– Кто там? – дрожащим голосом спросил учитель.

Тан ответил:

– Я – врожденные способности сил Света и Тьмы1.

Испугавшись так, что руки и ноги у него задрожали, учитель заставил двух своих младших братьев остаться с ним до рассвета. Измученный бессонной ночью, он не поднялся на следующий день с постели и на расспросы друзей, пришедших проведать его, только отвечал со стоном:

– Нечистая сила одолела.

Те понимали, что это проделки Тана, и от души веселились. Однако с этих пор нечистая сила расходилась вовсю: стала швыряться камнями, черепицей, дергать двери и окна, не пропуская ни одной ночи. Вначале думали, что это снова приходит Тан, но потом проследили, и оказалось, что это действительно бес. Справиться с ним не было никакой возможности, и учителю пришлось покинуть свой дом.

После первого пережитого им страха учитель устыдился2, тут-то дух его совершенно ослаб, и нечисть, воспользовавшись этой слабостью, овладела учителем. Разве не в этом кроется секрет власти духов над человеком?

(16.) Некий цзюйжэнь1 родом из Тяньцзиня гулял как-то с друзьями в предместье. Bce это были люди молодые, ветреные. Заметив, что в тени деревьев верхом на осле едет молодая женщина, друзья воспользовались тем, что ее никто не сопровождает, и всей толпой увязались за ней следом, выкрикивая всякие шутки и оскорбительные словечки.

Женщина ни словом не отзывалась на их приставания и только нахлестывала своего ослика. Когда же двое или трое из этих молодцов забежали вперед, женщина неожиданно соскочила с осла и ласково заговорила с ними, словно радуясь этой встрече.

В это время подоспел и цзюйжэнь с остальными приятелями и узнал в ней свою жену. Но только жена его не ездила верхом и в тот день не была в предместье. В сомнении и гневе он подошел поближе и стал бранить женщину, а она по-прежнему весело смеялась. Тогда, охваченный яростью, он замахнулся, собираясь дать ей оплеуху, но она вдруг легко вскочила на спину осла, приняла другой облик и, указав хлыстом на цзюйжэня, сказала с упреком:

– Увидев чужую жену, начал оскорблять ее, а увидев свою, вон в какую ярость пришел. Книги древних мудрецов вы читали, но, видно, так и не поняли значения слова «прощать». Да разве выйдет из вас что-нибудь путное? – сказала и уехала.

А цзюйжэнь даже посерел весь, стоит как вкопанный и с места сдвинуться не может. Так он и не узнал, что это был за оборотень.

(17.) Тянь Бо-янь из Дэчжоу рассказывал:

«Губернатор Э, оказавшись в горах между провинциями Дянь и Цянь, увидел, как даосский монах, прижав к камню молодую красивую женщину, собирается вырезать у нее сердце. Красавица жалобно звала на помощь. Э галопом погнал своего скакуна и успел схватить даоса за руку. Красавица вскрикнула и, превратившись в пламя, улетела.

Топнув в ярости ногой, даос воскликнул:

– Она – оборотень! Своими чарами она довела до погибели уже более сотни людей, ее нужно было покарать, но так как она искусна и опытна в своем деле, то если ей отрубить голову, дух ее сумеет спастись, а чтобы она умерла, необходимо было вырезать ее сердце. Отпустив ее на волю, вы стали причиной нескончаемых бед [в грядущем]. Это все равно что пожалеть хищного тигра, не подумав о тех лосях и оленях, которых он растерзает, о тех жизнях, которые он отнимет!

Вложив кинжал в ножны, даос в досаде и огорчении перешел речку и скрылся из виду».

Рассказанная Бо-янем притча напоминает поговорку: «Пусть уж лучше один плачет, чем многие».

Тот, кто отнесся снисходительно к чиновнику-взяточнику, считает, что совершил доброе дело, да и другие называют его великодушным, но ведь о бедном-то люде, что продает своих сыновей и отдает своих жен в наложницы, он не подумал. Куда же годится такой сановник?

