– По диким степям Забайкалья,

Где золото роют в горах,

Бродяга, судьбу проклиная,

Тащился с сумой на плечах.

Бежал из тюрьмы темной ночью,

В тюрьме он за правду страдал.

Идти дальше нет уже мочи –

Пред ним расстилался Байкал.

Эта народная песня сибиряков рассказывает о нелегкой судьбе каторжан, – заключил он, а после быстро и неожиданно переключился на деловой тон. – Пара минут на фото и подышать, и едем дальше. Машина на той стороне ждет уже.

Туристы распределились вокруг памятника, кто-то фотографировался на его фоне, кто-то на фоне космических пейзажей, а кто-то ловил убежавших детей. В конце концов все снова загрузились в машину и отправились к переправе, перед которой длинным удавом тянулась километровая очередь из автомобилей.

Ольхон – это остров на Байкале, добраться туда можно на пароме или лодке. В летний сезон желающих много, вот и стоят бедолаги часами в ожидании. Проверка на прочность намерения.

В этот раз Галсан сел в салон, решив, что пора приниматься за работу. Он жизнерадостно улыбался загорелым лицом, и было совершенно непонятно, сколько же ему лет. Взрослый, старше сорока, однозначно. Но дальше ясность терялась. Может, и сорок, а может, и все шестьдесят. Узкие щелочки глаз, как бойницы в сторожевой башне, скрывали душу, но следили за всеми изучающе.

Пока ехали до парома в обход вереницы машин, Галсан выдал базу про Ольхон: длина, ширина, население. Куда интереснее было слушать намеки про места силы, шаманов и колдунов. Подробности он обещал позже.

У причала выгрузились. Вблизи Байкал уже не казался таким спокойным. Крупные волны накатывали одна за другой. Цвет воды сменился с синего на зеленый, потом вдруг стал серебристым, мрачно серым и вновь ультрамариновым. Байкал играл с небом в поддавки.

– Чемоданы, сумки, детей – все в сторону, вон туда! Вон в тот угол, – распоряжался гид, выгружая из багажника вещи туристов.

– Почему не оставить их в машине? – проворчала Алиса.

– Это чтобы в пробке не стоять, – сказал Галсан, занося чемодан сестер на паром. – На той стороне нас другой транспорт ждет. А эту отпустим, да.

Посадка длилась недолго, и вскоре огромная, груженая людьми и автомобилями баржа потянулась вслед за стареньким тяговым корабликом. Все туристы, кроме непоседливых детей, облокотившись на перила парома, завороженно наблюдали, как волны облизывают ржавый его борт. От воды веяло прохладой и свежестью.

А на том берегу вновь песчаная пыль и жара. Там их действительно ждал другой транспорт. Совершенно другой: серый УАЗ с круглыми, словно выпученные глаза, фарами, прозванный в народе «буханка». Его аскетичный салон, лишенный мягкости и заграничного комфорта, приглашал изнеженных московских туристов в суровую сибирскую реальность.

– Дороги у нас не очень, да. – Словно оправдываясь за «буханку», торопливо проговорил Галсан. – Машина простая, надежная, что танк. Но жесткая, так что держитесь крепче, да.

До гостиницы добрались минут за сорок. Хотя, опять же, оговорочка: гостиница – не совсем гостиница. Пять круглых войлочных юрт, вставших полумесяцем вокруг шатра-столовой. Вера решила окунуться в местную культуру с головой и выбрала этнический эко-кемпинг «Наратэй», что в переводе с бурятского означает солнечный.

Меж юртами то там то тут торчали низкорослые сосны, земля была утоптана, и хилая трава едва пробивалась сквозь желтую ее корку. Байкальский ветер трепал оставленную кем-то на ветке паутину ловца снов. Место не казалось уютным, оно внушало тревогу и будто намекало – все мы кочевники, перекати-поле, временные гости этого мира.

– Размещайтесь, отдохните часик, потом обед, и едем дальше, на Хобой, – распорядился Галсан, высадив своих туристов.

