Сестричка, кстати, училась через пень-колоду. Не удержалась ни в одной секции – балетная школа, игра на фортепьяно, теннис, дополнительные занятия по иностранным языкам – всё мимо. Пара месяцев – и громкая истерика: меня притесняют, ко мне придираются, я туда больше не пойду.

Я лишь хихикала в сторонке, наблюдая за её припадками.

До окончания школы оставалось всего ничего. Столько же – до золотой медали. Я вгрызалась в учёбу яростно и упорно, зубрила как не в себя, уже не ради одобрения родителей, а ради собственной цели. Ещё в десять лет я составила чёткий план своей жизни и теперь неукоснительно следовала ему.

Не знаю, что родители планировали насчёт меня, но вряд ли что-нибудь хорошее. Скорее всего, укажут направление в общежитие – и в добрый путь с одним чемоданом. Меня такой расклад не устраивал никак.

На редких семейных праздниках я в основном отмалчивалась, сидела в уголке с планшетом и не отсвечивала. На вопросы коллег и друзей родителей о своей жизни в деревне отвечала коротко и туманно. Вот папа и мама и расслабились, не ожидая от скромной тихой старшей дочурки подставы.

– Куда ты планируешь поступать, Мира? – задал мне вопрос профессор Минцев, непосредственный руководитель папани.

– Естественно, в МГИМО, на юридический, – с маркетинговой улыбкой ответила я.

В своём тайном списке под строчкой о престижном вузе я набросала к тому времени несколько наименований заведений, которым вскоре посчастливится принять умницу и красавицу в моём лице. Профессию я выбирала выгодную, денежную, хорошо звучащую.

– О! – восхитился дядечка, – там у меня работает деканом брат, могу замолвить словечко.

– Это было бы очень кстати, – скромно потупилась я, одновременно ровняя невидимую корону. В себе я не сомневалась, но связи с сильными мира сего в жизни пригодятся.

– А где планируешь жить? – поинтересовалась его жена, ухоженная красавица с лёгкими, но уверенными следами встреч с пластическим хирургом. – Ехать-то далеко, с севера.

– Папа пообещал снять для меня квартиру поблизости, – гордо похвалилась, краем глаза заметив, как выпучила глаза родительница.

– Браво, Пётр, – профессор дружески хлопнул по плечу подоспевшего папашу. – Знал, что не подведёшь. Детям нужна самостоятельность. А ещё – отдельная спальня, охрана, консьерж…

Папаня подвис, как браузер с двадцатью вкладками, пока смысл беседы не догрузился.

– Какая… квартира? – осторожно уточнил он. – Мы же… эм… планировали общежитие. Там же… молодой коллектив, студенческие традиции…

– Мы, между прочим, тоже там жили – шумно, весело, – оживилась мама, ненавязчиво агитируя за общагу.

Перевела на меня взгляд – и заметно вздрогнула. Ну да, я – ходячее напоминание о том самом «весёлом» периоде.

После вечеринки мне, само собой, устроили разбор полётов, но главное уже было сделано – родители не посмеют отказаться от своих слов, тем более что моим деканом будет родственник начальника папаши.

В отместку тому, что они оплатили мне большую студию у МГИМО, питаться предложили из резерва стипендии. Сумма была ровно такой, чтобы я не умерла с голоду и могла чередовать гречку с Дошираком по большим праздникам. Бюджет уровня «выживание»: ни нового телефона, ни ноутбука, ни шмоток – только суровая студенческая романтика.

Но я ведь дочь своих родителей: в комплекте – смекалка, лёгкий эгоизм и здоровый интерес к выгоде. Вот и предложила случайной знакомой из кафешки напротив, которая приехала из Рязани покорять столицу и как раз искала жильё (работа бариста у неё уже была в кармане), гениальный план: она платит половину аренды, я продолжаю получать родительские денежки – и вуаля, у меня появляются свободные средства. О том, что предки могут незапланированно нагрянуть в гости, я не переживала, они, по ходу, перекрестились, выпихнув меня из своей квартиры, даже оплату жилья посчитав приемлемой тратой за избавление от неугодной дочери.

