– К чему это? Почему я просто не могу сказать, что уезжаю и буду иногда навещать маму?

– Путь хранительницы непрост, и он предопределяет дальнейшую судьбу, никоим образом не связанную с нынешней жизнью. Считай это обрядом посвящения, очищением от прошлого. Нужно же отчиститься, верно? – Последнюю фразу она сказала полушепотом.

– Мама меня забудет… навсегда?

– Именно, – она отхлебнула из кружки, – навсегда.

Перед взором встали весы. На одной чаше – нечто мерзкое, черное и пищащее, раскинувшее щупальца. А за ними мама, совсем смазанная в светлом платье, но улыбающаяся. Ее закрывал склизкий ком ведений и снов. На другой чаше – спокойствие и избавление. Более того, предназначение, о котором только можно мечтать, миссия и цель.

Я знала, что поступаю эгоистично, но лишь мысль о том, что мама меня забудет, немного успокаивала совесть.

– А кто такие духи? Как они появились? – Если и решусь на это, то хотя бы не вслепую.

– Духи были всегда. Задолго до нас. Некоторые из них – порождения стихий, некоторые – умершие люди. Они приковываются к земле, а не растворяются в небытии и не перерождаются.

– Люди перерождаются?

– Конечно, а ты как думала? Большинство становятся новыми людьми, некоторые, разозлившие духов, камнями или жучками. Но если духи полюбили человека, у него есть выбор, кем стать. Многие решают присоединиться к их миру.

– Почему же духи просто не превратят всех тех, кто уничтожает их дома, в мух?

Нина улыбнулась:

– Всех же в мух не превратить, нарушится баланс. А в мире людей всегда есть кто-то, кто хочет забрать себе самое лучшее. Даже если этот кто-то и сам недавно был камнем.

– Зачем духам жертвы?

– Чтобы быть сильнее, контролировать стихии. Без жертв они не могут и камень поднять, а если их накормить, то и шторм устроят.

– А зачем нам их кормить?

– Чтобы они были на нашей стороне. Чтобы мы были друзьями, помогающими друг другу. Ведь твои ведения просто так не исчезнут.

Нина пришла в дом и там сварила отвар. Вечером с работы вернулась мама, я наврала, что Нина – моя преподавательница, и мы вместе выпили чай. Ну, мама пила чай, а мы – кофе.

По словам Нины, мама забыла обо мне во сне. Ночью мы собрали вещи и перевезли их в гостиницу.

– Так, – сказала Нина, зайдя в номер, – завтра тебя заберет мой муж и отвезет в Дом, а у меня пока еще дела. Скоро увидимся. Не переживай. Вот, держи, – она протянула розовую резинку для волос, ту, что привлекла внимание в первый день, – я видела, что понравилась.

Затем она скрылась за дверью, а я засунула резинку в карман пальто.

Даже если они маньяки, пусть лучше убьют. Так жить невозможно. А на следующее утро я познакомилась с Тимофеем.

Мне не нужно разнообразие лиц, мне нужен покой, который можно обрести только в монотонных действиях – просыпаешься, гуляешь, работаешь, ешь, идешь спать. Вот и все. В этом однообразии и есть мир, так зачем же его нарушать, ища какие-то приключения, которые могут разрушить то, что было построено с таким трудом и любовью? Больше не хочется об этом размышлять, всего лишь хочется выспаться. Я так устала, что глаза и сейчас закрываются. Может, хоть днем не будет кошмаров. Солнечный свет должен сберечь меня.

В голове я построила с тобой миллион диалогов, и каждый из них был в том доме. В доме с разноцветными коврами и тяжелыми шторами. В доме с цветами и портретами незнакомцев. Когда мне страшно, одиноко или скучно, я сбегаю туда, где громкие речи, нелепые слова, где проходят свадьбы и похороны, все то, что ни разу не происходило в реальности, но так много раз случалось в моей голове.

Оно никогда не было четким, но размытым и магическим, спрятанным за дымкой невозможности все представить в деталях. Даже ты – размытый, меняющийся снаружи, но не внутри, наверное, потому что и я в дымке, в тумане. Но в этом есть прелесть. Все можно поменять, перестроить, переставить. Каждый раз это новый дом, новый сад, новый ты. Но, к сожалению, я одна и та же. И вопросы повторяются из раза в раз.

