– Есть еще одна спальня, – сказал Кристофер, вырвав Анну из задумчивости. Вот о чем ему в действительности хотелось поговорить. Вопрос о комнате в его представлении служил плавной подводкой к теме. – В башне тоже есть комната. Не считаете это странным?

– Комнату в башне? – поддразнил Бенни. – А ты что ожидал увидеть – зернохранилище?

Он, согнувшись, поскреб щиколотки. Анна снова взбрыкнула, отгоняя комаров, но этим, кажется, только сильнее их раззадорила. Она подтянула ноги и села, скрестив их так, что ее колено уперлось в бедро Бенни. В ответ на прикосновение он улыбнулся.

– Почему она заперта? – не унимался Кристофер.

Отец опустил вилку.

– Когда мы сдавали квартиру на Хилтон-Хед-Айленде, то держали свои… ну, не драгоценности, а…

– Личные вещи, – подсказала мать.

– …личные вещи в отдельном шкафу под замком. По-моему, это нормально.

– Да, но вы говорите про шкаф, – возразил Кристофер, – а я – про лучшую комнату на всей вилле.

– С чего ты взял? – Бенни явно был очарован возбужденным настроем Кристофера, блеском в его глазах. С Джошем у Анны никогда такого не было.

– Там – самая высокая точка, лучший вид из окна.

Кристофер, не оборачиваясь, взмахнул рукой, а если бы обернулся, то мог бы увидеть, что на той стороне дома, откуда открывались самые лучшие виды, окон нет. Анна, потрудившаяся посмотреть назад, различила едва заметный контур – проем несуществующего окна. Она неуверенно прищурилась.

– А зачем тогда такой затейливый ключ? – спросил у Бенни Кристофер. – Ну правда же, согласись, ключ весьма необычный.

– Ключ? – заинтересовалась Анна. – Необычный?

– По приезде нас встретил сторож, – пояснила мать.

– Смотритель, – поправил отец.

– Приятный пожилой итальянец, – добавила мать.

– Пожилой, – повторил Бенни, а затем шепнул на ухо Анне: – Да он моложе их обоих.

– Вилла ему не принадлежит. Хозяин вроде бы какой-то британец, а этот местный старик просто приглядывает за домом, и он велел не отпирать эту дверь. – Мать подалась вперед, точно делясь сплетнями в разгар церковной службы. – Он еще так строго говорил… Правда, мы с трудом разобрали, что он пытался сказать. Ох, Анна, нам чертовски тебя не хватало. Он почти не говорил по-английски.

– Что удивительно, – сказал отец.

– Ну да, удивительно, – повторила Анна.

Бенни встретился с ней взглядом. Он все еще старался не прыснуть со смеху.

– Я думал, у нас будет agriturismo^[5]. – Кристофер откуда-то извлек упаковку вяленой говядины и принялся вскрывать ее на глазах у изумленной Николь. – Крестьяне приходят готовить нам завтрак и все такое.

Бенни поперхнулся вином:

– Крестьяне?

– Местные, я имел в виду местных. – От смеха не удержался даже сам Кристофер. – Да ладно тебе!

– Ну, мы тоже так предполагали, – смутилась мать. – Но ошиблись. И ничего страшного! Зато без посторонних, верно? А если понадобится, мы всегда можем вызвать смотрителя. Он оставил свой номер.

– Не вернется он, – заключил отец. – Вылетел отсюда, как будто на самолет опаздывал.

– Старик улетел? – нахмурилась Николь.

– Да нет же! – Мать постучала по столу. – Он живет в той деревушке, как ее… Монти-Перстень?

– Монтеперсо, – поправила Анна.

Все, кроме Кристофера, насмешливо фыркнули.

– Что? – Анна повела плечами, пожалуй, чуть нервно. – Так произносится название.

– Есть у нас один коллега, которого никто не выносит, – подал голос Джастин. – Всякий раз, когда мы собираемся поесть пиццы, он сообщает всем, что правильно говорить пиццéрия. Еще и официанток учит! Жутко меня бесит.

Анна встала, сделала глубокий вдох через нос и начала собирать пустые тарелки. Комары вились за ней кровожадным шлейфом.

– Вы платили за агротуризм? – обратился к отцу Кристофер. – Тогда следует предъявить жалобу. Потребовать компенсацию. Хотя бы частичную.

