Диль повернулся к амфитеатру. И Лена, игнорируя головную боль, послушно подалась вперёд, нависая над партой. Она смущённо подняла руку, прилежно делая вид, будто очарована, любуется. Как Альбина Сафаева или их староста – Миша Акимов. Как абсолютно все в этой аудитории.

«Какой-то чёртов культ», – в который раз подумала она, через силу удерживая на лице заискивающую улыбку.

– Новгородское восстание. – Альбина начала говорить одновременно с тем, как подняла руку: Лена заметила краем глаза её стремительное движение. – Тысяча семьдесят первый.

Ларина повернула голову и снова столкнулась взглядом с Сафаевой. У соседки были большие чёрные глаза, похожие на продолговатые пуговицы – такие же миндалевидные, такие же глянцевые. И красные-красные губы.

Боль прострелила виски, и Лена отвернулась, тут же натыкаясь взглядом на яркий затылок Миши Акимова. Ещё одного фанатика господина доцента, а ещё члена его занятного «тайного» клуба. В этой аудитории таких было несколько.

– Верно, – Диль дёрнул уголками губ в поощрительной улыбке. – Но не только оно. Новгород, Киев, Белоозеро – «Вѣ свѣмы, кто обилье держить»^[5], и это только за названный год… На сторону епископов становились князья и дружина, но вот простые люди всё ещё шли за волхвами. А ведь с крещения прошёл почти век.

Его взгляд скользил по лекторию, задерживаясь на каждом, но не более пары мгновений. Глядя на всех и ни на кого одновременно.

– Удивительно, насколько слепо люди доверяли волхвам, да? Безропотно делали всё, что им было сказано, даже… – Диль облокотился на преподавательскую кафедру, хитро прищурившись. – Приносили в жертву своих родных. Да-а. Если кудесник обвинял их… скажем, в неурожае: «И привожаху к нима сестры своя, и матери и жены своя»^[6]. И если вы заглядывали в список дополнительной литературы, то конечно, уже поняли, о ком идёт речь. Не так ли?

Лена подняла руку, украдкой бросив взгляд на соседку. Та нахмурилась, пялясь стеклянными глазами в пространство перед собой.

– Да, Елена, – Диль благосклонно кивнул, позволяя Лариной говорить.

– Ярославские во‑олхвы. – Она медленно поднялась, сосредотачиваясь на словах, пытаясь подавить заикание. – Т-т-от же год, что и Но-оновгород, семьдесят первый.

– Верно. Поделитесь подробностями? – мягко поинтересовался Диль, впрочем, уже скользя взглядом по нижним рядам амфитеатра. – Или, может, хочет кто-то ещё?

Лена открыла было рот, но в это мгновение Сафаева подскочила с места. Их общая столешница дрогнула, карандаш, сорвавшись на пол, со стуком запрыгал по помосту.

– Восстание смердов^[7] в Ростовской земле! – выпалила Альбина. – В тот год был сильный неурожай и, как следствие, голод. Воспользовавшись ситуацией: недовольством, волнениями… ярославские волхвы внушили крестьянам, что во всём виноваты зажиточные женщины, – она говорила быстро, запинаясь и заикаясь.

Лена раздражённо стиснула зубы, опускаясь на место. Сафаева была выскочкой. Это не мешало им нормально общаться в свободное от учёбы время, но на занятиях… иногда хотелось её придушить.

– Хорошо. – Диль покровительственно улыбнулся. – И мы всё это знаем, потому что?.. Да, Михаил?

Лене с высоты пятого ряда было хорошо видно, как внизу дёрнулся староста. Миша Акимов, как Ларина поняла из разговоров с Альбиной, получил своё назначение не то чтобы заслуженно. Но в итоге справлялся неплохо. На удивление.

Миша встал:

– Эти события описаны в «Повести временных лет», – легко подхватил он слова Сафаевой. – К волхвам вели женщин, и «ярославские кудесники» разрезали им спины, делая вид, будто достают еду прямо у них изнутри. Хлеб, рыбу. К ним приводили даже своих родственниц. Люди верили, будто это настоящее колдовство.

Его волосы были медными. И на остром люминесцентном свету, а может из-за нарастающей мигрени их цвет казался Лене таким ярким – почти красным, почти кровавым – что резало глаза.

