Все казалось водянисто-бессмысленным. Эстер захотелось проснуться в своей комнате, в общежитии для персонала, в доме, окруженном старыми древовидными папоротниками, с расписными малюрами^[7], щебечущими на веранде, среди раковин и камней, которые Эстер собирала по берегам реки. Эстер захотелось оказаться там, где ее прошлое не было накрепко вшито в небо, море, землю.

– Нинни, я как раз думала заварить себе чай, пока готовится луковый соус по-французски. Завари ты, пожалуйста.

Нин вышла. Эстер услышала, как на кухне зашумела вода: Нин ставила чайник. Скрипнул посудный шкафчик. Звякнули чашки и блюдца.

Куини достала из саквояжа фонарик и стетоскоп и жестом велела Эстер повернуться к ней.

– Сейчас я проверю, нет ли у тебя сотрясения мозга. Рассказывай, когда и как ты набила шишку.

– Я ехала… ехала домой, – запинаясь, начала Эстер. – Все было так неожиданно! Как гром среди ясного неба. Что-то врезалось в мой пикап, словно бомба взорвалась. Я хотела затормозить, но просто съехала с дороги в рощу возле семи валунов. Не помню, как ударилась головой. Потом я вышла из машины и увидела лебедя. Дальше помню только, как меня зовет Нин.

Куини посветила фонариком Эстер между глаз, отчего та прищурилась.

– Голова кружится? Тошнит?

– Нет.

– В сон не клонит?

– Нет.

– Резкие перепады настроения?

– Скажем так, настроение у меня как у человека, который ехал на годовщину смерти сестры и убил черного лебедя.

Куини выдавила грустную улыбку.

– Чувство юмора не пострадало, вот и славно. – Куини сняла с шеи стетоскоп и зашла Эстер за спину. Та выпрямилась. Куини собиралась проверить, все ли в порядке с дыханием. – Как тебя зовут? Полностью?

– Эстер Сване Уайлдинг.

– Где ты и почему ты здесь?

– Я у себя, в Доме-Ракушке. Доктор Куини Робертсон из Солт-Бей, что на Лутрувите^[8], проверяет, нет ли у меня сотрясения мозга.

– А почему ты в Солт-Бей? – Куини села перед Эстер.

– Это тоже чтобы проверить, нет ли у меня сотрясения мозга?

Куини ждала ответа.

– Потому что, – Эстер вздохнула, – со дня исчезновения моей сестры прошло двенадцать месяцев, и родители решили, что надо устроить панихиду, или день поминовения, или как там это назвать. Маскарад в духе восьмидесятых, потому что Аура обожала костюмированные вечеринки… – Голос Эстер упал до шепота.

– Координация и рефлексы в норме. С памятью и концентрацией как будто все в порядке. – Куини взяла Эстер за руку и погладила костяшки пальцев. – Ты правильно сделала, что приехала домой. Так лучше для всех нас. Я так рада тебя видеть. – Куини кивнула в сторону кухни, где шумно возилась Нин. Эстер в ответ сжала руку Куини. – Значит, kylarunya влетел тебе в лобовое стекло? – Куини убрала стетоскоп и фонарик.

Эстер пожала плечами:

– Очень быстро все произошло. Глупо, конечно, но он как будто просто упал на меня с неба.

– Да нет, не глупо. Городской совет пытается вернуть лебедей в дикую природу и недавно запретил их подкармливать. Последние несколько недель мертвых птиц находят по всему острову. В новостях говорили. Так что вполне вероятно, что твой kylarunya обессилел, умер от голода и в прямом смысле упал с неба. – Куини покачала головой. – Наших предков хотят уморить.

Рот Эстер скорбно сжался. Она представила, как волшебная птица, одна из праматерей Нин и Куини, на пике полета теряет силы и стремительно падает в объятия смерти.

– Я похороню ее, – тихо сказала Эстер, хотя Куини, кажется, не расслышала: она внимательно смотрела на Нин, которая как раз принесла три чашки чая.

– По-моему, луковый соус уже готов. Я разложила крекеры, начала резать сыр и поставила вариться охотничьи колбаски. Морской коктейль в холодильнике – глаз не отведешь. А еще я заглянула в духовку, проверила пиццу с ветчиной и ананасами и сосиски в тесте, они почти дошли.

– Спасибо, Нинни. Поможешь мне с «волшебным хлебом»^[9]? Там возни больше всего, надо приготовить с десяток подносов.