– Эй, просыпайтесь!

– Что?

– Мы вас потеряли. Тимофей уже начал думать, что вы пошли купаться и утонули.

Надо мной склонился Филипп. Правая рука оказалась на моем плече.

– Вы о чем?

– Я же сказал, мы вас потеряли, на ужин не пришли, и в доме вас не было. Потом вспомнил, что мы расстались на берегу. Тимофей пошел проверить сад на всякий случай, а я сюда. Видимо, вы продремали тут часов пять.

– Пять часов?

– Да, ночью не уснете. Пойдемте, а то там все переживают.

– Конечно.

Я встала и чуть не рухнула, но Филипп удержал меня:

– Вставать так резко не стоит. Особенно после предвечернего сна.

– Дайте минутку.

Я стояла, опираясь на него и глубоко дыша. Ладони Филиппа оказались шершавыми, в мозолях. Наверное, работает руками.

– Вы как себя чувствуете?

– Голова раскалывается.

– Неудивительно, – мы вышли на улицу, и ветер ударил в лицо, сразу стало легче. – Пойдемте, идти-то сможете?

– Конечно смогу! Какие-то комментарии у вас…

– Это называется беседа, слыхали о таком? Могли бы и помочь, а то я тут один распыляюсь.

– А вы не распыляйтесь. Мы и без разговоров дорогу найдем, а даже если и потеряемся, вряд ли ваш голос будет, как сердце Данко, указывать путь.

Я пошла в сторону леса.

– Готов поспорить, что друзей у вас не много. Или только я вдохновляю вас на использование таких сравнений?

– Только вы.

Он улыбнулся, хотя тон мой был грубоватым. На самом деле он мне понравился. Красивый, высокий, если бы рот еще не открывал, был бы идеальным мужчиной.

– Может, пойдем через сад? Мы можем заблудиться в сумерках.

– Я знаю дорогу.

Хмыкнул. Не верит. Заведу его в лес и убегу, пусть сам выбирается. Хотя тогда Тимофей расстроится, что кто-то умер уже в первый день. Верно. Стоит подождать второго.

– Так ужин уже окончен? Он же должен был только начаться в шесть.

– Да, Лариса сказала, что после экскурсии и прогулки по свежему воздуху не сможет дотерпеть до шести.

– Черт, экскурсия! Марта и Альберт остались без сопровождающей.

Мне стало стыдно, не перед Мартой, конечно, но перед судьей, он мне нравился еще больше, чем Филипп.

– Не переживайте. Нина всех собрала и провела по дому. Мы даже добрались до пляжа, но в домик не заходили. Так бы обнаружили вас еще днем. – Он на секунду замолчал. – Мы ожидаем кого-то еще? Там осталась одна пустующая комната на третьем этаже.

– Да, моя подруга Софа должна приехать завтра.

– Полно народу, а дом все равно наполовину пуст.

– Вам так кажется? Мне, наоборот, думается, что он всегда наполнен, вне зависимости, есть ли в нем люди.

– Интересный взгляд на проблему.

Продолжать разговор совершенно не хотелось, путь домой в тишине протрезвил бы мысли после сна. Филипп производил неоднозначное впечатление, он будто соткан из противоположностей. На первый взгляд вежливый и сдержанный, а как начнет строить предложения, содержащие больше одного слова, сразу становился насмехающимся и презрительным. Все же пришел за мной сам. Хотя судить человека после дня знакомства было бы, безусловно, глупо.

– Можно задать вам вопрос? – Его голос был задумчивым.

– Спрашивайте.

– Что вы тут делаете?

Я оторопела:

– Как же? Разве Нина не рассказывала? У меня начались каникулы в университете, и я решила навестить любимого дядю. Тем более такое место. Лес, море, Дом. Чем не идеальный выбор для летних каникул?

– Вы же врете. – Больше насмешки не было.

– Раз я вру, почему бы не спросить Нину?

– Она скажет то же самое.

