Впереди показались отсветы факелов, и мой отряд выскочил к круглой шахте, по стене которой вился деревянный пандус. Вниз спускался ещё один отряд, а из темноты позади нас доносился топот неживых, почуявших добычу. Мы кинулись по пандусу вниз, догоняя бежавших нерождённых. А те явно выбивались из сил. Девушка из отряда впереди обернулась, и я с радостью узнал Подругу. И даже начал поднимать руку – для приветствия. Подруга остановилась, крикнула что-то главному отряда. Тот тоже обернулся, подскочил к ней – я узнал сероглазого. До них оставалось ещё два витка. А потом я увидел, как сероглазый и Дружище вместе схватились за секцию пандуса и скинули её вниз.

– Гады! – вскрикнул Приятель у меня за спиной. – Гады!

– Прости, Приятель. Надо было, как Дружище, лезть к нам, – Подруга засмеялась, а сероглазый хмыкнул и приобнял её за талию. – Я ведь предупреждала тебя! Надо быть с главным.

Они развернулись и неспеша побежали дальше. А я застыл, начиная понимать и взгляды Приятеля, и Подруги, и Дружища. Наверно, они просто ожидали, что я буду главным. И когда я не сломал свой чурбан…

До следующего витка было шагов десять-пятнадцать – при неверном свете факела определить было сложно. И правда, гады: выбрали одну из самых длинных секций на всем витке. Если и можно было найти доску такой длины – то выше, а там уже лился поток неживых.

– Как будто я мог выбирать… – проговорил Приятель, опускаясь на деревянный настил рядом с провалом, глянул на меня и зло произнес: – Всё ты!

– Не я выбирал тебе отряд, – ответил я.

Выше на пару витков громыхнули ноги тварей. Я скинул сумку и вытащил одеяла. Длинные… Под такими можно с головой укрыться. Первое я привязал к опорному столбу, а второе – к первому узлом. Откуда только знал, как вяжется узел?

– Кто может вязать узлы?

– Мы умеем, – ответила мне глазастая, кивнув на другую девушку.

– Тогда все быстро скидываем одеяла им, – приказал я. – Мы встаём и прикрываем проход.

Меня поняли. Я, здоровяк, Приятель и ещё один парень из отряда встали поперек пандуса, перекрывая проход к девушкам, которые лихорадочно связывали веревку из тонких покрывал. Твари рвались к нам, периодически сталкивая вниз более слабых собратьев, и первый неживой уже был в нескольких шагах, когда мы дружно подняли копья. Прыжок – и тварь насадилась на острия, вцепилась когтями в дерево пандуса и отпрыгнула прямо под ноги набегающей товарке. Та оставшийся путь прокатилась кувырком, а здоровяк пинком отправил её вниз. Одновременно я ударил первого неживого в глаз, а Приятель и четвертый парень встретили копьями нового нападающего.

– Спускаемся! – крикнула длинная, первой соскользнув по импровизированному канату на следующий виток пандуса.

А я добил ещё одну тварь. Приятель и здоровяк оборвали полет следующей, а четвертый боец проколол горло мелкой неживой, попытавшейся проскользнуть между двумя крупными сородичами. Мы отступили к провалу, а по пандусу к нам под ноги стекала кровь убитых неживых. Ноги скользят, но твари тоже валятся на подходе, спотыкаются, вскакивают, поскальзываются – благодаря чему через образовавшуюся кучу малу прорываются единицы.

– Я пошла, – сообщила глазастая.

– Приятель, ты, и потом ты – здоровяк, – определил очередность я.

Со здоровяком встретили копьями ещё одного неживого, с шипением прыгнувшего на нас. Приятель сполз по канату вниз, а вот четвертый слишком поспешно отвернулся, и у него на спине оказался здоровенный неживой. Здоровяк попытался скинуть его с товарища, но тот уже впился бедолаге в шею. Мой окрик заставил здоровяка оставить неудачливого бойца и прыгнуть к канату – не до помощи сейчас, да и не поможешь уже.

