Тимофей знал, какой Нина была раньше, и никогда не осуждал ее поступков. А главное, он верил, что любой может исправиться, если приложит усилия и признает ошибки.

– Неправда, а как же ты?

– Ты мне льстишь.

– Про этих двоих я поняла. А остальные как? Их грехи ты тоже по глазам прочитал?

– С остальными я был знаком.

Я удивленно взглянула.

– Ну не смотри так. С Лорой, Иосифом и Мартой мы как-то ужинали в ресторане. Нина их на улице встретила, так они на нее сразу как прыгнули. Глазом не успели моргнуть, как нас затащили на ужин. Вечерок, конечно, тот еще был. У судьи море знакомых, он с документами один раз помог. Ну, напрямую я с ним, конечно, не пересекался. Да не важно. А Филипп… Про него я почти ничего не знаю. Как-то раз остановился у нас на одну ночь, когда мы еще жили в городе. Вечером приехал, утром как ветром сдуло. Идеальный гость.

– Его лицо мне кажется знакомым.

– Кого? Судьи? Нина говорила, что в своих кругах он знаменитость.

– Да нет, Филиппа. – Я подогнула ноги под себя и, отвернув лицо, смотрела на огонь.

– Вы раньше встречались?

– Не знаю. Нет, не встречались. Сложно сказать, скольких людей мы видим за всю жизнь, чуть ли не всю планету… Один раз взгляд по ним проскользнет, а потом во снах к тебе приходят.

– Ты его во сне видела? – Он напрягся всем телом.

Как же не хотелось волновать Тимофея своими сомнениями.

– Нет, не видела. Просто говорю, что лицо знакомое, вот и все. – Он смотрел с подозрением. – Честно, не видела. Может, он снимался в рекламе? Он симпатичный, у такого что угодно купят.

– В этом ты права. Марта к нему прилипла, как жвачка. Видела бы ты ее за ужином. Глазки строит, а он, бедный, не знает, куда деться. Она ему в дочери годится, а так себя ведет.

– Сколько ему лет?

– Тридцать пять. Недавно был день рождения, Нина открытку отправляла. Или это не ему было? Да не важно. – Он приподнялся. – А почему спрашиваешь? Тоже понравился?

– Ох, не начинай. – Я встала.

– Что такого? Вон, заметил, что тебя в доме нет, пошел искать. Я ему сказал: наверное, в домике на берегу сидит, как захочет – придет. А он зафырчал, как конь, говорит, негоже молодым девушкам по вечерам непонятно где шататься. О как! Вот и пошел молодую девушку в твоем лице искать, а мне сказал в саду посмотреть. Пришлось идти. Он-то не знает, что девица в беде сама себя спасет от дракона. Да тем более тут спасаться не от кого. Вы ведь полынь жгли?

– Жгли, конечно. И соль сыпали, и заговор прочли. Все как надо, ты не переживай.

– Совсем не переживаю. – Тимофей подмигнул. – Ладно, пойду к себе, а то с ног валюсь.

Я выхватила у него из рук книгу:

– Постой. Мне плохо спится в последнее время, может, у тебя есть какое-то успокоительное или снотворное?

Он опять глянул с подозрением.

– Я просто нервничала из-за гостей.

Сомнения в глазах рассеялись. Тимофей иногда был слишком наивен.

– Пойдем.

Полупустую пачку таблеток Тимофей отдал со строгим условием не злоупотреблять. Снотворное не сильное, но должно хоть как-то помочь. Надеюсь, он не расскажет Нине, она точно устроит допрос с пристрастием.