– Я могу помочь, – вызвалась Эстер.

Куини потрепала ее по плечу.

– А отдохнуть ты не хочешь? Посмотрим, как твоя шишка поведет себя сегодня вечером. Если закружится голова или затошнит – сразу скажи мне. Готовить угощение предоставь нам с Нин, а сама пей чай. И прими горячий душ. Я еще в коридоре учуяла, что от тебя пахнет спиртным. Может, тебе не стоит сегодня пить?

У Эстер запылали щеки. Нин и Куини направились к выходу.

– Можно попросить кое о чем? – торопливо спросила Эстер.

Куини и Нин обернулись.

– Не говорите маме с папой, ладно? Не хочу, чтобы они разволновались.

Куини и Нин кивнули.

– Как закончишь с душем, я помогу тебе приготовиться, – сказала Нин и вышла следом за матерью.

Когда она закрыла за собой дверь, Эстер рухнула на кровать и прижала ладони к глазам, пытаясь прогнать мысли о птице, которая покоилась у нее под кроватью, завернутая в темноту.

Четыре года назад примерно в эту пору года Аура, которой незадолго до того исполнилось двадцать семь, покинула Солт-Бей и отправилась в Копенгаген. Ауру приводила в восторг перспектива учиться в Дании, ее ждала магистратура: сестра собиралась изучать скандинавские мифы и сказки. Она покинула не только Солт-Бей; она покинула и Эстер. Чем дальше, тем реже сестра писала и звонила. А через три года внезапно вернулась, но вернулась другим человеком. Иссохшая, опустошенная, замкнутая. Где-то на пути между островами, над и под, мечтательная, прекрасная старшая сестра Эстер потеряла себя.

Эстер подтянула колени к груди, уткнулась в них подбородком. Открыв глаза, она увидела, что по спальне медленно рассыпаются узоры от зеркального шара.

3

На улице послышались голоса; выглянув в окно, Эстер увидела, что в саду стали появляться гости. Очередь из припаркованных машин заняла чуть не пол-улицы.

Эстер отвернулась. Глубоко вздохнув, она подошла к кровати, взглянула на закутанную в плед птицу. Закрыла глаза: ей представились безжизненно опавшие черные крылья. Безжизненно опавшие.

Она вгляделась в зеркало, критически изучая отражение. Черные джинсы, ботинки, джемпер. Если кто-нибудь спросит, она сошлется на «Семейку Аддамс». Возвращение домой отняло у Эстер все силы. Кроме того, Эстер уже сделала одну попытку найти костюм: как-то она всю ночь просидела наедине с ноутбуком и бутылкой водки, исследуя интернет в поисках идей. Но при виде вязаных гетр и щипцов для волос, колготок в сеточку и блесток на Эстер накатила паника, и понадобилось полбутылки «Смирнофф», чтобы прогнать воспоминания: ей двенадцать лет, она смотрит, как пятнадцатилетняя Аура собирается на свой первый бал. Они с Нин уже в десятом классе, их пригласили на вечеринку, где собирались двенадцатиклассники. Аура перемерила три костюма Шер; один из них наконец заслужил одобрение Фрейи и Джека. В нем они и разрешили Ауре выйти из дома.

Эстер так и сяк рассматривала свое отражение в зеркале. Сняла невидимые волоски, приставшие к черной одежде. Не с первой попытки, но сумела запудрить синяк. Если не стоять на свету, а волосы зачесать набок, то тени скроют налившуюся шишку.

В дверь комнаты осторожно постучали.

– Заходи.

– Как ты тут… – На пороге, распространяя запах лака для волос, показалась Нин. Она успела заново взбить парик и поправить макияж – голубые и коралловые тени, блеск для губ, – но глаза у нее запали. – Что это на тебе? Где костюм?

Под внимательным взглядом Нин дерзкое желание Эстер объявить себя Мортишей или Уэнсдей испарилось.

– На западном побережье не так много магазинов, где продают маскарадные костюмы. – Эстер хотелось говорить уверенно, но, услышав, как жалко прозвучал ее голос, она внутренне сжалась.

– Твою мать, – буркнула Нин.