Внутри юрты было уже не так пусто, а главное, безветренно. Низкие потолки и отсутствие углов делали жилище несуразным. Две кровати, тумбочки и икеевский драповый диван не вписывались в округлую линию стен и казались здесь инородными предметами. Настоящие кочевники спали на полу, на шкурах вкруг очага, а здесь получилась сомнительная попытка совместить привычный западному туристу комфорт с этнической стилизацией. Для стилизации же на пол кинули безворсовый бордово-желтый ковер с геометрическим восточным орнаментом, а на столике рядом с диваном поставили фигурку монгольского воина с покрытием под состарившуюся бронзу – увесистую, но с клеймом «made in China» на обороте свинцовой подставки. Вера разочарованно вздохнула, Алиса же с облегчением выдохнула, обнаружив за тонкой фанерной перегородкой санузел с раковиной и даже душем. Каждому свое.

Глава 5. Отец Байкал

Отобедав лоснящимся от жира бухлёром в прикуску с хушуурами, сестры и прилипчивый мужик (его звали Алексей Аврутин) отправились дальше, на мыс Хобой. Жена Алексея, Елена, с детьми ехать отказались, и так утомились мелкие.

Дорога на Ольхоне местами напоминала стиральную доску, местами ее не было вовсе, так что сидеть приходилось прямо, крепко держась за поручни, чтобы позвоночник не рассыпался, а бухлёр не расплескался.

– Это самая дальняя точка нашего тура, – перекрывая шум мотора, рассказывал Галсан. – Сегодня туда съездим, оно стоит того, да. А завтра уже по малому кругу, поближе к кемпингу поедем. Если с погодой повезет, то и на море сходим, вкруг острова.

Оно правда того стоило.

До самого мыса машины проехать не могут, часть пути, что-то около километра, пришлось идти пешком с уклоном вверх, чтобы выйти на точку, с которой видно все море, весь масштаб.

– Высота здесь почти восемьсот метров, да, – вещал гид, в этот раз перекрикивая рев ветра. – Это северная оконечность острова. Хобой означает «клык», потому что скала на зуб похожа. Здесь одно из мощнейших мест силы, да. Сами сейчас поймете.

Когда добрались до смотровой площадки – поняли. Большое Море раскинулось перед ними во всей своей красе. Берег обрывался отвесной стеной, и внизу, далеко внизу, шевелился Байкал, бился волнами о скалы, рассыпался на миллиарды сверкающих брызг, собирался в мощный кулак и вновь обрушивался на камни. Над волнами летали чайки. Над волнами и под обрывом. Ошеломляющее зрелище!Будто сам ты – большая птица, будто сам летишь над морем и смотришь свысока на глупых чаек.

Сильный ветер добавлял ощущения полета. Казалось, стоит прикрыть глаза, раскинуть руки в стороны, податься вперед и полететь. Ветер подхватит и удержит от падения, обнимет, как заботливый отец.

Алиса расслабилась, вдохнула полные легкие свежего воздуха, отпустила контроль. Что она и правда такая ершистая? Чего вдруг? Хорошо ж все. Хорошо-о-о-о.

После Хобоя Галсан повез их в еще одно место. Рассказывал по дороге:

– Это новодел, но интересный. Слышали про Даши Намдакова?

– Скульптор? – уточнила Вера.

– Скульптор, да. Звезда мирового масштаба, считай. Наш. Вот он пару лет назад здесь бронзовую статую поставил, семь метров в высоту, «Отец Байкал» называется. Хотя многие не согласны с таким видением батюшки, да. Но стоит старый. Туристам нравится.

Вновь пришлось часть пути пешком идти, и вновь в горочку. Не сразу поняли, где статуя. Ожидали увидеть образ старика, человека. А шли к дереву будто бы. К старой иссохшей лиственнице. Но чем ближе они подходили, тем отчетливее понимали замысел. Намдаков действительно воплотил дух Байкала в образе усохшего, но все еще мощного дерева, крона которого раскинулась переплетением оленьих рогов. В трещинках сухой коры просматривались черты старческого лица. Жутковато. На ветках-рогах подвешены колокольчики, подпевающие песне ветра.

Здесь тоже постояли, послушали. Сначала бронзовый дзыньк скульптуры, потом истории Галсана про дух Байкала, про его буйный нрав. Положили монетки внутрь бронзового дерева, загадали желания. И обратно, в кемпинг. Уставшие, умиротворенные. Даже навязчивый Алексей притих, отстал от девчонок.

