В операционной уже готовились. Алексей, анестезиолог-реаниматолог, подключал мониторы.

– Настя, это жесть. Смотри, нож входит прямо в треугольник Пирогова. Тут и сонная, и яремная, и вагус…

– Вижу. Готовь препараты для массивной кровопотери. Аппарат Cell Saver подключи.

Пока пациента перекладывали, я мысленно выстраивала план операции. Нож работал, как затычка, вытащишь, и может начаться фонтанирующее кровотечение. Нужно сначала выделить и взять на контроль все магистральные сосуды.

– Обработка операционного поля! – команды сыпались автоматически. – Цефтриаксон два грамма внутривенно! Скальпель! Работаем!

Я сделала дугообразный разрез по переднему краю грудинно-ключично-сосцевидной мышцы, аккуратно обходя рукоять. Послойно рассекла платизму, поверхностную фасцию. Кровоточащие сосуды коагулировала биполяром.

– Ретрактор Фарабефа!

Осторожно раздвинула края раны. Передо мной открылся сосудисто-нервный пучок шеи. Общая сонная артерия пульсировала в двух миллиметрах от лезвия ножа. Внутренняя яремная вена была напряжённой и синюшной из-за того, что лезвие частично пережимало отток.

– Силиконовые петли-держалки давай. Буду брать сосуды на турникеты.

Микрохирургическими инструментами я деликатно выделила сонную артерию выше и ниже места ранения, провела под неё держалки. То же самое проделала с яремной. Блуждающий нерв аккуратно отвела в сторону.

– Так, приготовились. Сейчас буду извлекать. Сосудистые зажимы наготове!

Я обхватила рукоять ножа. Медленно, контролируя каждый миллиметр, начала вытягивать лезвие. Оно шло туго, застряло между поперечными отростками позвонков.

Вдруг брызнула алая струя.

– Зажим! – рявкнула я, мгновенно пережав пальцами место кровотечения.

Руки действовали быстрее головы. Сосудистый зажим Сатинского на яремную вену… Нет, это не полный разрыв, а боковое ранение!

– Пролен 6-0! Атравматика! Быстро!

Операционная сестра Марина, с которой мы работали вместе больше десяти лет, подавала инструменты с опережением.

Наложила непрерывный обвивной шов по Каррелю, захватывая только наружные слои сосудистой стенки, чтобы не сузить просвет.

– Проверяем герметичность… – сняла зажим. – Держит! Артерия цела, слава богу.

Осмотрела ложе удалённого ножа. Повреждены только мелкие мышечные ветви и частично грудинно-ключично-сосцевидная мышца. Всё это можно восстановить.

– Дренаж Редона номер 12. Будем ушивать послойно.

Ещё полтора часа кропотливой работы. Мышцы, фасции, подкожная клетчатка, кожа, каждый слой требовал внимания. Когда наложила последний косметический шов, часы показывали 05:23.

– Всё, можем будить, – выдохнула я. – Лёша, переводи его потом в реанимацию. АБ-терапия, контроль коагулограммы каждые шесть часов.

– Настя, это был высший пилотаж, – Алексей снял маску. – Не перестаю восхищаться твоим гением!

– Это не гений, это просто любовь к тому, что делаешь. А ещё много практики, – я устало улыбнулась. – Десять лет каждую ночь по два-три ножевых. Руки сами помнят.

В ординаторской я рухнула на потрёпанный диван. До конца дежурства оставалось три часа. Закрыла глаза, пытаясь расслабиться, но перед внутренним взором всё ещё пульсировала сонная артерия…

Домой добралась только к часу дня. Осенняя грязь налипла на ботинки, в маршрутке пахло мокрой одеждой и дешёвым табаком. От больницы до нашего посёлка сорок минут тряски по разбитой дороге. Я была жутко измотана и клевала носом. В таком состоянии садиться за руль, рисковать не только своей жизнью, но и чужой, поэтому я выбрала газель.

Таунхаус встретил меня тишиной. Скинув обувь в прихожей, мимоходом отметила – Антон опять не убрал свои домашние тапочки, бросив их посреди коврика. На кухне немытая кружка, крошки на столе.

Не было сил даже злиться. Приняла душ, рухнула в кровать. Проснулась от грохота входной двери.

– Настя! Ты дома? – голос Антона звучал раздражённо.