– Так если два человека настаивают на одном и том же, а все остальные в это верят, кроме одного, как история может быть ложью? Может, это вы врете про то, что видите людей насквозь? Стоит определиться, вы либо обманываете самого себя насчет ваших незаурядных способностей психоанализа, либо занимаетесь конспирологией, пытаясь противоречить убеждениям толпы, ведь здесь всем известно, зачем я приехала.

– Браво. Вам бы в политику. Абсолютно здорового человека убедите, что он психопат.

– Можно теперь я задам вопрос?

Мы уже подходили к Дому, еще жалкие три минуты, и наше уединение будет разрушено.

– Валяйте.

Вывести его на правдивый ответ так быстро невозможно, если учесть, что было сказано. Но разве есть хоть малейший шанс, что я могу удержаться и отказаться от такого удовольствия?

– Зачем вы приехали?

Он улыбнулся:

– На дружескую встречу.

Филипп открыл дверь и зашел внутрь. Он сразу ушел к себе, а я осталась стоять на пороге, не зная, куда податься. Из столовой раздавались голоса: вот звонкое щебетание Нины, тихое стрекотание Владимира, размеренный клекот Альберта, мелодичное воркование Петра, прерывистое чириканье Ларисы. Кажется, больше никого. Удивительно, но их голоса не превращались в какофонию, они звучали как оркестр, где у каждого своя партия. Тимофея там не было. Как и Марты. Они решили скрыться от толпы, сбежать в свои норки. Но мне хотелось поговорить и обсудить сегодняшний день.

Норкой Тимофея была библиотека.

Особенное место. Среди пыльных полок, желтых страниц и потрепанных корешков жил настоящий дух прошлого, который захватывал каждого входящего, и, не успев моргнуть глазом, посетитель превращался в напыщенного графа с моноклем, даму, переживающую любовную трагедию, или конторщика-проходимца с сундучком тайн. В месте, хранящем миллион историй и еще больше жизней, невозможно оставаться собой. А раз ты не ты, то твоих проблем и страхов тоже не существует, как, собственно, и тебя.

Тимофей сидел в кресле у камина и притворялся, что читает книгу. Его глаза не двигались, а были прикованы к одной строчке.

– Не возражаешь, если я составлю тебе компанию? – Я села в кресло напротив, поодаль располагался еще и диванчик, но мне хотелось быть как можно ближе к Тимофею и огню.

– А вот ты и нашлась, потеряшка.

– Нашлась, но не твоими усилиями. – Он хитро сощурился, и я решила перевести тему: – Все прошло не так уж плохо, верно? У меня было предчувствие, что будет гораздо хуже.

Его лицо, такое доброе, но уставшее, всегда успокаивало. Только с ним я могла поделиться своими страхами и переживаниями, но, разумеется, не всеми. Я слишком его любила, он был как второй отец, а на тех, кем мы дорожим, нельзя перекладывать собственную ношу полностью, лишь небольшую часть.

– Ну, я бы так не сказал. Мне, в отличие от кое-кого, удалось поболтать со всеми гостями, и, клянусь, некоторым стоит запретить открывать рот на законодательном уровне.

– Неужели так плохо? Хотя согласна, Лариса и правда какая-то мерзкая.

– Лариса – это еще цветочки. Я поговорил с этим доктором, Петром, и ты не представляешь, какие у него идеи. Нет, даже не проси, у меня язык не повернется повторить. Но, если сильно смягчить, он считает, что лечить стоит только богатых, а смерть бедняков – это естественный отбор. Мол, продолжать род стоит только достойным.

– Боже мой…

– Да уж. Что самое страшное, он талантливый врач, уважаемый человек. Та операция, про которую говорили за обедом, действительно очень сложная. Никто не верил в успех, а у него получилось. Пациент мало того что жив, теперь еще и здоров.

– Пациент был богачом?

– Естественно. Он не в бесплатных больницах работает. А этот полицейский… Как его? Владимир. Тот еще жулик, я по глазам вижу. Взяточник, как пить дать.

– Какие резкие суждения после дня знакомства. Раз они такие плохие люди, зачем Нина их пригласила?

– Друзья, как не пригласить! – Он пожал плечами. – Нельзя же ей приказывать, с кем общаться, а с кем нет. Тем более я могу быть немного резковатым иногда. Идеальных людей не существует.