(9.) Мин Чэнь, уроженец Мишаня, был начальником в Сяньсяне, как-то раз он задумал обелить человека, несправедливо обвиненного в уголовном преступлении, но, боясь, что начальство этого не позволит, все колебался и никак не мог принять решения. Был там некий Ван Бань-сянь, слуга в училище, друживший с лисом, который часто говаривал, что человек проверяется в беде, а не в счастье. Ван по просьбе Мин Чэня пошел посоветоваться с лисом.

– Господин Мин заботится о народе, как любящий отец, – начал торжественно лис, – но речь должна идти о том, виновен данный человек или на него возвели напраслину, а совсем не о том, позволит его освободить начальство или запретит. Разве забыты слова главы областной управы господина Ли Вэя1?

Когда Ван повторил Мин Чэню слова лиса, тот сильно испугался.

– Когда господин Ли Вэй еще не достиг высоких чинов, – сказал он, – ему пришлось как-то вместе с одним даосским монахом переправляться через реку, а тут кто-то разругался с лодочником. Монах громко вздохнул и сказал:

– Рок настигнет через мгновение, так стоит ли спорить из-за гроша!

И вдруг основанием паруса лодочника сбросило за борт, и он камнем пошел ко дну. Ли Вэй был поражен. Джонку несло по течению, поднялся сильный ветер и чуть не перевернул ее, но даосский монах сделал несколько шагов походкой Юя2 и начал читать заклинания. Ветер тотчас улегся. Ли Вэй начал благодарить спасшего его монаха, но тот ответил:

– То, что лодочник упал в реку, это судьба, его я не мог спасти; вы, знатный человек, попав в беду, получаете поддержку, и это тоже судьба, вас я не мог не спасти. За что тут благодарить?

Вновь поклонившись монаху, господин Ли сказал:

– Благодаря вашим наставлениям я всю жизнь буду доволен своей судьбой.

– И это не совсем так, – возразил даос. – Тот, кто всю жизнь преуспевает, доволен своей судьбой. Недовольный судьбой мечется, бьется, ни перед чем не останавливается. Он не знает, что Ли Линь-фу3 и Цинь Гуй4 были министрами, а сколько вреда причинили они хорошим людям, сколько преступлений совершили. Когда приносят вред государству и народу, нельзя ссылаться на судьбу! Рожденные Небом и Землей таланты, поставленные двором чиновники должны помогать судьбе. А если стоящий у власти опускает руки и все валит на судьбу, то зачем Небу и Земле такие таланты, зачем двору такие чиновники?5 Когда-то страж у городских ворот сказал: «Знает, что времена неподходящие, и все-таки действует»6. Чжугэ У-хоу7 говорил: «Все силы отдай служению родине, перед лицом смерти не изменяй своим принципам, а успешен исход дела или нет – заранее не угадаешь». Вам известно учение этих мудрецов о судьбе!

Выслушав это поучение, Ли Вэй с поклоном спросил даоса, как его зовут.

– Если скажу, вы еще, пожалуй, испугаетесь, – ответил даос, сошел с джонки, сделал несколько десятков шагов и вдруг исчез.

Как-то, находясь в Гуйчэне, господин Ли рассказал об этом случае, но откуда об этом узнал лис – ума не приложу!

(10.) Чжэнь Су-сяню из Бэйцуня как-то приснилось, что он попал в подземное царство и увидел, как Яньло-ван1 допрашивает доставляемых к нему людей. Когда перед Яньло предстала старуха – односельчанка Чжэня, Яньло даже в лице изменился, приветствовал ее низким поклоном, поднес ей чай и велел писцу немедленно препроводить старуху в рай, где ей будет даровано новое рождение.

– Каковы же заслуги этой деревенской старухи? – спросил с недоумением Чжэнь, отвешивая низкий поклон писцу.

– За всю свою жизнь, – ответил писец, – она никому не причинила вреда ради личной выгоды, а ведь корысть движет всеми, даже мудрецами и вельможами. Но те, кто преследует личную выгоду, обязательно приносят вред другим людям: они живут всяческими хитростями, творят всяческие подлости, и дурной запах от их поступков остается в веках, отравляя страну и принося все новый вред людям. Да ведь этой деревенской старухи, которая так умеет обуздывать свои корыстные побуждения, могли бы устыдиться многие ученые-конфуцианцы! Что же удивительного в том, что наш Владыка отнесся к ней с уважением?

