Мальчик, зажмурившись, клонился вперед, словно собирался продавить головой невидимую стену. Его песня-плетение сделалась монотонной и глухой, она подхватила мерцание самоцветов, завибрировала в такт, повела за собой. Для большинства присутствующих эти изменения остались незамеченными, лишь старый экзорцист с удовлетворением отметил, что парнишка смог достичь Резонанса даже с неполным Каноном^[11].

А Максимилиан уже погружался во тьму иного бытия, ведомый лишь призрачной нитью Света, сам став его бесплотной частицей. Он лишь недавно научился быть в двух мирах одновременно – и контролировать тело, не останавливая Читку, и в то же время проникая во мглу чужих пространств, туда, где между сном и смертью раскинулся бесконечный узор Долины Дергалим.

Мрак прояснился, впитывая Свет, насыщаясь им, перемешиваясь серым мясистым тестом, превращаясь в нечто объемное, узнаваемое. Три взмаха ресниц – и вот перед Максимилианом раскинулся светлый летний лес с невесомыми обрывками тонкого утреннего тумана. Присмотревшись, становилось понятно, что всё – лишь декорации, оживший образ с ярких ярмарочных гравюр, ставший теплым воспоминанием, в котором, как в последнем убежище, пряталась душа ребенка.

Однако тьма уже дотянулась и сюда – лес поразила гниль, зияющая червоточинами в деревьях, покрывающая траву и землю липкой слизью, заполняющая низины шевелящимся пеплом. Недолог час, когда чернота заполнит собой всё, растворяя остатки светлой души, после чего примется править под себя и тело несчастного.

Это и был Лабиринт – и, как все детские Лабиринты, он не выглядел сложным. Его рисунок еще не успел обрасти тяжелыми стенами, тупиками, обрывами и расщелинами, не наполнился тенями и ловушками, что так часто встречались в душевных узорах взрослых.

Простота помогала паразитам Пустошей быстрее добираться до своей добычи, но это же играло на руку и экзорцистам. Нужно просто разгадать правильную дорогу.

Максимилиан огляделся, разглядывая однообразный пейзаж. Сделал шаг вперед. Прислушался к себе.

Между лопаток припекало, но совсем чуть, будто от перечного порошка. Если не обращать внимания, то и вовсе незаметно. Мелькнула мысль, надежда – а вдруг в этот раз всё будет иначе? Вдруг проклятая напасть потихоньку отступает?

Ноздрей коснулся легкий аромат печеных яблок. Максимилиан завертел головой, пытаясь определить источник запаха. Это было важно, запах – один из возможных Ключей, как цвет, форма или звук.

Внимание привлекла небольшая полянка вдалеке, светлая проплешина в окружении деревьев. Что-то подсказывало, что нужно идти туда – и Максимилиан последовал внутреннему зову. Останавливался, принюхивался. Прислушивался.

К тихому шелесту ветра в листве добавился еще какой-то звук, щелкающий, осторожный. Он кружил вокруг, но не приближался.

Полянка оказалась пуста, лишь среди посеревшей травы валялась игрушка – грубо вырезанный из дерева конь с отбитой гривой. Однако запах яблок здесь ощущался куда явственнее, и Максимилиан понял, что на верном пути.

Только вот спину начало припекать ощутимее. И ощущение, словно кто-то тянет за кожу, выкручивая винтом.

Приказав себе терпеть, ученик укзорциста пошел дальше, внимательно всматриваясь в просветы между стволов.

Его атаковали внезапно. Что-то грязно-желтое свалилось сверху, придавило, попыталось оплести, заключить в жесткие шипастые кольца.

Где-то далеко, на грязном полу дома ткача, среди мусора и обломков, ярко вспыхнул один из белых самоцветов.

Тварь, что попыталась овладеть Максимилианом, с визгом отлетела в сторону, скрылась за деревьями.

В доме ткача взвыл одержимый, забился в цепях, попытался перегрызть себе руку. Подскочившие миряне придавили его рогатиной к полу и с трудом удержали на месте.