Только шесть, а хотелось, чтобы уже настал новый день, новый лист, новая попытка. Я вышла в коридор, на комоде лежала спортивная куртка красного цвета с белыми и синими полосками на рукавах. Никому конкретно не принадлежавшая, она стала той вещью, которую можно быстро накинуть, чтобы выбежать на улицу в холод по срочному делу. Такая есть в каждом доме, а в моем прошлом были не только куртки, но и обувь. Все общее, никому ничего не жалко для тебя. Я вышла в сад. Здесь было по-другому. Другая любовь, другая привязанность. Более свободная. Ты гуляешь, как кошка сама по себе, и никто не спросит, куда и откуда. Я никак не могла понять, нравится ли мне это. Когда тебя не сжимают в объятиях до потери сознания, а лишь слегка приобнимают, легче дышать. Но свободное пространство нужно чем-то заполнить, а у меня ничего не было. Я решила пройтись. Удушающая любовь хороша, когда не понимаешь, что она душит. А если задыхаешься, то можно и сбежать. Я же сбежала. Не от любви, однако и она сыграла свою роль. Но время от времени хотелось вернуться. Своеобразный лабиринт из привязанностей.

Тропинки вокруг Дома, дорожки в саду, скамейки в кустах, шелест деревьев. Все до жути знакомое, будто с детства обласканное взглядом. Дойдя до беседки, над которой весела лампочка, чтобы случайно не споткнуться в темноте, я присела и раскрыла книгу Тимофея. Постепенно, не без усилий, буквы сливались в слова, слова в предложения, а предложения вырастали в размытые картинки в голове. Чьи-то образы, совершенно чужие, одинаковые лица, пейзаж, вне зависимости от описания похожий на тот, что был вокруг. Время от времени я поднимала голову, чтобы осмыслить, что прочитала, и видела мотыльков, слетевшихся на свет. Уже стемнело? Пахло прохладной ночью.

Устав от чтения и обогнув Дом еще пару раз, я вернулась в комнату, проглотила таблетки, сильно зажмурив глаза, и улеглась. За стенкой кто-то ходил. Видимо, не только у меня проблемы со сном, но так даже лучше. Когда кто-то рядом с тобой не спит, он магическим образом становится охранником на посту, который защитит от любых созданий, ждущих подходящий момент напасть. Снотворное сделало свое дело, и я медленно провалилась в сон под скрежет ботинок.

Глава 2

Разве возможно вдыхать воздух без страха, что этот вдох будет последним. Разве могу я смотреть в твои глаза без паники, что никогда больше их не увижу. Каждый раз, когда ты уходишь, я готова упасть на пол, прижатая ужасом, раздавленная тревогой. И никак мне не справиться самой, но и признаться не могу. Тебе не стоит знать – это бремя принадлежит лишь мне, ведь порождено оно душой моей, самыми темными ее уголками. Ты должен спать спокойно, пока я мечусь в постели, мечусь в кошмарах, съедаю себя изнутри. Ты будешь счастлив. Я возьму все на себя.

Никаких снов. По крайней мере, ни одного мне не удалось запомнить, чему я несказанно рада. Таблетки сработали выборочно – лишили кошмаров, но не чувства усталости. Ладно, не все сразу. Раннее утро, солнце только-только взошло и еще не успело прогнать туман, который, словно одеяло, укутал спящий сад. Вряд ли кто-то еще проснулся в семь утра по собственной воле, поэтому такой идеальный момент для одинокой прогулки упустить было бы страшной глупостью.

Быстро надев штаны и свитер потеплее, я вышла на улицу. Ветра не было, но прохладный воздух дотронулся до кожи, и по спине побежали мурашки. Пахло травой, свежестью и нераспустившимися цветами. Утром всегда спокойнее, только начинающийся день дарит чувство надежды и веры, что сегодня обязательно произойдет что-то прекрасное и удивительное, но ничего плохого. Вечером, с другой стороны, надежда умирает и кажется, был прожит еще один день, который никак не отличался от предыдущего. Однако снова наступит утро, а значит, вернется и надежда – бесконечный круг веры.

В глубине сада ждала мокрая от росы скамейка, таких здесь много, но найти их нелегко, эта, например, спряталась в кустах распустившейся сирени. Смахнув капли, я присела и глубоко вдохнула чистый воздух, как будто первая прошлась по только что выпавшему снегу. В такие моменты уединения я чувствовала редкий покой. Вдруг до ноги что-то дотронулось. Я вздрогнула и опустила глаза – всего лишь какая-то бумажка, похоже, визитка. Пальцы потянулись к ней сами собой, и только подушечки коснулись картона, как в глазах резко потемнело, в ушах начало гудеть, и больше не было ни прохлады, ни запаха, ни росы, только мелькающие картинки.