Чжэнь был человеком понятливым, и это объяснение повергло его в такое смятение, что он сразу проснулся.

А еще Чжэнь рассказывал, что до того как появилась эта старуха, к Яньло гордо вошел какой-то чиновник в парадных одеждах. Обойдясь без слуг, он сам доложил о себе, выпил только чистой воды2 и вообще держал себя так, словно сам черт ему не брат.

Яньло с улыбкой сказал:

– Чиновников назначают для того, чтобы они управляли народом. Даже от самых низших вроде курьеров или прислуги в таможне – от каждого есть свой вред и своя польза. Однако если считать чиновника хорошим только по одному тому, что он не гонится за деньгами, тогда и деревянный болван, стоящий в зале, который даже и воды не пьет, окажется во много раз лучше вас, а?

– Хотя у меня нет заслуг, но нет и проступков, – возразил чиновник.

– Всю свою жизнь ты думал только о собственной шкуре, – сказал Яньло. – [Разве], расследуя какое-либо уголовное дело, уклониться и ничего не сказать о своих подозрениях – не значит причинить вред людям? Или, предпринимая какое-либо дело, испугаться его серьезности и сложить руки – не значит принести вред стране? Что ты сделал за три года, расследуя дела? Не иметь заслуг – это и значит иметь проступки!

Чиновник начал подобострастно отвешивать поклоны. Яньло окинул его взглядом, засмеялся и сказал:

– Ну что ты так суетишься! Давай рассуждать спокойно: если окажется, что ты хоть в чем-нибудь проявил себя хорошим чиновником, то и в будущем перерождении ты не лишишься чиновничьих шапки и пояса. – И тут же велел препроводить его к Чжуаньлунь-вану3.

Из двух этих историй видно, что как бы ни была темна и неясна душа человека, духи и бесы в ней все углядят; и мудрецу, если он думает лишь о своей личной выгоде, не избежать наказания. И не верно разве то, что говорится в «Поучении правителю»4?

(11.) Было это в год жэнь-цзы правления императора под девизом Юн-чжэн^[5]. У сына одного чиновника была жена, женщина кроткая, никогда ни с кем не спорившая. Однажды в окно ее комнаты вдруг влетела молния, озарила все вокруг ярким светом, с грохотом вошла к ней в сердце и вышла, пробив отверстие в левом боку. Муж ее тоже был обожжен пламенем, так что спина и крестец его почернели, да и дыхания он чуть не лишился. Прошло много времени, прежде чем он очнулся. Глядя на труп жены, он сказал, заливаясь слезами:

– Характер у меня тяжелый, упрямый, даже со своей матерью и то, бывало, ссорился. Ты же только тихонько жаловалась да огорчалась, молилась да скрывала слезы. Так почему же молния сразила тебя?

Уж если замыслят что-нибудь, толком не разобравшись во всем, то тут что люди, что духи – одинаково [допустят ошибку].

(12.) Буддийский монах У-юнь – не знаю, из каких мест он был родом, – в середине годов под девизом Кан-си временно пребывал в монастыре Цзышэн в Хэцзяни. Целыми днями он сидел, не произнося ни слова, и, когда с ним заговаривали, не отвечал.

Однажды он вдруг поднялся с сиденья, ударил по столу и, не издав ни звука, исчез. Поглядели, а на столе лежит буддийский псалом, и в нем говорится:

Я голову обрил, забросил дом родной,
От суеты житейской отстранился,
Без сожаления порвал с семьей
И с бренным миром распростился.
Творить добро на благо всех людей,
Изведать мир душой любвеобильной
Способны только те, кто всех мудрей —
Кун-цзы да Чжоу-гун, – а мы бессильны.

Законы Будды близки к учению Мо-цзы2, а этот монах был ближе к Ян Чжу3.

(13.) Студент У из Нинбо любил совершать прогулки по «Северному селению»1, потом сошелся с лисой, часто тайно встречался с ней, но по-прежнему продолжал бывать в веселых домах. Однажды лиса предложила ему:

– Я владею искусством превращений. Могу принять облик любой красавицы, которая приглянется вам, стоит мне лишь разок на нее взглянуть. Подумайте об этом, почтеннейший, и если вы согласны, то так и сделаем: зачем вам тратить деньги на любовь!