– Я просто…

– Слушай, Старри. – Нин глубоко вздохнула, и выражение ее лица смягчилось. – Знаю, тебе нелегко. Но вообще-то нелегко всем, кто сегодня придет. Ты уехала. У тебя были причины. А остальные, кто оказался не готов избегать тех мест – ни на острове, ни в собственной душе, – которые покинула Аура… – Нин внезапно замолчала, запрокинула голову и сморгнула. Слезы покатились по вискам двумя голубыми, с блеском, ручейками и исчезли под париком. Эстер, напуганной слезами Нин, захотелось утешить ее, но она замерла, не зная, как быть.

– То есть я тебе гарантирую, – продолжила Нин, промокая глаза извлеченным из кармана бумажным платком, – никто из сегодняшних гостей не забьет на маскарадный костюм, хотя всем этим людям тоже нелегко. В эпоху интернет-магазинов добыть маскарадный костюм – пара пустяков. И пусть тот факт, что ты пальцем не пошевелила, чтобы почтить память сестры, останется между нами, ладно?

Ответ застрял у Эстер в горле. Безмолвные звездные блики, которые бросал зеркальный шар, плясали между ней и Нин, мерцали на коже. Приглушенные голоса собравшихся в саду гостей потихоньку перемещались ближе к дому. Время от времени было слышно Куини: она встречала гостей. Нин подошла к окну, Эстер встала рядом. Она пыталась уловить голоса родителей, но пока безуспешно. С увеличенной фотографии на мольберте улыбалась Аура. Фотографию сделали в аэропорту – утром того дня, когда они все вместе провожали Ауру. Ей предстоял долгий перелет в Копенгаген. Эстер обняла сестру на прощание, и ей показалось, что Аура уходит – как вода сквозь пальцы.

Чрез минуту Эстер обнаружила, что Нин уже не стоит рядом с ней, а ходит вокруг, разглядывая ее под разными углами. Наконец Нин остановилась перед Эстер, постукивая по подбородку накладным красным ногтем.

– Что ты задумала?

– Прикидываю, с чем мне придется работать. Как дополнить вот это, – Нин широким жестом указала на Эстер, – вещами, которые я тебе привезла. – Достав из кармана джинсовой куртки телефон, она начала листать экран.

– Ты привезла мне костюм? – У Эстер сжалось сердце: Нин предвидела, что у нее, Эстер, при себе только отговорки. – Нин… – Эстер снова захотелось все ей объяснить.

– Спокойно, Старри. – Нин, нахмурившись, взмахнула рукой. – Я как раз погрузилась в море ссылок по запросу «маскарадный костюм, плюс белая девушка, плюс восьмидесятые».

За двадцать минут Эстер, все еще в черном, успела перенести сеанс завивки и начеса, от которого драло кожу на голове, а сама она морщилась, зато волосы превратились в шапку взбитых кудрей. Потом Нин натянула Эстер на голову привезенный с собой козырек на резинке, вылила на копну кудрей чуть не весь баллончик лака и прихватила прическу бесчисленным множеством невидимок. Взглянув мельком на свое отражение в зеркале, Эстер застонала. Оказывается, она стала на фут выше.

– Слышать ничего не хочу, – предупредила Нин, она теперь стояла у Эстер за спиной и начесывала отдельные пряди. – Повернись лицом. И держи телефон, чтобы я видела фотографию.

Эстер повиновалась. Нин какое-то время, прищурившись, изучала изображение на экране, а потом извлекла из сумки две одинаковые брошки. Брошки она приколола к черному джемперу Эстер, на уровне сердца. Снова порывшись в сумке, Нин достала тюбик розовой губной помады и отвинтила крышечку.

– Нет. – Эстер сжала губы, она не собиралась сдаваться.

Нин ждала. Ждала.

Эстер закатила глаза и шумно выдохнула в знак капитуляции.

Нин накрасила ей губы и, склонив голову набок, немного отступила.

– Думаю, мы закончили. – Она оглядела Эстер с головы до ног. – Можешь посмотреть.

Из зеркала на Эстер взглянула Кайли Миноуг с обложки дебютного альбома, который вышел в восемьдесят восьмом году. Эстер словно сунула голову в прорезь тантамарески^[10], как на карнавале, и превратилась в австралийскую поп-диву. Когда отовсюду зазвучала Тhe Loco-Motion, они с Аурой были еще детьми. Они носились по дому и распевали эту песню, пока отец не упросил их прекратить. Эстер помяла жесткий от лака локон: ни единого залома. Погладила брошки на джемпере – одинаковые солнечные очки-«кошечки», – шагнула к зеркалу и пораженно произнесла:

– Я же вылитая она.