Параллельно я не бездельничала: переводила тексты, клепала курсовые для безалаберных мажоров, строчила статьи в онлайн-журналы и хваталась за любую побочную халтурку.

Совесть? Погодите, какая совесть, если родители задолжали мне за шестнадцать лет полного игнора? Сколько они сэкономили на питании, одежде и учёбе – калькулятор от зависти зависнет. Не скажу, что у бабушки Тани я голодала или ходила оборванкой. Но сельская школа – это всё-таки не московская частная, в одной из которых, между прочим, учится моя младшая сестрица.

Ольгу, кстати, я оставила у себя и после окончания вуза – мы с ней прекрасно спелись. А родители, стоило календарю пискнуть про первое число пятого подряд лета, моментально завершили арендную эпопею, во второй раз турнув меня из родительского гнезда – на вольные хлеба с хрустящей корочкой самостоятельности.

В итоге наш быт не особо изменился – только теперь Доширак приходилось покупать на собственные средства, заработанные тяжким трудом на фрилансе. Кстати, совместные поиски акций на гречку крепко нас сблизили и поставили перед вопросом: кто первый станет женой олигарха… или хотя бы снимет квартиру попросторнее.

Ольга планку держала приземлённо и успела, пока я высматривала принца, перепробовать полгорода кандидатов. Зато теперь, когда я получила прекрасную должность и Белянникова в женихи, настал (как я наивно предполагала) мой звёздный час.

Бабушка часто говорила: самое ценное, что есть в женщине, – это мозги. Ни красота или длина ног, ни очарование или умение флиртовать… Только мозги.

Вот я их и развивала. Их и чудесный потребительский эгоизм. Моих одноклассников бабушка раскладывала, как тапочки на полке: этот – пустышка (если что, даже пять копеек не одолжит), этот – разве что шоколадку может презентовать на день рожденье, у того мама в больнице – глядишь, справку нарисует, а у этого батя фермер – вдруг мешок картошки перепадёт.

Мимоходом бабуля устраивала экономические переговоры с мамулей по телефону: то начнёт причитать о тяготах и загубленном из-за меня здоровье, то денег выпрашивать. Если сразу не получала, следовал контрольный выстрел – угроза приехать в гости и оставить меня у двери.

Да, бабушка была тем ещё искусным дипломатом. Тем не менее, она называла меня золотцем (надеюсь, не в буквальном смысле), учила жить, как умела, и целовала на ночь в лоб.

В общем, насмотрелась я в детстве на театр одного актёра, ну и поучилась кое-чему… Только спустя годы до меня дошла простая истина – кто же, как не бабушка, воспитывала мою родительницу, ведь по её заветам она и жила.

В юности бабушка тоже мечтала о принце. В то далёкое время принцем считался обычный москвич с пропиской. Нашла она его в институте, куда поступила с большим трудом, и попыталась окрутить. Влюбилась она по-настоящему или делала вид – история умалчивает. Но принц оказался с гнильцой – наобещав с три короба, перевёлся в другой вуз, оставив бабушку с дочкой на руках и, само собой, без прописки. Не знаю, как она занималась воспитанием моей матери, но к моему отнеслась со всей строгостью, закрутив гайки по максимуму. Была бы поблизости монастырская школа для девочек – отправила бы туда.

В мой тайный список бабуля тоже периодически влезала, корректируя ранее написанные пункты. Например, когда мне было четырнадцать, сделала приписку – «не терять до двадцати пяти лет».

Что «не терять» я разобралась лишь в десятом классе, когда то самое начали повсеместно терять мои одноклассницы. А до этого нравоучения бабушки – не гулять, не целоваться и, тем более, не спать с мальчиками (зачем с ними спать?) – шли через мозг транзитом.

Самой глобальной катастрофой по бабушкиной таблице классификаций значились внеплановые дети. Вот эти самые миниатюрные, орущие, сопливые спиногрызы, по её версии, мгновенно рушат жизнь, раздавливают карьеру, разбивают на кусочки блестящие перспективы.

