Куплю тебя. Дорого (страница 15)
Органы опеки ясно дали понять, что нужно предложить достойную кандидатуру на роль опекуна. А я такой не являлась.
Зато тётя Света с двумя детьми, мужем и ипотекой вполне вписывались в картину среднестатистической семьи.
– Ну да, это ты сейчас говоришь, что будешь платить. А потом поймёшь, что не сдалась тебе твоя мелкая, и забудешь. И про деньги для нас, и про неё, – с недоверием глядела на меня женщина.
Её толстые щёки при этом раскраснелись, а глаза блестели в предвкушении бабла. Она-то думает, что я деньги лопатой гребу. Гимнастка всё же. Талантливая и способная. Дедушка мной гордился и рассказывал о моих успехах, наградах и призовых деньгах. Только ей невдомёк, насколько тяжело мне приходилось в последние пару лет.
Сказанное тёткой неприятно резонировало в сердце. Да, без Ани мне проще. Сложно это скрывать. Теперь не обязательно терпеть каждый день пьяную рожу отчима и его выходки. Домогательства.
Но и представить свою жизнь без неё я уже не могла. В моей голове даже не мог развиться такой ход событий. Чтобы я добровольно бросила свою сестру? Нелепость какая-то.
– Этого не произойдёт, – едва сдерживая раздражение, смотрю на тётку исподлобья. Сжимаю кулаки и стискиваю зубы. Лишь бы не сорваться. Она моя последняя надежда.
– Ну ладно. Но деньги приноси исправно. А то верну девчонку обратно.
Мне претило оставлять её в их семье. Я не хотела, чтобы они стали для неё примером.
Ничего. Что-нибудь придумаю.
Глава 18
Я помогала Патимат по пару часов в день. Совсем мало, но даже эта дополнительная нагрузка после возвращения к гимнастике меня изматывала.
В один из таких вечеров, протирая пыль в библиотеке, я неожиданно для себя уснула. Подумала, что прилягу всего на пару минут, – глаза закрывались на ходу. Даже не видела, что убираю.
Твёрдый кожаный диван вовсе не располагал ко сну. Убедив себя, что чуть-чуть прикорну, а затем поеду в общагу, я свернулась на нём калачиком и тут же отключилась.
А потом проснулась от странного ощущения чужого присутствия.
Моргаю, как слепой котёнок. В библиотеке темно. Единственный источник света исходит из коридора. И я силюсь рассмотреть стоящего напротив меня человека. Одно знаю точно: это не Патимат. Но, судя по наряду и фигуре, передо мной определённо женщина.
Спросонья я даже не успела отреагировать на её резкое движение в мою сторону. Просто не поняла, что происходит. И растерянно ощутила обжегшую щеку пощёчину.
Ото сна тут же не осталось и следа.
– Ты, маленькая потаскушка, чтобы ноги твоей в этом доме не было, поняла меня? – обращается ко мне племянница, имя которой я так и не потрудилась запомнить.
Пока в мозгу всё проясняется после сна, в груди уже разворачивается настоящий ураган. Эта богатая сучка ударила меня. По щеке.
Дышу тяжело, как бык, выпущенный на арену. Пальцы конвульсивно сжимаются в кулаки.
– Боишься, что я чаще, чем ты, буду оказываться в его постели? – произношу первый пришедший в голову бред.
Губы расползаются в улыбке, когда я вижу её реакцию на мои слова. Растерянность и стыд. Значит, я попала в точку.
– Шалава, Ратмир мой, поняла? Он через день меняет таких шлюх, как ты. А я ему женой стану!
Она совершает шаг ко мне, толкает в грудь, и от неожиданности я падаю обратно на диван. Я и не подозревала, что кроткая кавказская девушка может вести себя подобным образом.
– Твой? Похоже, он не в курсе, – ловко перепрыгнув через спинку дивана, встала за него, как за щит, – от такой жены, как ты, он всегда будет гулять к таким, как я.
Меня несёт. Знаю это, но остановиться не могу. Всё равно что преградить путь товарному поеду, несущемуся на всех парах.
Девушку так ранят мои слова, что с каждой секундой контроля у неё становится всё меньше и меньше. Пробует перебраться через спинку дивана, как я, но мебель, не выдержав её веса, переворачивается. И она падает вместе с ней на пол.
