– Кто тут еще?! – мой голос звучал хрипло, но грозно. – Выходи сию же минуту!

Портьера дрогнула, и из-за нее, смущенно переминаясь с ноги на ногу, появился Ладор. Моему тринадцатилетнему брату было явно не по себе. Нервно потирая ухо, он с опаской покосился на кочергу в моей руке.

– Я… я не хотел тебя напугать, – пробормотал он, опуская голову. – Просто… я не согласен с отцом. Ты не должна страдать за нас всех.. Из-за его ошибок.

Обескураженная, я окинула взглядом всю эту ватагу: Аманда, испуганная и трогательная в своей ночной рубашке; Рик, совсем еще малыш, смотрящий на меня преданными глазами; и вот теперь Ладор, в чьих глазах уже просыпался бунт против несправедливости.

Вся злость разом ушла, сменившись горькой, щемящей нежностью. Я с глухим стуком опустила кочергу на пол и сдавленно вздохнула:.

– Ну что с вас возьмешь? Родители думают, что вы по своим кроваткам спите, а вы все у меня. Только Олли здесь не хватает для полного сбора.

– Он с Мартой, – проворчал Рик, исподлобья поглядывая на старшего брата. – Боится один.

– Да знаю я! – раздраженно перебила я, смахивая предательскую слезу. Потом безнадежно махнула рукой. – Ладно, кончайте этот балаган. Живо все под одеяло! Еще не хватало, чтобы вы тут мне простудились.

Они не заставили себя ждать. Вскоре моя кровать превратилась в подобие птичьего гнезда, где мы вчетвером сбились в кучу, согревая друг друга. Рик пристроился у меня под мышкой, Аманда обняла меня за талию, а Ладор, стараясь сохранить остатки достоинства, улегся у наших ног.

Вскоре тихое дыхание подсказало, что дети спят. Я тоже провалилась в сон – зыбкий и тревожный. А разбудил меня скрип двери и испуганный женский вскрик.

Открыв глаза, я увидела Марту.

Комнату заполняла ночная мгла, но нянька стояла на пороге с огарком свечи. Слабый огонек осветил ее испуганное лицо. Похоже, она пошла проверить детей и, не найдя их комнатах, переполошилась. Вот и ворвалась ко мне, но крик застрял у нее в горле. Она замерла в дверях, глядя на нас.

Я тоже глянула на кровать – и улыбнулась.

Во сне мы сплелись в один беспокойный клубок. Аманда крепко держала мою руку, Рик вцепился в край моей ночнушки. Ладор, сбросив одеяло, повернулся ко мне спиной, как бы прикрывая от возможной опасности.

В эту ночь мы в последний раз были вместе.

Подняв взгляд на Марту, я увидела, как она промокнула глаза кончиком фартука и тихо исчезла.

Дверь закрылась. Я закрыла глаза.

Глава 2

Сон был тяжелым и липким, как смола, а пробуждение – резким. Я подскочила от грохота железной заслонки, усиленного дымоходом. Села в кровати, чувствуя, как колотится сердце, и не сразу сообразила, что это грохочет.

Истопник. Всего лишь истопник возится на кухне, выгребая вчерашнюю золу.

Я упала обратно в подушки. Всего секунду в голове была пустота, а потом – обрушились воспоминания.

Моя свадьба. Она… сегодня!

Холодный ужас сковал живот, но я отмахнулась, были заботы и поважнее.

Истопник уже начал свой день – значит, нужно торопиться. Скоро проснется весь дом. А если отец застукает тут малышню, особенно Ладора, нам всем не поздоровится!

– Вставайте, – прошептала я, тормоша за плечо Аманду. – Быстро. Папенька…

Аманда в ответ промычала что-то нечленораздельное и зарылась глубже в подушку. Рик, почувствовав движение, еще сильнее вцепился в мой бок. Ладор, спавший в ногах, развернулся, причмокивая губами.

– Просыпайтесь же! – я повысила голос. – Вам же влетит!

Сев, начала буквально отдирать от себя Рика, расталкивать Аманду, пинать ногой Ладора.

Они просыпались медленно, неохотно, протирая кулаками слипшиеся от сна глаза. Рик захныкал.

– Еще пять минуточек, сестренка…

– Никаких минуточек! – шипела я, уже спуская ноги с кровати и подыскивая взглядом их разбросанные впопыхах войлочные туфли. – Живо! Одевайтесь и по комнатам!