Из-за меня моя мать лишилась всего, оказалась на обочине жизни. Если бы не я, то она стопроцентно защитила докторскую в двадцать, вышла замуж за олигарха и стала бы депутатом Госдумы.

Что забавно, у моих родителей с карьерой вроде полный порядок, достаток имеется, на судьбу не жалуются. Но бабушкины апокалиптические истерики настолько крепко впечатались в мой нежный ум, что до двадцати пяти лет я панически боялась приступить к такому важному квесту, как потеря девственности. Каждый раз, как только на горизонте маячил симпатичный парень, в голове загорался бабушкин маяк: «Смотри! Только взглянешь – уже пузо!»

Честно признаюсь: пару раз я пыталась сконструировать отношения. Даже не сильно платонические. Перед глазами маячил пример Ольги: она кавалеров меняла как сезонную резину – строго два раза в год, без опозданий. Я и умом понимала: ничего криминального в этом нет. Но дальше поцелуев наш прогресс-бар стабильно зависал на 15%.

То меня бросали – скучная, слишком много уделяю времени учёбе и работе. То уже я нажимала стоп-кран: лезть в трусы на первом свидании – это уже ни в какие ворота!

На последнем курсе всё-таки созрела, или просто устала от Олькиного гомерического хохота и издевательских шуточек. Подготовилась, как для высадки на Марс, чтобы ни один резвый сперматозоид не смог перейти границу: таблетки, презервативы, самый приличный и ответственный парень – сынок известного хирурга (чтоб наверняка!). План был расписан буквально по минутам – даже овуляцию учла!

И тут – облом века! Мой «герой» умудрился свалиться в открытый канализационный люк и сломать ногу. Прямо перед моим домом. Серьёзно? Видимо, сама судьба решила, что моя девственность – как крепость, которую никто не возьмёт!

После двух месяцев в гипсе потенциальный дефлоратор потерял всякий интерес, подозреваю, не только к сексу со мной, но и вообще к сексу.

И теперь мне очень не хотелось лишиться так долго и трепетно лелеемой девственности насильственным способом. По книгам, рабство – это завуалированное насилие, не только над личностью, но и над телом.

Первое время я напряжённо наблюдала за охранниками, дёргалась от любого шага в свою сторону. Но потом успокоилась. Моя неземная красота их не интересовала, как и привлекательность других женщин. Рабы здесь – что-то вроде штатных наёмных рабочих, только без зарплаты: договор купли-продажи, чёткое соблюдение условий, пост сдал – пост принял. Мы для них – безликие манекены в витрине магазина.

Как ни тяжело это было признать, но попала я даже не за тридевять земель, а гораздо дальше. Стометровыми деревьями и курокрокозайцами дело не ограничилось.

Существа, тянувшие телегу, оказались ящерами, что-то типа манирапторов, только травоядные. Невысокие, не выше двух метров тварюшки, бегающие на сильных задних конечностях, с перьями вместо шерсти. Что удивительно, послушные и ласковые. Звались морами.

Собаки, охранявшие караван, – мини-пародия на кур, с когтями, загнутыми, как у хищных птиц, и мощными острыми клювами. Они тоже быстро бегали, но, в отличие от «лошадей», были агрессивные и больно клевались.

Я пока не узнала специфику ошейника, но как выглядят укусы местных «кур» разглядела прекрасно.

До того, как Иштар, девушке, которую посадили в нашу с Мерит телегу спустя неделю моего личного путешествия по просторам Маронара, надели ошейник, она попыталась сбежать. Сначала она брыкалась и что-то громко выкрикивала (я язык не знала, но международный язык возмущения понятен без субтитров), потом оттолкнула руку охранника с ошейником – и рванула в поле.

Бандюки даже не пошевелились, только свистнули курам. Те налетели стаей, загоняя бедняжку, как профессиональные борзые, ловко расклёвывая ей икры, вспархивая на спину, долбя клювами в лопатки и шею, пока девушка не упала.