Буканьерки (страница 7)
– Маркиза Брайтлингси – его мать. Эта семья очень большая. Я занималась с двумя младшими дочерьми, леди Гонорией и леди Ульрикой Марабл. Лорд Ричард, насколько я понимаю, третий сын. Но его так редко видели дома…
Миссис Сент-Джордж глубоко вздохнула. Она не ожидала такого внезапного погружения в мир английской аристократии, и ей стало немного не по себе, словно все Брайтлингси и Мараблы присутствовали в комнате и она должна была соблюдать надлежащий этикет, но даже не знала, как к ним обращаться без мужа, который подсказал бы ей, как себя вести. Она засомневалась, не слишком ли усложнит жизнь эксперимент с английской гувернанткой. А брови у этой женщины были такие чёрные и ироничные.
– Лорд Ричард, – продолжила мисс Тествэлли, – всегда любил пошутить.
Её тон ясно дал понять, что она не слишком-то озабочена им и его титулованными родственниками. Миссис Сент-Джордж почувствовала облегчение.
– Что касается вашей дочери Анабель, – продолжила мисс Тествэлли, – возможно, вы хотите дать мне общее представление о том, какого уровня она достигла в своих занятиях?
Теперь тон мисс Тествэлли стал сугубо профессиональным, и настроение миссис Сент-Джордж снова упало. Ах, если бы только полковник был здесь – он и был бы, если бы не эта женщина! Была бы здесь хотя бы Нэн…
Миссис Сент-Джордж беспомощно взглянула на гувернантку. Но внезапно её осенило.
– В этих вопросах я всегда доверяла учителям девочек, – величественно произнесла она.
– О, конечно, – согласилась мисс Тествэлли.
– А их отец, он проявляет большой интерес к их знаниям – когда позволяет время… – продолжила миссис Сент-Джордж. – Но, разумеется, его деловые интересы… очень значительные…
– Кажется, я понимаю, – мягко согласилась мисс Тествэлли.
Миссис Сент-Джордж снова вздохнула с облегчением. Гувернантка, которая всё понимает без утомительных объяснений – разве это не лучше того, на что она надеялась? Конечно, мисс Тествэлли выглядела невзрачно; но её глаза под выразительными бровями были прекрасны, и в ней ощущалась твёрдость. И чудом было то, что Нэн уже почувствовала к ней симпатию. Только бы другие девочки не высмеивали её из-за этого!
– Конечно, – снова заговорила миссис Сент-Джордж, – для меня главное, чтобы моих девочек научили… вести себя как леди.
Мисс Тествэлли тихо сказала:
– О да. Светские манеры.
– Скажу прямо, мне не очень нравятся девочки, с которыми они здесь общаются. Саратога уже не та, что прежде. В Нью-Йорке, разумеется, всё будет иначе. Надеюсь, вам удастся убедить Анабель учиться.
Она не могла придумать, что ещё сказать, и гувернантка, казавшаяся необычайно проницательной, слегка поклонилась и тихо произнесла:
– С вашего позволения…
Комната мисс Тествэлли была узкой и спартанской; но она уже успела заметить, что все номера в летних отелях Америки такие. Роскошь и позолота – только в общих гостиных. Её это не слишком беспокоило; она никогда не была избалована комфортом, её итальянская натура к нему и не стремилась. По её мнению, главное отличие между комнатами гувернантки в Тинтагеле или в Оллфрайерсе, поместье Брайтлингси, и теми, что она занимала с момента приезда в Америку, заключалось в том, что первые были больше (а потому и труднее отапливались) и обставлены обветшалыми остатками былой роскоши, застланы коврами, в которых застревал каблук; тогда как у миссис Пармор и в этом большом отеле комнаты гувернантки, пусть и тесные, но аккуратные, а мебель – в хорошем состоянии.
Но в тот полдень мисс Тествэлли, возможно, устала, её угнетала жара или, быть может, просто непривычное чувство одиночества.
Конечно, было странно оказаться в подчинении у людей, которые хотят, чтобы их дочерей учили «вести себя, как подобает леди». («А в противном случае что? – подумала она. – Тревожное видение, как Кончита Клоссон?»). Во всяком случае, мисс Тествэлли внезапно охватили чувство ностальгии, совершенно неразумная тоска по обеденному залу в глубине одного ветхого дома на Денмарк-Хилл, где её мать в траурном чепце из белого крепа[20] сидела у полупустого камина, перелистывая ревматическими пальцами страницы проповедей преподобного Фредерика Мориса, а напротив неё, с другой стороны очага, Дженнаро Теставалья, всё ещё крепкий и сильный в своей глубокой старости, задумчиво смотрел неподвижными глазами со своего пергаментного лица и повторял снова и снова какие-то забытые строки своих революционных стихов. В этой комнате, с постоянным запахом холодного кофе и тлеющих углей, мази для суставов и старости, мисс Тествэлли провела одни из самых удручающих часов своей жизни. «Моя тюрьма», – назвала она её однажды. И всё же, разве не по этой ненавистной комнате она теперь тосковала?