– Не нужно. – Веселье и лёгкость слетели с Лады так быстро, будто их и не было. Она недобро прищурилась. – Не разбрасывайся кровными обетами, сколько раз тебе повторять, дурочка?

– Так какое? – Солнцева поднялась со стула и потянулась.

«Криптская книга имён» была бесцеремонно отброшена на столешницу, будто Солнцева и не мечтала предыдущие несколько лет хотя бы просто коснуться этой реликвии.

– Малина.

Солцнева поперхнулась воздухом:

– Малина? – Она уставилась на сестру. – Как Лисову?

– Мелкая дрянь просто украла его, подслушала, – сообщила Лада, а на лице её заиграла снисходительная улыбка. – Но я не в обиде, не всем повезло с мозгами.

Солнцева фыркнула.

– Что? – Лада вскинула брови в делано-вежливом любопытстве.

– Предки… серьёзно? Может, она просто тоже обожает её? – Солнцева подошла к канделябру, привинченному к стене. – Ну, знаешь, эту певичку Малину Соболеву. У тебя вот куча открыток с ней и…

– Ну, кто бы говорил. – Ладин тон сделался совсем недружелюбным. – Беляна.

Солнцева резко обернулась, а в следующий миг подушка, сорвавшись с кровати, врезалась прямиком в её железный лик.

– Лада! – Она вцепилась в маску, что больно врезалась в кожу.

Сестрица насмешливо глядела в ответ. Подушка, вновь ведомая лишь движением её пальцев, вернулась на кровать.

– Слишком громко думаешь, я уже говорила, – сказала Лада. – Не моя вина, милая.

Солнцева вцепилась в подол сарафана, и плотная ткань скрипнула между пальцев.

Беляна было отличным именем! Чистым и светлым. Как сарафаны, сорочки и сапоги, которые Солнцева носила с самого детства. Белый — цвет всех детей подземного города, не снявших ещё масок. Беляна – имя из «Криптской книги имён», а ещё из любимых сказок Солнцевой: «Ночь под куполом». Беляна Чудесная… Это имя знали все, за ним стояло так многое…

Света от канделябров, развешанных по стенам, было достаточно для маленькой спальни. Она утопала в их оранжевом свете, казалась уютнее, чем была на самом деле. Тёплые отсветы делали даже лицо Лады, что приобретало с каждой секундой всё более злорадно-хищное выражение, не таким угрожающим.

– Не лезь в мою голову! – Солнцева отвернулась так быстро, что маска съехала набок.

– Тебе стоит получше готовься к психургии, – без капли сожаления заявила сестрица. – Когда она, кстати?

– Скоро.

– Вот-вот.

И без того маленькая спальня показалась вдруг совсем тесной. Будто высокое стрельчатое окно над столом сжалось до размеров бойницы. Кровать сдвинулась ближе, едва не задевая спину белым балдахином, а книжный стеллаж занял всю стену.

– Я не обязательно возьму это имя, – сказала Солнцева, обнимая себя за плечи. – Я не определилась.

– Я знаю, не спеши. – Голос Лады смягчился. – В любом случае, у тебя есть ещё время. Но мне нравится. Беляна Чудесная и Ирия Хитрый… – поддразнила она.

Солнцева ничего не ответила, глядя в окно. За стеклом, расчерченным ромбовидным узором латунной сетки, раскинулась Крипта. Подземный город во всей своей ужасающей красе. Солнцева не сводила глаз с исполинских каменных зданий, уходящих в темноту городского купола. Смотрела, как туда-сюда по их фасадам снуют подъёмники. Как пестрят в вышине летучие корабли с длинными башнями, золочёными маковками и раздутыми за кормой парусами. Огромные ладьи плыли по воздуху, лавируя между высотных домов и колонн, удерживающих далёкий купол подземного города.

Солнцева откинулась на спинку кресла. Ей будет сложно расстаться со всем этим. Пускай и ненадолго. А может и навсегда..

«Веди» тоже было отсюда видно. Семья Солнцевой забралась на один из самых верхних этажей их бесконечно-высокого дома. Впрочем, монструозное главное здание Высших Наук тянулось ещё выше – острая башня центрального корпуса обрубалась лишь городским сводом. Но Солнцева знала, здание Высших Наук не заканчивается и на этом: тянется дальше, пока не проклёвывается там, на Поверхности. Но становится чем-то… совершенно иным.

