. «Клещи палача» не отличались изяществом и вариативностью, но зато были надежным и быстрым решением. Всего три знака, состоящие из кругов, квадратов и Слов, внутри – свечи и самоцветы. Серебряные иглы Максимилиан приколол на пояс, мешочек с солью открыл и зажал в кулаке. Встал напротив одержимого, похожий на идущего в бой поединщика.

– Свет Единый, наполни душу мою! Покажи путь во мгле, разгони тени бестелесные, потому как они ничто, и нет ничего кроме Света! – заговорил Максимилиан, вперившись взглядом в нижнюю челюсть бесноватого мальчишки. – Указываю тебе путь в тело, тьмою полное, и должно быть Свету в нем жить, сияя и приумножаясь!

Текст из молитвенника не произвел на одержимого никакого видимого эффекта, но Максимилиан только разогревался. Он плавно перешел с декламации Книги Света на ложный слог, вплетая туда Слова Резонанса и внимательно наблюдая за свечами возле самоцветов. Вот первое Слово полетело, и слабые огненные язычки чуть качнулись. Второе задело лишь одну свечу, зато третье заставило огоньки синхронно вытянуться и закачаться, будто змеи под дудкой фокусника.

Мурана – сильная тварь, омерзительная сущность с обликом болотной многоножки, заползающая в уши зазевавшихся путников. Сворачивается внутри головы, а по ночам вылезает и пожирает кожу несчастного, отчего тот покрывается язвами и незаживающими порезами. А мурана растет, заполняя собой всё тело, пронзая плоть острыми, как ершовый плавник, ворсинками, вызывая кровавую рвоту и гнилостное дыхание, способное заразить окружающих проказой. Потом, словно старую кожу, сбрасывает то, что осталось от жертвы, и скрывается в темных подземных норах, где порождает новое потомство, живучее и ненасытное.

Мурану можно вырезать, а после сжечь, растоптав пепел на освещенной земле и закопав в соляной яме. Но учение Фурадор говорило, что все сущности Лунных Пустошей лишь физические воплощения Тьмы в этом мире, а потому уничтожать надобно внутреннюю суть, наплевав на оболочку.

Однако частенько эта самая «оболочка» успевала убить или покалечить экзорциста, а потому Максимилиан чуть успокоился, услышав, как за его спиной Крюгер велел позвать ожидающих на первом этаже доброделов.

А тварь, наконец, поняла, что за нее взялись всерьез.

Худая фигура сына ткача выгнулась дугой, будто желая дотянуться затылком до пяток. Затрещали кости, позвоночник, скрипнули сжатые зубы. Живот несчастного начал раздуваться, будто зоб у жабы, грязь и струпья разошлись, обнажая тонкую, почти звенящую кожу.

Максимилиан торопливо раскрыл кисет, зачерпнул пальцами щепотку соли и бросил в одержимого, не переставая тараторить Слова.

Соль попала на грудь и живот одержимого мальчишки, прочертила алые полосы, соскальзывая крупицами вниз. Тот дернулся и распрямился, будто древко катапульты. Из распахнутого рта вырвался громогласный рёв, сотрясающий пол и стены. Волна невыносимой вони ударила по людям, заставляя их прятать лица, отступать. Один из доброделов упал на колени, его вырвало. Второй чуть не вылетел из комнаты, в последний момент вцепившись в косяк и согнувшись в поясе.

Именно по этой причине храмовники, имеющие дело с одержимыми и прокаженными, носили маски с вытянутыми вперед «носами» – вложенная внутрь травяная пропитка чуть смягчала эффект от утробной атаки.

Однако Максимилиан сбился и на автомате начал Читку с прерванного Слова.

И тут же внутренне выругался, поздно осознав свою ошибку.

Мурана уловила это Слово, одно из шести, что он так старательно маскировал за ложными слогами и пустыми звуками. Захрипела, будто рваная волынка, повторила его, потом еще и еще раз, лишая словоформу силы и смысла. Победно задергалась на цепи, вновь попытавшись проникнуть взглядом под серую вуаль маски, овладеть разумом, запутать язык.

Максимилиан отринул сожаление – уже не до него, нужно работать дальше! Заговорил громче, быстрее, стараясь сам не запутаться. Только сейчас заметил, что свечи погасли. Впрочем, они были уже не нужны – лежащие внутри пентагем самоцветы бледно светились внутренним огнем, пробуждаясь.

Нужно сосредоточиться, постараться отринуть лишние мысли и поймать Резонанс!

– Хооронд! – хрипло вздохнул одержимый, расплескивая с ощерившихся зубов кровавую пленку. – Хооронд!

Максимилиан чуть не вскрикнул от гнева – эта тварь украла еще одно Слово! Он сбился, замолчал, со стыдом ощущая на затылке взгляд ментора. До хруста сжал кулаки и с ожесточением начал Читку сначала, специально не убирая «испорченные» Слова, пряча за ними оставшиеся.

Мурана попыталась повторять за ним, но быстро сдалась, не совладав с языком и губами чужого тела. Вместо этого начала бросаться в Максимилиана камнями, выть, выдирать себе волосы, испражняться в сторону застывших людей.

Доброделы шагнули было к одержимому с рогатиной на перевес, но их остановил жест Крюгера, сосредоточенно наблюдающего за учеником.