Часы показывали восемь вечера. За окном уже стемнело.

– В спальне, – прохрипела я.

Он влетел в комнату, даже не сняв пальто. Лицо красное, галстук съехал.

– Представляешь, опять комиссия! Третья за месяц! Теперь Роспотребнадзор доебался до вентиляции в пищеблоке! Я же управленец, а не сантехник!

– Привет тебе тоже, – я села на кровати.

– Да какой привет! – он нервно сбросил пальто на кресло. – Знаешь, сколько я сегодня потратил на “решение вопроса”? Пятьдесят тысяч! Чтобы они акт подписали!

– Антон, это же взятка…

– Это жизнь! – рявкнул он. – Все так делают! Иначе нас закроют к чёртовой матери! Когда уже наша собственная клиника заработает?

Наша клиника. Я устало потёрла виски.

– Осталось немного, всего лишь продать дом.

– Кстати, – он сел в кресло, закинул ногу на ногу и только тут я увидела, что он не снял уличную обувь, недовольно поджала губы, но промолчала. – Риелтор звонила. Есть покупатель на дом. Серьёзный. Готов быстро выйти на сделку.

– Так поспешно? – если честно, в глубине души я не была готова расстаться с нашим особняком. Здесь всё было устроено моими руками.

– А что тянуть? – он пожал плечами. – Деньги за дом пойдут на многие нужды: доложим недостающую сумму и полностью выкупим здание будущей клиники. Приобретём оборудование, один томограф сколько стоит! Также хватит выплатить остаток ипотеки.

Остаток ипотеки. Когда-то этот кредит свекровь оформила на себя. Семь лет назад мать мужа дала первоначальный взнос в размере десяти миллионов. Она продала квартиру своего отца в Москве, и всю сумму отдала нам. “Чтобы вам, деткам, было легче”, – тогда сказала она.

На бумаге дом принадлежал Зинаиде Петровне.

Свекровь у меня была отличной женщиной, мне с ней реально крупно повезло. Она за всё время ни разу не напомнила о долге ей, впрочем, и мы со своей стороны ни разу не просрочили. Хотя Светка ей всё время капала на мозг, мол, почему брату помогаешь, а ей нет?

Светлана – младшая сестра Антона. Вечно недовольная жизнью, мужем, зарплатой. Но у неё было своё жильё. Когда она узнала, что мать дала нам десять миллионов, закатила грандиозный скандал. Зинаида Петровна тогда чётко сказала: “Пять миллионов – это подарок Антоше. А пять – займ. Как только вернут, отдам их тебе, тоже в дар”.

– У нас же там небольшая сумма осталась? – спросила я, в висках снова противно запульсировало, кажется, я всё же не проспалась после сложного дежурства.

– Три с половиной миллиона, – Антон пружинисто вскочил на ноги. – Особняк продадим, махом закроем.

Муж подошёл ко мне, сел рядом.

– Мама звонила. Спросила как дела, я сказал, что дом вот-вот и продадим, она в который раз заверила, что все деньги после продажи честь по чести переведёт на наш счёт.

– Она хорошая, – улыбнулась я. – Не каждая свекровь так поможет.

– Да, повезло мне с женщинами в жизни, – Антон нежно меня обнял. – И с мамой, и с женой.

Я прижалась к нему. В такие моменты все тревоги отступали. Да, мы многим рискуем. Да, дом формально не наш. Но мы же семья. Не станет Зинаида Петровна нас обманывать.

– Скоро у нас будет своя клиника, – муж мечтательно прикрыл веки.

Скоро. Это слово грело душу. Скоро не нужно будет дежурить по ночам. Скоро начнётся новая жизнь.

Глава 3. Диагноз

Первое, что я почувствовала – тупую, ноющую боль в спине. Она пульсировала где-то глубоко, под слоем обезболивающих. Веки были тяжёлыми, во рту пересохло. Типичное состояние после общего наркоза. Ещё ныла шея и пульсировало в затылке, видно во время падения, я всё же знатно приложилась головой.

– Настя?

Я открыла глаза. Белый потолок реанимации. Капельница. Мониторы. И Воронов, заведующий нейрохирургией. Мы знали друг друга много лет.

– Как ты себя чувствуешь? – он проверил зрачковую реакцию фонариком.