Максимилиан в гниющем лесу болезненно застонал, сжав зубы. Заспешил к следующей поляне. Наткнулся на тонкие, но упругие черные нити, перегораживающие путь. Разорвал их, прибегая к силе Света – и чуть не закричал от боли, когда пламя внутри него ошпарило легкие и горло.

Мурана атаковала вновь, пытаясь вытолкнуть Максимилиана, подхватить, раздавить. На сей раз по ней ударило сразу два самоцвета, разметав куски по сторонам. Но тварь не сдавалась, била вновь и вновь, мешая идти вперед. Выбранная формула плохо справлялась с такой сильной сущностью, однако ее монументальность позволяла более чем успешно отражать все атаки. Увы, обороняясь, паразита не победить, а существенным успехом Максимилиан похвастаться пока что не мог. К тому же, вернулось его болезненное проклятье, и теперь его будто розгами по спине секли, застилая глаза белыми вспышками нестерпимой боли. Он по-прежнему шёл вперед, от дерева к дереву, успевая сквозь слезы и звенящий туман в голове рассмотреть еще одну полянку впереди. Запах явственно шел оттуда, а под ногами всё чаще попадались бесхитростные атрибуты мальчишеской души – кривая удочка с поплавком из коры, деревянный мячик, совсем новые башмачки, которые вряд ли мог себе позволить ткач. Где-то здесь должен быть Кокон, удушливая тюрьма, что соткала вокруг души одержимого темная сущность. И вроде бы даже где-то мелькнуло нечто похожее…

Визг мураны раздался совсем рядом. Вспыхнули самоцветы.

Безжалостная невидимая сила схватила Максимилиана за спину, погрузилась в бушующий огонь, ухватилась за горящие внутренности и вышвырнула прочь.

Он упал спиной на пол, судорожно сжимая раскрытый кисет с солью. Голова пульсировала, по плечам и затылку разливалось эхо угасающей боли.

Поймал на себе удивленные и испуганные взгляды мирян, удерживающих одержимого. Поймал разочарованный взгляд Крюгера. Застонал от злости и досады, стукнул кулаком по грязным доскам.

Учитель переступил через лежащего ученика, добавил к формуле Максимилиана янтарь и рубин, парой сжатых фраз достиг Резонанса и ушел в Долину Дергалим. Пока его фигура, чуть покачиваясь, темнела на фоне окна, одержимого начала бить крупная дрожь, он закатил глаза, а изо рта полилась желтая пена. Сын ткача выгнулся, попытался уползти по стене, зарычал сквозь сведенные челюсти. Крюгер лишь брезгливо дернул плечом, будто смахивал паука. И через пару минут всё было кончено. Бедный мальчишка затих, тяжело дыша и глядя вытаращенными глазами в потолок. Крюгер с кряхтением подхватил с пола ловушку-окарину, в которую загнал мурану, воткнул в нее серебряные иглы и бросил в глубокий кожаный мешок на плече. В наступившей тишине сухо указал Варнаве:

– До остатка ночи читайте над ним Воззвание к Свету, а к полудню на церковной земле повторите. Можно соляного отвара дать, но пока слаб, сблюёт. Вообще, долго хворать будет, пусть готовятся. И личину надо поменять, в старой узнают. Всё ясно?

– Всё ясно, – светочей вежливо кивнул. – Не в первый раз.

– А если подцепит еще какого паразита – не жилец, – подытожил Крюгер. – Больше никто не спасет.

Накинул на голову капюшон, глухо бросил через плечо:

– Рогатину не забудь, – и вышел из комнаты.

Максимилиан пристыжённо потупил глаза и принялся собирать свои вещи. Не в первый раз ощущать на себе насмешливые взгляды из-за того, что не смог справиться с обрядом. Ему сейчас так хотелось оголить спину, показать этим скалящимся мирянам, этому до отвращения учтивому светочею тонкую сеть отвратительных бугристых шрамов над правой лопаткой, похожих на раскинувшего щупальца осьминога. Объяснить, что это не он, Максимилиан Авигнис, неуч и неумеха, а что его неудачи – следствие отравления самоцветом, проросшим у него в теле в Лунных Пустошах!