– Кристофер, не совсем понимаю, чем ты расстроен, – резко проговорила Анна, смяв целлофановую упаковку от вяленой говядины. – Вряд ли местная кухня совместима с кетодиетой.

Мать проводила Анну сияющей улыбкой:

– Кстати, да!

Анна поднялась на виллу – в руках стопка тарелок, ножка пустого бокала зажата между пальцами, миазмы семейного общения влажным полотенцем липнут к коже. Сгрузив посуду на кухонный стол, она прикинула, не открыть ли еще бутылку кьянти, но осознала, что алкоголя ей сейчас не хочется.

Анна обернулась и замерла. На каменном полу в вестибюле растеклась темно-красная лужица. Кто-то пролил вино. Уже насвинячили. Анна схватила со стола охапку бумажных полотенец, но, когда повернулась обратно, пятно исчезло. Игра света и тени. Слишком много здесь таких фокусов. Анна мысленно представила то место, где ей померещилось пролитое вино, и красная лужица в ее воображении стала расти и расползаться во все стороны.

В пристройке Уэйверли и Мия в обход запрета смотрели мультики на айпаде. Плечом к плечу, щека к щеке, девчушки глядели в экран, не замечая Анны. Внезапно Уэйверли подняла глаза и поняла, что их застукали. Анна улыбнулась. Жестом показала, будто закрывает рот на невидимый замок. Уэйверли улыбнулась в ответ, теснее прижалась к сестренке.

На лестнице занималась физкультурой ящерица. Вот кто съест комаров, подумала Анна – и не стала ее трогать. Перешагнув через ящерицу, она спустилась по ступенькам, взяла книгу по флорентийской архитектуре и удалилась в свою комнату-келью.

Закрыв дверь, Анна прижалась к ней ладонями. Ощутила шероховатость старых сосновых досок, словно желая убедиться: дверь настоящая. Она вдруг осознала, что в этом доме не доверяет ничему, даже стенам.

И уж точно не людям.

Что ее тревожило

Анна проснулась. В одежде, на коленях распластана толстая книга, голова прижата к деревянному изголовью, шея согнута крючком. Горит прикроватная лампа. Анна ее погасила. В коридоре, сразу за дверью, эхом разнеслось сдавленное хихиканье.

Анна понятия не имела, который час, но предполагала, что на ней сказывается смена часовых поясов. Она потерла затекшую шею, прислушалась к беготне племянниц, топоту детских ножек по деревянным половицам. У двери одна из девочек шикнула на другую. Хихикая, они зашептались:

– Не буди ее!

– Захочу и разбужу.

– Тс-с-с!

Кто из них кто, Анна разобрать не могла – шепотом все детские голоса звучали одинаково. Она встала, чтобы переодеться в ночную футболку, и девочки за дверью затихли. Когда она на цыпочках вышла из комнаты за стаканом воды, темный коридор был пуст. Ни следа племянниц.

Несколько секунд Анна стояла не шелохнувшись, ища причину охватившего ее смутного беспокойства, как будто, определив источник, вздохнула бы легче. Наконец она осторожно двинулась вперед, стараясь не натыкаться на мебель, с трудом различимую в тусклом свете луны, что проникал в дом через окна пристройки. К ее удивлению, кто-то придвинул к стене с гобеленом стул – видимо, желая удержать Кристофера от попытки взломать дверь в башню.

Сгустившиеся вокруг гобелена тени позабавили Анну меньше – казалось, с потолка что-то свисает. Что-то, похожее на фигуру. Болтается у стены. Но только если прищуриться. Лучше не прищуриваться, решила Анна. Странные звуки, странные тени. Пускай это и не дом с привидениями, но странностей в нем до хрена.

Вернувшись к себе, Анна обнаружила, что в комнате стало немного прохладнее. Не так душно. Она подумала было открыть дверь на проветривание, но сделала выбор в пользу окна. К тому же ставни удержат снаружи хотя бы часть насекомых.

Когда Анна закрывала двустворчатые ставни, что-то вновь привлекло ее внимание. Не тени – огоньки. У нее мелькнула первая, детски-радостная мысль: светлячки. Яркие точки то перемещались, то зависали в воздухе, – но нет, это были не светляки, для этого их траектория была слишком прямолинейной. Огни не блуждали, а двигались целенаправленно. Карманные фонарики, догадалась Анна. А мерцают потому, что их заслоняет высокая трава. Пятна света замерли, уткнулись в землю, и, прежде чем фонарики окончательно погасли, Анна вроде бы различила в поле четыре силуэта.