– Очень хорошо, – Диль довольно кивнул. А Акимов неловко рухнул обратно на скамью. – Любопытно, не правда ли? Верования строились вокруг культа предков и природных явлений. Многие божества, хотя у разных племён они могли называться по-разному, воплощали собой силы природы. Это не удивительно, потому что от природы зависел урожай. А от урожая – жизнь всего племени. Так что неурожайный год значил для них лишь одно – боги разгневаны. Ведь им больше не воздают жертв, подаяний. Волхвы ловко спекулировали на этой теме, ведь люди были в отчаянии.

Лена снова скосила глаза на Альбину. Сафаева на преподавателя больше не смотрела – покрывала бисерным почерком листы тетради. С такой фанатичностью и скоростью, что тряслась вся их столешница.

Мигрень стала сильнее и глубже. В аудитории стояла сырая прохлада. На потолке стрекотали длинные лампы. Их острый белый свет заставлял мёрзнуть только больше. Было одновременно холодно и душно. И Лену не согревал даже шерстяной жилет. Мужской, крупной вязки, с бежево-коричневыми ромбами – она носила его каждый день. Её любимая и единственная тёплая вещь.

Лена перевела взгляд на Акимова. Тот, в отличие от Альбины, конспектов не вёл. Но смотрел на Диля с выражением болезненной сосредоточенности. Внимал каждому его слову.

«Как древние славяне своим ужасным волхвам», – подумала Лена

За окнами почти рассвело. Небо нависало одной сплошной цинковой тучей. И из неё лениво валил снег. От искусственного света щипало глаза, а от голоса доцента, расходящегося эхом по аудитории, голова гудела уже почти невыносимо. И Лена запустила руку под парту и нашарила портфель – некрасиво и до отказа набитый кучей барахла, будто тюк с зерном. Он был потёртым, старым, но кожаным. Добытым на одной из барахолок. Здесь у многих были какие-нибудь подобные вещицы «с историей». В конце концов, ведь они учились на историков и все были такими позёрами.

Лена потёрла руками лицо – лоб был горячим, а пальцы, скользнувшие под короткую чёлку – ледяными. Ларина зажмурилась, машинально приглаживая волосы.

Она вытащила из портфеля термокружку. Стоило приторной, немного остывшей жиже скользнуть в горло, как стало полегче. Лекарство было гадким, но действенным.

– Лена, – едва слышно прошипела Альбина. – Потише.

Лена послушно обернулась к ней, выдавив пристыженную улыбку.

Чёрт возьми, Сафаева была куда приятнее, когда в ужасе пялилась на нарисованную «эм» на доске. Кстати, об этом.

Лена открыла тетрадь и, бросив быстрый взгляд на преподавателя, написала:

«Слухи про него правда в итоге?»

– Взгляните сюда. В чём может быть смысл дерева? Все мёртвые – это корни: они в земле. – Мелок Диля скрежетал по доске. – Живые – это само дерево. Дети – листья, плоды; мужчины и женщины – ветви, старики – ствол. Живые ходят по земле, мёртвые покоятся под ней…

Лена мягко подтолкнула тетрадку к соседке. Та не обратила внимания, и Лариной пришлось тихонько кашлянуть. Лишь после этого Сафаева, оторвавшись от конспектов, недовольно зыркнула в ответ.

– …Почитание предков было очень важно, ведь дерево крепко и могуче, лишь пока крепки и могучи его корни. Если корни исчезнут – дерево умрёт. И опять всё сводится к природе, да?

Лена настойчиво постучала пальцем по своему вопросу. Альбина вскинула брови. Их двухсекундный обмен взглядами вышел напряжённым. И Лена сдалась первой: закатив глаза и придвинув обратно тетрадку, послушно дописала:

«Диль и следствие – я про это. Что Акимов говорит? Диль консультирует их или нет?»

Альбина раздражённо вздохнула, едва только взглянув на записку. Лена состроила умоляющую гримасу. И приятельница устало прикрыла глаза.

«Я не знаю», – всё же написала она. И подчеркнула слова с таким остервенением, что остриё стержня прорвало лист.

Ларина цокнула.