Она не заметила, как сестра покинула комнату. В голове было слишком много мыслей. А собственная маска снова казалась непосильно тяжёлой. Давящей. Неподъёмный железный солнечный лик и ремешки, что стискивали голову так, будто пытались раздавить, располовинить.

«Имя и лицо. – думала она. – Так легко и так невообразимо сложно. Но почему?»

Тёмный город перед глазами, освещённый бесконечным узором буквенной вязи, никогда ещё прежде не выглядел таким… чужим. Призрачным в своём вечном бледно-голубом сиянии. Над дверями, бежавшими ровными рядами ввысь по фасадам домов, горели факелы. Такие же пылали на башнях парящих кораблей. А света всё равно было недостаточно, чтобы разогнать вечный полумрак Крипты. Солнцева выросла здесь. Она останется здесь до конца своих дней.

Если, конечно, после Дня П. ей удастся вернуться. Если, конечно, День П. для неё вообще наступит.

Солнцевой думалось, что это всё ужасно несправедливо – заставлять детей подземного города проходить через День П., и Поверхность, и Наречение… И ни о чём заранее не рассказывать. Бросать их во взрослую жизнь, будто слепых котят овинников в воду.

Лада вернулась в комнату, когда на башне напротив забили часы. Их звонкий бой расколол даже тот монотонный уличный гул, в который сливались голоса прохожих, скрежет подъёмников и скрип летучих кораблей. Башня была не слишком хорошо видна отсюда. Её тёмный силуэт, наполовину скрытый домами, тянулся ввысь и терялся под самым куполом города. А вот огромный циферблат, горящий ярким алым, было сложно не замечать. Он таращился в окно Солнцевой, как огромный кровавый глаз. Подглядывал сквозь зазор между зданиями. Всегда напоминая о том, что она не одна. Что этот город присматривает за ней. За ними всеми.

Бом-бом. Бом-бом.

Восемь раз.

Солнцева опоздала на ужин.

– Идём, – позвала сестра, застывшая в дверях. – Не заставляй его злиться ещё больше.

Следуя за Ладой по длинному коридору к внутренней, спиральной лестнице, Солнцева всё гадала – кого именно? Отца или деда? Впрочем, вероятно, обоих.

Двухэтажные апартаменты в детстве казались Солнцевой огромным дворцом. Длинный и тёмный коридор на втором этаже, где располагались спальни, будто умел удлиняться, становясь бесконечным. Особенно в те мгновения, когда Солнцевой не хотелось спускаться вниз – как сейчас. Его стены, до середины обитые деревянными панелями, а выше – оклеенные тканевыми обоями, казалось, могли сужаться, могли раздавить её. А вышитый на обоях примитивный ботанический орнамент хоть и не был каким-то особенно пугающим, но если долго смотреть на переплетение бутонов, стеблей и шипов, можно было увидеть глаза. Солнцева не была уверена, что их видят все. Но она точно видела. И младший брат. Когда тот был совсем крошечный, бывало, ревел, не желая выходить из собственной комнаты. Он говорил, что боится; говорил, стены всё время таращатся на него.

Солнцева тоже всегда видела их глаза.

– Николкин дядя всё сделал, как надо, – шепнула Лада, кладя руку на литые перила винтовой лестницы. – Даже взамен особенно ничего не просил. Я про… то недоразумение с твоим экзаменом.

– Он…

– Никто лишний не знает, – предвосхитила вопрос старшая сестра. – Включая их.

Она кивнула вниз – туда, куда убегали ступени винтовой лестницы. Очень крутой и очень красивой. Если спускаться слишком быстро – закружится голова. Солнцева знала – она часто так делала.

– Ты отлично держишься, – несколько снисходительно похвалила Лада. – Вдох-выдох. И не забудь не думать про Берегиню за столом. Как и всегда.

– Я знаю.

– Вот и хорошо, милая. – Лада вдруг прищурилась, вцепляясь взглядом в солнечную маску. – Что не так?

Милая старшая сестра, она всегда видела её насквозь.

– Ничего. – Солнцева отвернулась. – Просто…

– Просто «что»?

– Просто – а как же… остальные? Все, кто был в лаборатории…

Там ведь было тьма народа. Кузина и Лисов. Другие неофиты в разных масках и одинаковых одеждах. Их было так много – эти выверенные, ровные ряды парт. Они, вероятно, ещё долго будут сниться ей в кошмарах.