Решили, и действительно лиса тотчас же приняла другой облик, так что ее не отличить было от той, что понравилась У. С тех пор он больше уже не ходил на сторону.

Как-то раз У сказал лисе:

– Разнообразие действительно радует душу, но жаль, что превращения разлучают навеки.

– Неверно, – возразила лиса, – радость от песен и плясок мгновенна, как вспышка молнии или искра, высеченная из камня. Если я превращаюсь в другую женщину, то подвергается превращению и она. Если подвергается превращению другая, то превращаюсь и я. На протяжении тысячелетий знаменитые певички, прекраснейшие из женщин проходили через превращения. Есть ли хоть одно место среди тополей и зеленых трав, на желтой земле и в темных горах, которое с древности не служило бы сценой для песен и танцев? Чтобы оборвать любовную встречу, зарыть в землю нежный аромат, похоронить красавицу яшму, разлучить любящую пару – на все это нужно лишь одно мгновение! Двое становятся четой на краткий миг или на дни, на месяцы, даже на годы – и все равно наступает пора разлуки. А когда приходит пора разлуки, то и для тех, кто расстается, пробыв вместе несколько десятков лет, и для тех, кто встретился лишь на минуту, одинаково наступает момент, когда разжимаются объятия и в мгновение ока возникает пустота. Разве близость с любимой не похожа на весенний сон2? Как бы ни была глубока старинная привязанность, все равно наступает конец, исчезает цветущий лик и берет свое седина. Ведь человеческое тело не может принять прежнего облика. А если начать красить брови и белить щеки, нельзя ли это назвать превращением? Так разве со мною одной происходят превращения?

У понял то, что хотела сказать лиса.

Прошло несколько лет, и наступил день, когда лиса распрощалась с У и исчезла, а У покинул родные места и стал скитаться по свету.

(14.) Цзи Жу-ай из Цзяохэ и Чжан Вэнь-фу из Цинсяня были старыми начетчиками и имели учеников в Сянь. Как-то прогуливаясь при лунном свете, они оказались у заброшенного подворья. Все заросло кустарником, было темно, запущено, тихо…

Ощутив в сердце тревогу, Чжан предложил пуститься в обратный путь.

– В развалинах и у могил часто водятся бесы, – сказал он, – зачем нам здесь задерживаться?

Вдруг, откуда ни возьмись, появился какой-то старик, опирающийся на посох, и пригласил обоих присесть.

– Откуда бы в мире живых взяться бесам? – спросил он. – Разве вы не слыхали о рассуждениях Юань Чжаня1? Оба вы, достопочтенные, ученые-конфуцианцы, зачем же вы верите глупой болтовне буддистов о существовании нечисти!

И тут он стал объяснять им смысл учения братьев Чэн2 и Чжу Си3, приводить всяческие аргументы и доказательства, и все это в изысканных выражениях, плавно и красноречиво. Слушая его, оба начетчика согласно кивали головами, проникаясь истиной, содержащейся в учении сунских конфуцианцев. Угощаясь предложенным им вином, они даже забыли осведомиться об имени своего хозяина.

Но вот вдалеке послышался грохот проезжающих мимо больших телег и повозок4, зазвенели колокольчики коров. Оправив одежду, старик поспешно поднялся и сказал:

– Покоящиеся под Желтыми источниками5 люди обречены на вечное молчание. Если бы я не повел речей, отрицающих существование бесов, то не смог бы удержать вас здесь, почтеннейшие, и мне не довелось бы скоротать вечерок за беседой. Сейчас нам пора расстаться, и я почтительнейше прошу вас не сетовать на меня за шутку!

Мгновение – и старик исчез.

В этой местности ученых мужей было очень мало, только могила господина Дун Кун-жу находилась неподалеку. Может быть, это был его дух?

(15.) Студент Тан из Хэцзяни любил всякие шутки и розыгрыши. Еще и до сих пор местные жители передают рассказы о его проделках.

Был один учитель, который любил разглагольствовать о том, что бесов на свете не бывает. Как-то раз он сказал:

– Говорят, что Юань Чжаню повстречался бес, а было ли такое на самом деле? Может, это просто бредни буддистов?

Той же ночью Тан кинул мокрую землю в окно этого учителя и начал стучать в его дверь.