– Тише! – одними губами прошипела Сафаева.

– Д-да ладно тебе, – шепнула Лена, игнорируя её негодование. – Ра-а-расскажи.

– …Языческие культы, с «кудесниками» во главе были невероятно массовы. Невероятно жестоки со всеми их этими… весёлыми ритуалами. Дикими…

Лена мельком взглянула на преподавателя. Но, услышав шорох бумаги, снова выжидающе уставилась на соседку. Альбина неуверенно теребила краешек тетради.

– Пожалуйста, – прошептала Ларина.

И на этот раз Сафаева капитулировала, с судорожным выдохом принявшись покрывать бисерным почерком листок.

– …и невероятно влиятельными. К счастью, со временем они… – В голосе доцента явно проступили весёлые нотки: – Были искоренены.

Лена подняла на него взгляд и послушно улыбнулась, хотя он в её сторону и не смотрел. Не было никаких сомнений в том, что Диль выбрал его намеренно – это последнее слово. Доцент был всё время таким драматичным, будто стоял не за кафедрой, а на сцене. Культ природы, культ предков – всё вырвано с корнем. Их древо погибло. Лена заправила за ухо прядь волос. Алексей Диль и его студенты, вовсе не изучали древних славян. Нет-нет. Они их препарировали.

Тетрадка, отправленная по столешнице с такой силой, что вздыбились страницы, пронеслась перед глазами. И Лена хлопнула по ней ладонью прежде, чем та сорвалась на пол.

– Да тише! – шикнула Альбина.

Ларина её проигнорировала. И жадно вчиталась в аккуратные и ровные строчки:

«К нему приходили из-за аспиранта, да. Потому что он был его аспирантом, очевидно. Это я знаю точно. А консультирует он следствие или нет – официально или неофициально, – я понятия не имею. А даже если и да, маловероятно, что мы об этом узнаем наверняка. Очевидно, что это держалось бы в тайне, нет?»

Очевидно. Лена хмыкнула. С тех пор, как нашли изувеченное тело пропавшего полгода назад Виктора Лыкова, весь университет стоял на ушах. А исторический факультет – особенно, и едва ли их в этом можно было винить. Виктор был аспирантом, Алексей Диль – его научным руководителем. Но когда на прошлой неделе был найден ещё один труп… но когда в прессу просочились подробности обоих убийств – оккультные символы, перерезанное горло и огромная кровавая «m», выведенная прямо на лбу – все просто сошли с ума. Неважно, что вторая жертва с университетом никак не была связана. После того, как слухи о ней разнеслись по аудиториям и коридорам, к ним на кафедру всё время приходили… посторонние. Так стоило ли удивляться осторожным и восторженным шепоткам, будто Диль помогает расследованию? Его монографии о языческих ритуалах и культуре древних славян расходились огромными тиражами.

Ларина перевернула страницу и, хмыкнув, написала:

«Как думаешь, кто нарисовал эту штуку у него на доске? И зачем?»

Альбина нервно застучала носком ботинка по полу, когда прочитала.

«Поиздеваться? – написала в ответ. – Я не знаю, люди тупые. Это отвратительно и жестоко».

Лена придвинула тетрадь обратно и покусала губу, собираясь задать следующий волнующий вопрос – про «Кентавристов» и успехи Альбины в попытках вступить в их ряды. В конце концов, это стремление было общим. И именно оно их в итоге и сблизило. Но Сафаева вдруг подвинула к ней собственные конспекты. И среди бесконечных схем, выделенных разными цветами пёстрых предложений и рисунков в уголках, Лена не сразу заметила трижды подчёркнутую надпись на полях:

«Закрыли тему, окей? Ты мешаешь».

Ларина поджала губы, но благоразумно решила отступить.

Доцент закончил с теоретической частью, когда до конца лекции оставалось меньше десяти минут. И, как за ним всегда и водилось, переключился на блиц-опрос. Студенты выпрямлялись, разминая пальцы или растирая уставшие глаза. Многие оживлённо тянули руки – что было ни к чему, потому что Диль спрашивал по списку. Он никогда никого не стыдил за невнимательность, но у большинства материал всё равно отскакивал от зубов. Просто потому, что все хотели ему угодить.

Почти все.