Дверь открылась без стука.

Мы все замерли, кто как был: я, пытаясь растолкать Ладора, Аманда – открыв рот в зевке, Рик – в одной туфле, обутой спросонья не на ту ногу…

На пороге стояла мать. Этим утром она надела свое лучшее, из оставшихся, платье. Уже вышедшее из моды, но сшитое из тонкой мягкой шерсти, с кружевной пелериной. Ее волосы были убраны в строгую, тугую сетку. А на лице не отражалось ни гнева, ни упрека – лишь усталая, обреченная собранность.

Мама не сказала ни слова. Только обвела взглядом нашу помятую, сонную компанию, и ее тонкие губы плотно, почти до белизны, сжались.

Этого было достаточно.

Аманда ахнула и, сгорая от стыда, сползла с кровати. Рик, увидев мать, моментально проснулся от страха и юркнул мне за спину. Ладор встал последним, стараясь сохранить остатки достоинства, но это сложно сделать, когда волосы торчат во все стороны, а лицо смято так же, как и рубашка.

Я тоже поднялась.

– Прости, маменька… – пробормотала Аманда, потупив взгляд.

– Марта ждет вас в коридоре, – голос матери был пугающе ровным. – Идите. Приведите себя в порядок. Сегодня в доме будут важные гости.

Дети поплелись к двери, сбившись в виноватую кучку. Аманда на ходу поправляла ночнушку, Ладор пытался пригладить вихры, Рик шарил ногой по полу в поисках потерянной туфли.

На пороге Аманда обернулась. Ее глаза блестели. Она хотела что-то сказать, броситься ко мне, но взгляд матери ее остановил ее. Сестренка лишь беззвучно пошевелила губами:

– Прости.

И выскользнула в коридор, где нянька уже отчитывала Рика испуганным шепотом.

Ладор шел последним. Он замешкался на пороге, положив руку на косяк. Его спина, обычно такая угловатая и подростковая, сейчас показалась мне незнакомо-прямой и напряженной.

Неожиданно брат обернулся.

Свет из коридора падал на его профиль, и у меня перехватило дыхание.

Жесткая линия скул, упрямые, плотно сжатые губы – сейчас он был копией отца. Такой же непримиримым. И такой же бессильный перед тем, что должно было случиться. В его глазах смешались стыд и ярость. Стыд за отца, из-за которого это все происходит. И ярость за то, что он, старший сын и наследник, не может ничего изменить.

Это был мальчик, который ненавидел себя за то, что он не мужчина и не может спасти сестру. Но это была не его вина. И не моя.

Я решила его подбодрить. Подмигнула и растянула губы в улыбку. Неискреннюю, кривую, но все же улыбку.

Ладор вздрогнул, отвел глаза и вышел.

Дверь за ним тихо закрылась. Тишина, густая и тяжелая, заполнила комнату.

Но мама не уходила, не двигалась. Ее взгляд скользнул с закрытой двери на мое лицо и задержался на следах вымученной улыбки.

Я ждала, что она начнет меня отчитывать. Но ее губы вдруг расслабились, ломая тонкую линию, взгляд смягчился, наполнившись облегчением.

– Я рада, что у тебя есть силы улыбаться, – проговорила она тихо, но четко. – Улыбайся, даже когда очень больно. Никто не должен видеть твоих слез, Алесса. Никто! Особенно муж.

Мама подошла к окну и резким движением дернула шнур. Тяжелые портьеры распахнулись, серый утренний свет хлынул в комнату, подчеркивая пыльные столбики и голые стены. Он не сулил тепла. Он освещал упадок.

– Зачем вы говорите мне это, матушка? – нахмурилась я.

– Считай это моим последним материнским наставлением.

– Последним?!

– Да. По условиям брачного договора, нам запрещено появляться во владениях лорда Олбранда. А ты сможешь нас посещать только с разрешения мужа. Я не уверена, что он тебе его даст.

От этих слов по спине пробежал холодок. А мама замолкла, глядя в окно с таким напряженным видом, будто там были ответы.

До меня донесся тяжелый вздох, но в следующее мгновение она уже повернулась ко мне и ее губы снова были чопорно сжаты.