В следующее мгновение на меня прыгнуло сразу двое неживых. Понимая, что просто не успею отбиться, я отшатнулся к стене, а твари приземлились на то место, где я только что стоял. Одна успела полоснуть зубами по плечу, вторая когтями по спине. Я отвел копье, чтобы ударить ближайшую тварь, но той неожиданно прилетело от её товарки. Обе неживых устроили драку между собой, не обращая внимания на меня. Не веря своему счастью, я успел проскочить по спине неживой, пожирающей так и оставшегося безымянным парня из моего отряда – и прыгнул вниз, уже в полете хватаясь за канат. Через меня перепрыгнул мелкий неживой, лишь слегка царапнув по щеке, и с воем улетел вниз. Ужас в том, что после удара о настил уровнем ниже – он продолжил шевелиться, но, к счастью, встать уже не мог.

Когда до настила осталась пара одеял, я, удерживаясь одной рукой, другой подтянул копьё, прихватив его под самым наконечником. Три укола пробили одеяла, и ткань под моим весом начала с треском расползаться. Настил больно ударил по ногам, а я, перекатившись, кинулся за своим отрядом и единственным факелом, света которого уже не хватает, чтобы понять, что происходит наверху. Уже на бегу я осознал, что кровь пропитывает рубашку и льется из щеки. Бег закончился только на дне шахты. Длинная, Глазастая, Здоровяк и Приятель стояли, сбившись кучкой, и глядели на меня. А рядом лежала тварь, которую Здоровяк спихнул вниз, и Дружище. Хотя какой из него «дружище»? Когда я подошел, то понял, что он ещё жив, но ноги вывернуты слишком странно. Сломаны.

– Друг, Приятель, вытащите… Чуть-чуть осталось, – хрипит он. В глазах страх.

Мой отряд посмотрел на меня: смотрят молча и ждут решения. А у меня в душе – пустота от предательства. И злости-то не осталось совсем. Дружище все понимает, умоляюще смотрит на меня, а я качаю головой – не хочу.

– Есть желающие тащить его на себе? – спросил у бойцов, но те промолчали. – Прости, Дружище. Надо было, как Приятель, идти к нам. Тогда бы вытащили.

Дружище зарычал, попытался поднять копье, валяющееся рядом, но мы уже бежали дальше по проходу. А сзади медленно догоняет шипение и топот – как-то неживые продолжили все-таки спуск. Мы успели пробежать триста шагов, когда сзади раздается отчаянный крик, но я только на миг прикрыл глаза. «Совесть… Совесть это называется», – подсказала память. Вот только почему ты, совесть, терзаешь меня, а не Дружище, Подругу или сероглазого?

Еще одна шахта – всего четыре витка наверх. Мы преодолеваем их меньше чем за минуту, выбегаем из шахты и видим деревянный частокол.

– Ещё группа! Пятеро! Веревки!

С частокола падают веревки, за одну из которых я хватаюсь. Меня тянут вверх.

– Быстрее! Быстрее! Неживые идут!

Из темноты несется шипение, но мы уже наверху. Наверху, за частоколом. Вокруг ноги в плотных кожаных сапогах и штанах.

– Ааори! Первый и второй десятки – к парапету, третий, четвертый и пятый – к воротам. Шестой и седьмой – на стену. Восьмой, девятый и десятый – резерв. Сегодня некоторые заслужат себе имя! В бой! Пятнадцатый – на вас новенькие, зовите шестнадцатый и семнадцатый!

Меня подхватили и потащили куда-то. Я даже пытался шевелить ногами, но сил не осталось совсем.

– Прикрой глаза! Ослепнешь! – предупредила девушка, поддерживающая меня слева.

Ее длинные каштановые волосы постоянно попадают мне на лицо, но я не обращаю внимания. Сияние впереди ослепляет, и я закрыл глаза. Последнее что я помню – как меня усадили в какую-то телегу и как заскрипели колеса, когда мы тронулись. Глаза невозможно открыть – слишком ярко вокруг, и я провалился в какой-то сон-беспамятство, где снова убегал от неживых.

Глава 3

– Новенький, подъём! – Я открыл глаза и увидел всё те же длинные каштановые волосы. Правда, ещё были смеющиеся карие глаза, острый нос и упрямые складочки рядом с губами. – Хорош спать!

– Я… это… – Я начал подниматься, собираясь вылезти из телеги, но никакой телеги не обнаружил. Я лежал на кушетке (на ней был даже матрас), под одеялом и совершенно голый. На ранах, полученных во время Порки, – повязки. Кушетка вместе со мной находилась в маленькой комнатушке, отгороженной какой-то плетеной дверью.

– Ты… это, – баском передразнила девушка, – сутки уже спишь. Имя не ждёт! Вставай, ааори!