– Спина болит, голова тоже, – голос был хриплым после интубации. – Сколько я была без сознания?

– Сутки. Операция прошла успешно. Мы стабилизировали перелом, установили транспедикулярную конструкцию. Но нам нужно поговорить о твоём состоянии.

Я знала этот тон. Так я сама разговаривала с пациентами, когда новости были плохими.

– Пошевели пальцами рук.

Подняла обе руки, слегка сжала кулаки. Всё работало.

– Хорошо. Теперь ноги.

Я послала импульс мышцам. Правая нога откликнулась, я смогла пошевелить пальцами, даже чуть согнуть в колене. Чувствовала прикосновения, но словно через толстый слой ваты. Левая… левая слушалась плохо. Очень плохо. Едва заметное движение большого пальца, и чувствительность почти отсутствовала.

– Правая работает, но слабо. Левую едва чувствую.

Воронов кивнул, доставая планшет со снимками.

– Компрессионный перелом L1 с повреждением конуса спинного мозга. Слева выраженная компрессия корешков L2-L3, справа умеренная. Мы сделали декомпрессию, но отёк сохраняется.

– Прогноз?

– Правая при своевременной операции может восстановиться полностью. Левая… Компрессия там серьёзнее, но функцию вернуть можно. Главное – успеть прооперировать в ближайшие шесть месяцев. Это наше временное окно. После этого срока начнутся необратимые изменения в нервной ткани.

– ВМП?

– Да, высокотехнологичная помощь. В НИИ Бурденко. Стоимость… около двух с половиной миллионов.

Я закрыла глаза. Два с половиной миллиона. У меня кредитов на десять.

– Настя, – Воронов отложил планшет, – мне нужно кое-что уточнить. В полицейском протоколе указано, что тебя нашёл Антон, когда вернулся с работы. Ты упали с лестницы. Это так?

Я резко открыла глаза.

– Что? Нет! Антон был дома. Он и его… любовница. Я застала их в постели.

Воронов нахмурился.

– Но в протоколе…

– Меня столкнули, – перебила я. – Ксения Жданова. Толкнула в спину, когда я начала спуск с лестницы. Я выдрала у неё волосы, а она… она кричала про то, что они дорого стоили…

– Ты уверена? Прости, но после такой травмы возможны провалы в памяти… Плюс у тебя ушиб затылочной области, субдуральной гематомы нет, но возможна контузия. Иногда мозг “дорисовывает” травматичные воспоминания…

– Я помню всё! – голос сорвался. – Каждую секунду. И Антон это видел. Он был там!

Воронов молчал, обдумывая услышанное.

– На первом этаже есть видеокамера, – судорожно выдохнула я, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу и становиться сложно дышать. – Она должна была всё записать. Проверьте камеру!

– Обязательно передам эту информацию следователю, – кивнул он. – Если тебя действительно толкнули, это меняет дело. Это уже не несчастный случай.

Дверь открылась. На пороге замер Антон. В идеально отглаженной рубашке, гладко выбритый. Будто ничего и не было.

Воронов встал.

– Я зайду позже. И свяжусь с полицией насчёт камеры.

Он вышел, оставив нас наедине. Антон остался у двери, держа папку с документами.

– Как ты? – отстранённо спросил он, не глядя в глаза.

– Ты сказал полиции, что пришёл с работы и нашёл меня? Серьёзно?

Он пожал плечами.

– Так проще для всех. Зачем лишние вопросы?

– Лишние вопросы? Меня чуть не убили!

– Настя, ты сама полезла в драку. Никто не ожидал… – он замялся. – В любом случае, что было, то было. Я принёс документы на развод.

– Сейчас? Я только из операционной!

– А что тянуть? Ты же сама сказала, чтобы мы убирались. Вот и всё. Дом продаётся, мама оформляет сделку. Кредиты каждый платит сам. Подпиши, и разойдёмся.

Он подошёл, положил бумаги мне на живот.

– Кстати, насчёт камеры… Она сломалась пару дней назад. Я собирался починить, но не успел.

Мой взгляд метнулся к нему. Сломалась. Конечно.

– Ты всё стёр, – непослушными губами прошептала я.

– Я же сказал, она не работала, – он протянул ручку. – Подписывай. Чем быстрее закончим, тем лучше для всех. И да… Ксюша беременна, я не могу допустить… Пойми…