На долю секунды во мне просыпается милосердие, и я протягиваю руку в попытке помочь встать. Но вместо того, чтобы её принять, она тянет к себе, опрокидывая меня на спину, а сама забирается сверху.
Мы с ней явно борцы разных весовых категорий. Она тяжелее и от этого сильнее. Зато я проворная, как уж.
Это не первая моя девчачья драка. В отличие от потасовок парней, у нас нет правил. И «племянница» пытается дотянуться наманикюренными пальчиками до моего лица с явным желанием его подпортить. А я отбиваюсь, как дикий тасманский дьявол. Забывая прикрыться. И чувствую, как острые ногти полосуют щёку. Жжёт, но мне пофиг.
Вырываюсь из её захвата и оказываюсь сверху. Мне хочется вернуть ей кое-что. Я замахиваюсь рукой в намерении дать пощёчину, но моё запястье ловят крепкие пальцы.
Оборачиваюсь и смотрю изумлёнными глазами на Ратмира. Не слышала, что кто-то вошёл.
Зрительный контакт длится всего секунду, а потом он тянет мою руку вверх, поднимая меня на ноги.
Все слова, крутившиеся на языке, замирают. Представляю, как всё выглядело со стороны. А «племянница» кривит рот и принимается рыдать в три ручья, блея имя Сабурова, как в молитве.
– Ратмир, – плачет крокодиловыми слезами, обращаясь к нему, – эта сумасшедшая на меня напала, когда я сделала ей замечание, что тут спать не стоит.
Она заходится в плаче. Её аж трясёт. И если бы я не знала правды, несомненно, поверила бы ей. Актёрская игра девушки вполне тянет на «Оскар».
Но мне не за что оправдываться. Особенно в ответ на явную ложь.
– Это неправда, – тихо произношу, ожидая справедливости от мужчины, – она ударила меня и оскорбила.
У меня нет желания заплакать. Лишь доказать свою правоту. Но на её фоне моя злость и спокойствие выглядят, как признание вины.
Задираю подбородок, жалея, что Сабуров значительно выше и я не могу подавить его своим ростом.
– Мадина, выйди.
Слова режут пуще ножа.
На короткий миг я замечаю торжество в её взгляде. Жаль, что она вовремя опомнилась и снова приняла вид покусанной лисой овцы.
– Серафима, ты забыла, какое положение занимаешь в этом доме? – чеканит Сабуров сквозь зубы.
Интонация его голоса строгая. Вкрадчивая.
И у меня почему-то от страха бегут мурашки по позвоночнику.
Я поднимаю подбородок ещё чуть выше и, сцепив челюсти, смотрю на него упрямо.
– И какое?
Пальцы Сабурова опускаются на собственную пряжку ремня, вызволяя из брюк. Я пялюсь на это действие ошарашенно. Недоуменно.
– Ты здесь всего лишь прислуга и должна угождать господам.
Каждое слово как удар плетью. Больнее полученной пять минут назад пощёчины. И обиднее в тысячу раз.
Может, крепостное право отменили, но неравенство социальных классов никуда не делось. Я внизу. А богатеи, подобные ему, единственная заслуга которых в том, что они удачно родились, наверху.
– Я должна вытирать пыль и мыть полы, – дерзко отвечаю, но голос меня подводит. От обиды во мне всё кипит и клокочет. – Но никому угождать не обязана.
Ратмир перехватывает меня одной рукой поперёк туловища, будто я вешу три кило. Не знаю, что он задумал, но отбиваюсь со всей силы, пытаясь заехать острыми локтями в его торс как можно больнее. Но это всё равно что голыми руками лупить по бетонной стене. Ноль реакции.
Глава 19
Усаживается на кресло и укладывает меня животом на колени. Держит ладонью, чтобы не рыпалась. Я на секунду замираю, догадываясь о его планах. И когда он задирает юбку и стягивает вниз колготки, осознаю, что меня ждёт порка.
Вслед идут трусы. Они вместе с колготками остаются в районе колен, стесняя движения.
В голове набатом бьёт пульс. Не могу поверить в то, что сейчас со мной происходит.
– Ты будешь себя хорошо вести, Серафима? – звучит до жути спокойный вопрос.