– Мне бы одеться, – смущенно ответил я.

Девушка фыркнула, указала на стул рядом с кушеткой, где сложена одежда, и вышла из комнаты. Через плетень двери я с трудом расслышал бормотание: «Какие мы стеснительные». Я быстро оделся: кожаные штаны, простая рубаха из плотной ткани, – но лучше той, в которой я отправился на Порку. Через несколько мгновений, уже одетый, я вышел из комнаты. Девушка, наклонив голову, рассмотрела меня и снова фыркнула.

– Что не так? – не понял я.

– Сапоги у изножья кровати, пояс на спинке стула, – пояснила она.

Я почувствовал, как кровь приливает к щекам, но нашел в себе силы пожать плечами, улыбнуться и юркнуть назад. В этот раз девушка зашла следом и помогла одеться. Рубаху под пояс, а штаны через прорези в рубахе цепляются к поясу.

– Так, новенький, – она критически оглядела меня. – Я – Пятнадцатая, десятник.

Я вспомнил, чему нас учили, и отвесил ей полупоклон, кляня себя за невнимательность. Брошь с номером у нее на вороте отлично видна, как и кинжал на поясе – такие только десятникам полагаются.

– Оставь эту гадость с поклонами и прочим, – Пятнадцатая поморщилась. – Слушай сюда. Всякие поклоны и приседания ты выполняешь только тогда, когда требуют. В остальное время – ты солдат! Я не знаю, кто придумал все эти обращения и расшаркивания, но чтобы больше – никогда. Понял?

Я кивнул.

– Неверно! Если всё понял – бьёшь себя кулаком по левой сиське и орешь: «Да, мать твою!».

Я в точности выполнил инструкции, и Пятнадцатая начала совершенно бессовестно хохотать. Из соседней комнаты выглянул паренек постарше.

– Пятнадцатая, ты чего тут?

– Сгинь отседова, – ответила девушка, погрозив парню кулаком, но смеяться прекратила. Тот с ухмылкой исчез. – Так, а теперь серьезно. Никаких «матерей», да и прочего не нужно. Приложил кулак к левой стороне груди – показал, что всё понял.

– Ну вот и зачем ты? – не выдержал я.

– Да ты бы видел свою рожу, когда орал, – Пятнадцатая снова рассмеялась, но быстро успокоилась. – Ладно, новенький, пошли. Как тебя в школе нерождённых звали?

– Друг, – ответил я, вызвав очередной приступ смеха.

Ее привычка хохотать надо мной вызывает жгучую обиду. Но меня сейчас расстраивает всё – особенно когда я вспомнил про «друзей» и «подруг». От этих гадких мыслей стало ещё хуже.

– Друг, упасть не встать! – Пятнадцатая взяла себя в руки и покачала головой. – Сколько фантазии-то. Просто великолепно!

– Что смешного? Там таких друзей хоть попой жуй. – Мне и смешно, и обидно. Веселье Пятнадцатой настолько заразительно, насколько же и вызывает досаду на собственное незнание. А девушка снова начала смеяться. Да что с ней не так? Разве можно столько смеяться?

– Как ты сказал? Хоть «попой жуй»? Восторг! – Пятнадцатая успокоилась и, будто почувствовав моё состояние, положила руку на плечо. – Отличная фраза, новенький! Не тушуйся. Я смеюсь, потому что оригинальностью имена не блещут. Нам тут тоже не очень удобно. В мой десяток только с вашего выпуска два друга прилетело, один приятель и одна подруга. И это всё твой отряд. Только мелкая девочка с нормальным прозвищем.

– И как её зовут? – поинтересовался я. – А высокая – это подруга?

– Теперь высокая – Лись, – наставительно сказала Пятнадцатая. – Есть тут рыбёха длинная и тощая такая. А мелкая как была Зенкой, так мы её и оставили. С такими-то лупёшками. Приятеля назвали Мысем – у него морда узкая, подойдёт. Друга – Пузом, где только отъел?

Мы доходим до конца коридора и ныряем в проём, за которым начинается винтовая лестница.

– Самому интересно было, – кивнул я. – А меня как назвали?

– Никак пока не назвали. Эти красавчики сразу очнулись, а тебя лекарь на ноги ставил. Где тебя так покусать успели?

– Да был бой. Я отходил последним, прикрывал. Вот и цапнули, – пояснил я, вспомнив оборону пандуса.