Ничего из этого он не сделал. Собрал в сумку камки, свечи и мел, затер ногой пентагемы, кротко попрощался и поспешил за ментором, придерживая под мышкой рогатину.

2

Ноирант – «страж перекрестка», «камень на дороге в Аргату» – каменная цитадель, заложенная для защиты восточного тракта от кочевников-саалов и налетчиков-кассарийцев еще при Бруно Огненном, четвертом правителе Ардеанской Империи. Очень быстро крепость стала перевалочной станцией для торговых караванов, идущих с юга и востока в столицу, обзавелась ярмаркой, обросла пригородом. Когда начался первый Светлый поход, то уже не крепость, а город Ноирант выставил по зову императора целый легион хорошо вооруженных воинов.

Сытый период длился почти столетие, вплоть до последнего, четвертого похода. Давно уже был покорен юг, стали подданными наги^[12] и саалы^[13], а крупнейшие кланы Кассарии присягнули на верность правителю Ардэана Гаруну Тритуру II. Но Империя не могла считаться единой, пока на севере еще огрызались яростные почитатели старых богов, объединенные последними великими шаманами. В столицу неслись депеши о стычках переселенцев с местными иноверцами, о нападениях на церкви Света Единого. Последней каплей стал заговор против короны – темным помыслам поддались благородные из высшего сословия, среди которых засветилась даже фаворитка императора. Ждать более стало нельзя, и правитель Ардэана объявил «войну Света против последнего очага Тьмы».

Четвертый поход завершился победоносным объединением Великой Ардэанской Империей. Тритур II триумфально вернулся в Аргату, принимая золотой венок из рук Тригмагистрата. По всей стране готовились невиданные ранее празднества – в том числе и в Ноиранте, чьи торговые гильдии в первых рядах двинулись наполнять товарами столицу. Впереди виднелась прекрасная, полная величия и достатка жизнь.

Первые признаки надвигающейся бури начали появляться примерно через год, вползая в повседневную жизнь пока что редкими, но тревожными новостями. Церковные хроникеры писали о случаях помешательства среди вернувшихся с севера паломников, о новых омерзительных болезнях, о внезапном похолодании, о затянувшемся сезоне дождей, из-за чего урожай не набрал должной силы. Спустя время жалобы на плохую погоду сменились сообщениями о ведьмах, насылающих проклятия и болезни на жителей деревень, о поиске в окрестностях города шамана, поднимающего из могил мертвецов, о поразившей леса красной плесени, медленно перебирающейся на стены домов.

Сквозь каллиграфически выведенные строки сочились недоумение и страх, но пока не было понимания той пропасти, на краю которой балансировал привычный мир. Роковой удар в спину не заставил себя ждать, хотя поначалу всё выглядело как очередная дикая история из далеких провинций.

Северные берега Империи омывало суровое море Тысячи Глоток, в водоворотах и штормах которого сгинуло множество отважных путешественников. За ним, на краю мира, где небо и земля закручивались в бездонное веретено, где в вечности гнили тела мертвых богов, а разум человеческий пасовал перед голосами иных сфер, там, из свинцовой пучины поднимался черный материк Афлаххам, также именуемый Мертвым.

Те земли созданы не для живых. Пористая вулканическая плоть источала едкие миазмы, по стеклянным долинам растекались зловонные ручьи, а между скрюченными пальцами острых скал скользила незримая смерть.

И вот что-то произошло на этом проклятом материке. Что-то пробудилось и обратило свой взор на юг.

Известие, облетевшее страну и оставившее след в хрониках, гласило о сером пепельном тумане, что приполз из-за моря со стороны Афлаххама и накрыл северное побережье. Вместе с туманом явился зловещий каменный корабль – обломок черной скалы, с которого спустился один из проклятых шаманов, живой и воплоти. Остался ли он человеком, заключившим договор с высшими силами, или вовсе стал существом иного плана, но на сей раз его не смогли остановить ни легионеры пограничных фортов, ни храмовники ближайшего портового города.