По дороге Галсан спросил разрешения заехать в деревню:

– Пять минут через Хужир тут, да. Я у брата заночую. Закинете меня, и дальше в гостиницу водитель вас отвезет. А завтра с утра на Шаманку поедем.

Уже темнело, когда свернули в поселок. И сизые сумерки вуалью легли на кривые дощатые заборы, на навозные кучи и голые электрические столбы. Деревню трудно было назвать живописной – ни зеленых палисадников, ни резных ставень, и цвет настроения – песочно-серый. Но ее ли в том вина? Ольхон – это вам не Кипр, тут иные порядки, иные условия.

Алиса равнодушно рассматривала безвкусные вывески магазинов, в основном продуктовых, и вдруг мелькнуло что-то знакомое. Не сразу сообразила, что именно цепануло. А оказалось, – новенькая табличка с названием улицы: «ул. Арсалана Дашицыренова».

– Смотри, – она ткнула в бок сестру. – Это же из дедова дневника имя.

Вера выскочила из УАЗа вслед за успевшим уже попрощаться со всеми Галсаном, крикнула:

– Стойте! Подождите, Галсан! – указала пальцем на табличку. – Почему так улица называется?

– А-а-а-а, – будто обрадовался вопросу гид и снова заулыбался всем лицом. – В честь деда моего, Арсалана Доржиевича. Тут дом его стоял. Два года как помер, до ста лет пару дней не дожил, да. Участник Великой отечественной, герой.

– Ух … ты, – только и могла вымолвить Вера.

– А чего вдруг интерес, а? Слышали про него чего?

– Не знаю, про него ли. У моего прадеда в дневнике это имя записано.

– А прадеда как звать?

– Афанасьев Арсений.

Галсан вдруг перестал улыбаться и смотрел растеряно, молчал. Наконец произнес:

– Надо же … думали бредит дед. Вспоминал перед смертью какого-то Арсения, да. Сеней называл. Удивительное совпадение.

Вера смотрела на него вопрошающе, ждала продолжения. Но Галсан улыбнулся и кивком попрощался, сказал только:

– Завтра увидимся, Вера. Я поспрашиваю у брата, дед с ним жил, у него на руках умирал. А пока езжайте. Отдыхайте. Доброй вам ночи.

В кемпинге ждал ужин кочевников и большой вечерний костер, почти пионерский.

Семейство Аврутиных заняло раскладные кресла поближе к столовому шатру, их дети бегали рядом, жарили на огне зефир, нанизанный на длинные прутья, вопили и дрались. Алексей кидал тоскливые взгляды на сестер, но приблизиться уже не решался. Елена, жена его, посматривала исподлобья, но молчала. Уставшая, располневшая, растрепанная и даже неряшливая, но очевидно когда-то красивая. Та красота и ныне проглядывала сквозь мешки под глазами и плотно сжатые в недовольстве губы.

Сами же сестры разместились по другую сторону очага и, наслаждаясь танцем рыжих всполохов, потягивали сухое белое.

– Что, если это тот самый Арсалан? – не унималась Вера.

– Да, забавно было бы.

– Хочу завтра напроситься к нашему гиду в гости, может документы какие остались у его брата, фотографии. Надо посмотреть.

– Да не, совпадение, – лениво обронила Алиса и потянулась, как кошечка, вновь поймав на себе взгляд Аврутина.

– Проверить в любом случае надо.

В этот момент за спинами зашуршал песок и между их креслами втиснулась круглая голова с неизменной улыбкой на все лицо – Галсан. Сам пришел.

– Я не утерпел, да, приехал, – поворачиваясь то к Вере, то к Алисе, сказал он. – Расскажите, что за дневник?

– Лис, принесешь? Он в чемодане под кроватью, – встрепенулась Вера.

Обрадовавшись, что есть с кем обсудить Арсения Афанасьева, она рассказала гиду все, что знала о прадеде, и о своих неудачных поисках в архивах Иркутска. Когда Алиса принесла завернутую в прозрачный файл тетрадь, Вера передала ее Галсану со словами:

– Только эти записи, и больше ничего. Из понятного – имена, дата и географическое название Слюдянка. Теперь пытаюсь найти зацепочки, чтобы раскопать дедову родословную, узнать, кто были его предки.

Галсан, внимательно всматриваясь в строки, спросил:

– А цифры что значат?

– Не знаю. Думаю, что это код, но ключа к нему нет.