Никакой из моих ответов его не остановит. Уверена в этом, как в том, что завтра наступит утро.
– Иди к чёрту, извращенец!
Радуюсь, что в комнате полумрак. Но даже с таким освещением Ратмиру отлично видна моя задница, которая сейчас прямо под его носом.
Его пальцы ложатся на запястья не допуская лишних движений, и одновременно надавливают на спину. Мои попытки вырваться ни к чему не приводят.
Он не касается моей голой кожи, будто намеренно избегая. Только когда спускал вниз трусики, я ощутила касание его пальцев. Но такое техничное, словно разворачивал фантик от конфеты.
Первый удар сложенным пополам ремнём выбивает дух. Ошеломляет. Я не верила, что он пойдёт дальше, не думала, что поднимет руку. Ошиблась.
С уст против воли срывается крик. Мадина закрыла за собой дверь, но наверняка стоит и подслушивает.
И я прикусываю губу, чтобы не издавать звуков. Не доставить большего удовольствия палачу и зрителям.
Нежную кожу ягодиц печёт, и я с ужасом думаю о том, что может последовать ещё удар. Представляю, какая боль предстоит, если тяжёлый кожаный ремень пройдётся по тому же месту.
– Ты будешь послушной? – очередной вопрос, составленный из неизвестных мне слов.
Была бы я хорошей послушной девочкой, то исполняла бы приказы взрослых. Стала бы подстилкой для отчима, который нашёл бы в итоге способ манипулировать моим детским сознанием.
Продолжила бы испытывать болезненную привязанность к матери. Ведь она же меня родила. Мы одной крови. Родителей надо любить и почитать, какими бы они ни были.
Подставляла бы щёку в школе, когда меня обижали. И не выиграла бы ни одного соревнования, уступая соперницам.
Нет, я никогда не стану хорошей и послушной девочкой. Удобной другим.
– Не дождёшься, – шиплю сквозь стиснутые зубы.
От обиды и унизительной экзекуции по щекам текут слёзы. Он не видит моего лица, и это вовсе не способ разжалобить. Нет, в его жалости я нуждаюсь в последнюю очередь.
Ещё один удар отдаётся жжением во всём теле. Я конвульсивно прогибаюсь в позвоночнике в подсознательной попытке избежать боли. Но она скручивает мышцы, покалывая иголками.
Не замечаю, как едва слышно бормочу:
– Больно, больно, больно.
Неожиданно на горящую ягодицу ложится прохладная ладонь. Это прикосновение снижает накал жжения. Становится легче, и я замираю, опасаясь, что он вновь возьмёт в руки своё оружие.
– Подчинись мне, и я прекращу, – его голос изменился. Стал ниже и глуше. Будто ему сложно произносить вслух эти слова. Он растягивает гласные, и я впервые замечаю лёгкий акцент.
Предложение кажется таким разумным, понятным, что я едва сдерживаю желание согласиться.
Но если сейчас ему уступлю, он поймёт, что со мной так можно. Будет изучать горизонты моей покорности. Как далеко он тогда он зайдёт? Сломает меня под себя, превратит в марионетку? В послушную рабыню.
Боль адская, дикая. Кожа горит, и я долго не смогу сидеть. Но если я соглашусь, то отрекусь от себя.
– Никогда.
Сжимаю кулаки. Тело бьёт мелкой дрожью, а кожа покрылась испариной. От полученной боли и страха перед новой.
Может, это начиналось для него как забава. Но сейчас всё изменилось. Следующий удар лёг на ягодицы с такой силой, что едва не выбил из меня дух.
На мгновение мне показалось, что сейчас я упаду в обморок. Но этого не случилось.
Вместо нового удара, он переворачивает меня к себе лицом. Я морщусь оттого, что мои ягодицы, с которых почти сняли кожу, трутся о ткань его брюк.
Слёзы застилают глаза, попадают в рот. А он сжимает моё лицо пальцами и смотрит дикими, нечеловеческими глазами.
Одержимыми. Дьяволом? Мной?
– Откуда, чёрт возьми, ты свалилась такая на мою голову?!
Сейчас мне совершенно не понятно, что происходит.
Воздух вокруг нас стал густым, хоть ложкой ешь. Наэлектризованным. Потрескивающим от исходящего напряжения.