– Не беспокойся об этом.

– Но их было много, – возразила Солнцева и стушевалась, услышав панику в собственном голосе. – И слухи…

– Мы обо всём позаботились, милая! – отрезала Лада. – Всё уже в порядке, ладно? Просто хватит думать об этом, о, Крипта!

Солнцева неподвижно стояла с пару мгновений, прежде чем просто кивнуть. Если Лада говорит, что со всем разобралась… значит, она со всем разобралась. Но внутри всё равно ещё было неспокойно. И Солнцева не знала, пройдёт ли это когда-нибудь.

Они спускались не быстро, так что она не почувствовала даже лёгкого головокружения. И это было скверно. Ничто так не помогало очистить голову от мыслей, как качающиеся пол и стены перед глазами.

Первый этаж был противоположностью верхнему. Просторный и светлый – свечи здесь горели повсюду: на люстрах, в напольных канделябрах, бра, торчащих из стен. «Первый этаж» – длинная вереница залов, переходящих один в другой. Им с сестрой пришлось миновать библиотеку, матушкину оранжерею, игровую, музыкальный кабинет, галерею и зал приёмов, прежде чем анфилада закончилась. И они, наконец, не оказались перед стеклянными дверьми столовой.

– Во славу предкам, Солнцева, – холодно приветствовал отец. – В следующий раз останешься без ужина.

Солнцева не смотрела на него, но чувствовала, как отцовский взгляд прожигает её маску. Она присела в быстром полупоклоне и, пробормотав «Да хранит нас их сила. Простите, отец», направилась к своему месту – почти на краю стола, рядом с младшим братом. Лада опустилась на стул по другую руку от неё. За столом всегда царила иерархия. Как и в их семье. Как и в любой другой.

Скоро – возможно – она получит своё лицо, храни Крипта Ладу и её жениха. И своё имя. Но иерархия не изменится. Зато, когда Солнцев-младший подрастёт и снимет маску, то подвинет и Солнцеву, и Ладу, и даже мать, оказываясь подле отца. Отец, казалось, и жил только ради этого момента. Его единственный настоящий наследник…

Солнцева мельком взглянула на младшего брата. Его солнечную маску – такую же, что у неё самой, только без тиары кокошника. Те же прямые лучи, расходящиеся в разные стороны, те же барельефы радужек вокруг прорезей для зрачков, те же острые углы губ.

«Интересно, какое имя ты выберешь?»

Всю жизнь проведя под родовым «Солнцева», она хотела и не хотела становиться кем-то другим. Впервые решать за себя сама. Это ощущение… выбора было столь же прекрасным, сколь и ужасным. Страшным.

Солнцева изучала расставленные на белой скатерти блюда – лёгкий пар, что призывно танцевал над румяной уткой и золотистыми боками картофеля. В хрустальном графине томилось вино – тёмное, как венозная кровь. А в голове тяжело перекатывались мысли.

– Не рановато ли? – Скрежет дедова голоса, разнёсшийся над столом, едва не заставил её подпрыгнуть. – Для имени.

Солнцева поёжилась, опуская взгляд в тарелку. Всё ещё пустую. И подумала, что лучше бы так пусто было в собственной голове.

Дед хмыкнул. Его нож отвратительно скрежетнул по блюду из материнского приданого, разрезая кусок утки.

– Для имени никогда не бывает рано, – вступилась за сестру Лада заискивающим голосом.

Солнцева подняла голову и оглядела наконец всех собравшихся. Дед безмятежно разминал вилкой картофель в тарелке, будто Лада ничего и не говорила. Матушка цедила вино из бокала, братец с небывалым усердием изучал узор скатерти перед собой. А отец… отец недобро смотрел прямо на старшую дочь.

И она быстро стушевалась под тяжестью его взгляда.

– Простите, дедушка. – Она тоже уткнулась в тарелку. Но, опустив руку, сжала под столом пальцы Солнцевой.

Та едва заметно благодарно кивнула в ответ.

Отец вернулся к своему ужину, больше не глядя ни на кого. Его лицо сделалось совсем бесстрастным. Казалось ничто, кроме трапезы, его больше не интересует. И только жёсткий скрежет ножа о тарелку выдавал, насколько отец был недоволен.