Затаив дыхание, она продолжала наблюдать. В комнате царила темнота, прикроватная лампа не горела, и все же Анна чувствовала на себе ответный взгляд. Все вокруг, и внутри, и снаружи, было погружено во мрак. Анна напрягла слух, стараясь дышать как можно медленнее. До нее донесся хруст травы под ногами – сказать, сколько было этих ног, она бы не смогла. Пение цикад волнообразно затихало по мере того, как кто-то проходил мимо. Шагал прочь от виллы.

Когда стрекот насекомых обрел прежнюю громкость и превратился в обычный ровный гул, заглушающий прочие звуки, Анна поняла, что ночные гости, кем бы они ни были, ушли. Неожиданно на нее навалилась страшная усталость.

Прежде чем лечь в постель, Анна еще раз проверила дверную задвижку и подергала дверь, убеждаясь, что та надежно заперта. Зная, что защищена со всех сторон, она спокойно положила голову на подушку.

Уже почти отключившись, на зыбкой границе между явью и сном Анна вдруг поняла, чем встревожил ее шепот племянниц в коридоре.

Девочки болтали на итальянском.

В тебе есть тьма

Анна открыла глаза. Комнату заливал яркий дневной свет. У окна стоял какой-то человек. Упираясь руками в оконную раму, он смотрел в окно. Незнакомец оглянулся, но, погруженный в задумчивость, Анну не увидел.

Это был молодой – очень молодой – мужчина, прекрасный, точно мраморное изваяние. Шапка медово-золотистых кудрей, мускулистая шея и все такое. Прямо кумир подростков. Юноша произнес что-то на итальянском – слишком быстро, Анна не успела разобрать. И проснулась.

Было светло, но не так, как во сне. Комнату наполнял ясный утренний свет, дымчатый и нежный. Духота сменилась настоящей жарой, воздух напоминал обжигающий суп. Щиколотки зудели, как будто под кожей что-то копошилось.

Анна оделась и почистила зубы, размышляя о сновидении. Фантазии о сексуальных итальянских юнцах на третий день заграничного отдыха – скверный признак, который свидетельствует, что вынужденное воздержание она в этот раз переносит не лучшим образом. Флирт разной степени тяжести не может тянуться без конца. Рано или поздно Анне понадобится реальная разрядка. Но не сейчас, позже.

Все уже встали и кучками по двое-трое расположились либо в гостиной, либо за кухонным столом, где уплетали завтрак – у каждого свой. Увидев Анну, мать встала.

– Доброе утро, – сказала она. – Как спалось? В твоей комнате не холодно? Если что, есть запасные одеяла.

Анна недоуменно похлопала глазами:

– Холодно? Нет. Ты замерзла?

– Просто заледенела! – Мать театрально поежилась. – Бр-р-р! Конечно, под утро стало теплее…

– Может, поменяемся комнатами? – предложил Джастин, однако Николь тут же на него шикнула. – У нас такой проблемы не было.

Шея у Анны побаливала. Она на ходу ее потерла.

– Чем тебя покормить? – спросила мать, направляясь на кухню.

Анна, которой послышалось «Чем тебя полечить?», смутилась и после паузы пробормотала:

– Ничего не нужно, спасибо. А кофе у нас есть?

Подмигнув, Бенни протянул ей чашку кофе, крепкого, черного и сладкого, как она любила.

– Caffe nero con zucchero,^[6] – выговорил он.

– Недурно, – похвалила Анна. – Только первый звук произноси почетче.

Она благодарно ткнулась в брата плечом и сделала глоток. Идеальная температура: напиток горячий, но в меру, не настолько, чтобы ошпарить язык. Бенни хорошо знает предпочтения сестры.

– Zucchero, – старательно повторил он.

– Молодчина.

– Есть вчерашний хлеб, – не отставала мать. – И фрукты.

– Мы купили прикольные итальянские хлопья! – Уэйверли продемонстрировала Анне коробку рисовых хлопьев неизвестной марки.

– Здорово, – ответила Анна, затем посмотрела на мать. – Я не голодна.

– Ты совсем отощала, – проворчал отец со своего места на углу стола.