– Теперь вставай, – произнесла она деловым тоном. – Марта принесет горячей воды. И платье. Его вчера прислал твой жених, вместе с украшениями. Сегодня ты должна выглядеть… достойно своей крови. Какой бы она теперь ни была.

Едва мама вышла, оставив меня одну, я ощутила, как улыбка сползает с лица. Вздохнув, всунула ноги в стоптанные домашние туфли без задников и подошла к окну.

Мне хотелось узнать, что она там увидела.

Во дворе, под присмотром старого конюха, сын Марты и по совместительству мой молочный брат сонно и неохотно счищал с дорожек свежевыпавший, колкий снег. Готовил путь для того, кто приедет забрать невесту.

Я глянула на белые наносы, и в голове всплыла нежданная мысль.

Сегодня первое декабря, начало зимы. И начало мой новой жизни, изменившейся уже второй раз.

Первый раз она изменилась пять лет назад, именно первого декабря, когда я упала в саду и утратила память…

***

После скудного завтрака меня повели на заклание.

То есть готовиться к венчанию.

Два часа меня заставили откисать в бадье с такой горячей водой, что я едва не сварилась. Потом долго терли шершавыми мочалками и деревянными скребками, разминали кожу и умащивали ароматными маслами. Я поняла, что чувствует бедная свинка перед тем, как превратиться в жаркое для королевского стола. Еще бы яблоко в зубы всунули для полного сходства и пучок петрушки под хвост!

Мои волосы тоже пострадали. Густой гребень нещадно их рвал, выдирая пучки. А потом горячие щипцы, обжигая кожу, превращали пряди в упругие локоны. Я сидела с покрасневшими от слез глазами и проклинала служанок, слишком рьяно взявшихся делать из меня “красавицу”. Было бы для кого!

Отмытая до скрипа, причесанная и облаченная в полупрозрачную нижнюю сорочку я наконец смогла посмотреть на себя в зеркало, и мое горло сжалось от боли.

– Ну же, улыбнись! – рядом встала мама. – Что ты как на похороны собралась?

– Чем эта свадьба лучше похорон? – буркнула я.

Она вздохнула:

– Хватит, Алесса, ты же понимаешь, отец не может перечить воле короля. И ты тоже! Просто смирись и сразу увидишь, что даже в твоем положении есть свои плюсы.

– В моем положении? – я хмыкнула, отрывая взгляд от своего отражения, и посмотрела на мать. – Правда? И какие же?

– Я вчера говорила. Твой жених баснословно богат, он правая рука короля, командующий армией и Первый лорд королевства. Представь, сколько девушек на выданье могут только мечтать о такой партии? А тебе все это на блюдечке принесли. Так что бери и не морщись!

Я отвернулась. Продолжать разговор было бессмысленно.

Мама тоже это поняла, потому что крикнула служанкам:

– Несите платье! Пора ее одевать.

Когда моя мама стала такой жестокой? Ладно отец, он никогда не проявлял особой любви к своим детям, особенно к нам с Амандой – двум старшим дочерям, которые должны были родиться мальчиками и унаследовать состояние.

Правда, теперь наследовать нечего. Новый король все отобрал за прошлые грехи. А теперь отбирает и то, что принадлежит мне по праву рождения – мою свободу и будущее.

Я молча позволила облачить себя в пышное белое платье. Оно было очень красивым – узкая талия, много кружев и драпировок, лиф расшит белым жемчугом. К платью полагались свадебные украшения, присланные женихом: тиара, два широких наруча с гравировкой и ожерелье из плотных круглых бусин в три ряда.

Я пожала плечами.– Ох, да им же лет пятьсот как минимум! – у мамы загорелись глаза, когда она открыла большой, окованный серебром ларец. – Посмотри, Алесса, сейчас такое уже не делают!

Мама подождала, пока служанки закрепят фату, и водрузила тиару мне на голову. Серебряный обруч оказался тяжелым и неудобным. Затем надела мне наручи. Они обожгли холодом мои руки. Последним застегнула ожерелье. Оно обхватило мою шею плотным кольцом, сдавило так, что стало трудно дышать. А может, мне все показалось, потому что через пару вдохов это ощущение прошло.

– Какая же ты красавица! – мама смахнула с ресниц умильную слезу. – Остался последний штрих! Где пелерина?

Вопрос был адресован горничным.