Перед глазами появилась Нина. Она стояла на чердаке, перед ней зеркало в серебряной оправе, вокруг разбросаны книги, белые пальцы крепко держали в руках кинжал. По щекам текли слезы, но взгляд – не помутненный горем, а ясный и жесткий. Нина начала что-то шептать, губы еле двигались, и разобрать, что она произносила, было невозможно, но я догадалась. Она читала заклинание. Окно закрыто, однако волосы путались от ветра, лезли в лицо и рот. Нина провела лезвием по ладони, а затем, приложив ее к зеркалу, нарисовала кровью знак, похожий на бесконечность.

Картинка перестала быть такой яркой, черты становились смазанными, гул в ушах стих, и через пару секунд я опять оказалась в саду. Видение. Их уже давно не было, мне казалось, все силы сосредоточились на снах. Взяв визитку в руки, я прочла – «Ф. Л. Л.» и номер телефона. Чуть ниже от руки было подписано: «Звони только в крайнем случае». Визитка Филиппа.

И чему тут удивляться? Разве он не признался, что приехал не просто так? Разве я не знала, что у Нины есть план, который разрушит нас всех? Видения отражали сны. Сны отражали видения. Все взаимосвязано, и я это чувствовала еще до того, как пришлось делить кров с незнакомцами. Как бы хотелось ни о чем не догадываться и жить спокойно. Обряд с зеркалом и ритуальным кинжалом даст ответ на любой вопрос. Что же ты хотела узнать, Нина? Мой черед спрашивать.

Третий этаж еще не прогрелся лучами солнца.

Прохлада отрезвляла и не давала повернуть назад. Длинный коридор, точно такой же, как и этажом ниже, кроме двери в конце. Вот он, чердак, который мы заперли на два замка и тщетно надеялись, что никто не будет настолько любопытен и нагл, чтобы попытаться пробраться внутрь. А если проберется, что тогда? Что с ним делать, как объяснить?

Кулак пару раз слабо ударил о первую дверь справа – спальня Нины и Тимофея. Не хотелось, чтобы открывали, не хотелось знать ответы, ведь тогда я бы стала соучастницей, а не свидетелем. Разрушение иллюзий собственной рукой – что может быть хуже? Лишь мгновение в одиночестве – отвратительное ожидание неминуемого.

Заспанная и растрепанная, такой я видела ее редко, Нина открыла тяжелую деревянную дверь.

– Что-то случилось?

– Зачем ты себе руки резала? Зачем проводила обряд? – Она нахмурилась, но, казалось, не удивилась.

– У меня было видение, когда я дотронулась до визитки Филиппа.

– Давай поговорим на чердаке. Подожди.

Нина на минуту исчезла, а когда вернулась, в руках у нее была огромная связка старых ключей, будто от всех сказочных дверей сразу. Однако для того, чтобы отпереть замок, нужно было всего два из них, остальные она повесила на случай, если связка попадет в руки чужаку. Первый замок, и мы оказались в узком темном проходе с лестницей, идущей наверх. Кругом висела паутина и ползали огромные белые пауки. Убивать нельзя – плохая примета. Тем более, здесь хозяевами были именно они. Пара ступеней, второй замок.

Чердак напоминал танцевальную комнату, тут бы установить балетные станки, прибраться, и готово место для съемки фильма о несчастных танцорах. Низкий потолок и большое открытое пространство. Разве не так выглядели все студии, куда отдают детей в надежде обнаружить у них талант? Но у нас все пространство было занято на первый взгляд каким-то хламом. Вдоль стен тянулись шкафы, заполненные банками и склянками, разными травами, засушенными цветами, книгами, блокнотами и пожелтевшими листочками. Казалось, никто не притрагивался к этому годами. Да и зачем? Все какое-то странное, старое, пугающее, давно забытое. Но если приглядеться, можно заметить, что пыли на полках не было, а банки, хоть и мутные, закрыты новыми пластмассовыми крышками, которые продаются в единственном на многие километры деревенском магазине.