(18.) Сяньсяньский чиновник Ван (имени его я не знаю) работал писцом и поднаторел в вымогательствах. Но каждый раз, как у него накапливалось достаточно денег, он непременно тратил их на жертвоприношения в предместье.

В храме духа – покровителя города1 был мальчик – даосский служка. Прогуливаясь как-то ночью по галерее храма, он заметил двоих в одежде мелких чиновников. Держа в руках счетную книгу, они что-то сверяли в ней.

– В нынешнем году он довольно много скопил, – сказал один из них, – но как бы его заставить все промотать?

Поразмыслив, второй ответил:

– Цуй Юнь вполне с этим справится, не стоит вам утруждать себя этой заботой.

В храме постоянно водились бесы, мальчик привык их видеть и не испугался, но он не знал, кто же эта Цуй Юнь и кого надо заставить промотать деньги.

Прошло некоторое время. В том городе появилась молоденькая певичка Цуй Юнь. Этот писец Ван страстно в нее влюбился и потратил на нее чуть ли не восемь-девять десятых всего, что скопил. Потом он заболел, и все, что оставалось, ушло на врачей и лекарства. Когда же поправился, оказалось, что он разорен начисто.

Люди подсчитали, что раньше у него было тысяч тридцать-сорок.

Позже он сошел с ума и скоропостижно скончался. На гроб2 и то денег не оставил.

[19. Человеку является красавица-оборотень.]

(20.) В доме цензора Е Люй-тина начались вдруг лисьи чудеса: то средь бела дня кто-то с кем-то разговаривает, то Е Люй-тина с места сгонят, повсюду устроят беспорядок, нашкодят, то вдруг рюмки и чашки в пляс пойдут, то мебель по комнатам начнет расхаживать… Е Люй-тин рассказал об этом Чжан Чжэнь-жэню, и тот послал за даосским монахом.

Сначала даос написал амулет, но кто-то сейчас же разорвал этот амулет в клочья. Тогда даос посоветовал устроить жертвоприношение в честь духа – хранителя города, но и это не помогло.

– Наверняка это проделки Небесной лисы1, – сказал даос, – без доклада Небу тут не обойтись.

Тогда воздвигли помост и начали семидневное служение. На третий день лиса все еще бранилась, но на четвертый она вдруг стала сама любезность и уступчивость. Е Люй-тин не хотел с ней ссориться и предложил кончить дело миром, но Чжан Чжэнь-жэнь возразил:

– Доклад ведь уже пошел на Небо, теперь не догонишь.

Наступил седьмой день. Внезапно послышался шум, грохот, окна и двери все нараспашку, до самого вечера не стихал шум.

Даос вызвал на подмогу других духов, и тогда только удалось схватить лису. Ее затолкали в глиняный сосуд с узким горлышком и закопали за воротами Гуаньцюймэнь2.

Как-то я спросил Чжан Чжэнь-жэня о том, как удается изгнать нечистую силу. Он ответил:

– Я тоже толком не знаю, как это происходит, но следую установленным правилам. В большинстве случаев духи и бесы подчиняются печати3, амулеты же находятся в ведении даосов. Постигший истину4 подобен сановнику, а даос – мелкому чиновнику, без даоса он не может составить амулет, а даос без постигшего истину не сможет поставить печать, амулет его не будет чудотворным. Что же до того, будет ли толк от этого или нет, так это похоже на официальные документы по судебным делам: либо они принимаются во внимание, либо оспариваются – раз на раз тут не приходится.

Рассуждение это показалось мне очень близким к истине. Я еще спросил:

– Допустим, что в заброшенном жилище или в глубоких горах вам повстречается вдруг нечистая сила, сумеете вы подчинить ее себе или нет?

– Возьмем в качестве примера сановника в пути, – ответил Чжан Чжэнь-жэнь, – разбойники, естественно, разбегаются и прячутся от него кто куда, а какой-нибудь из них не знает, что здесь проезжает сановник со свитой, продолжает себе разбойничать, и вдруг перед ним бунчуки и знамена. Сановник же, хотя у него есть все полномочия, все-таки не решится завербовать его на военную службу. Вот так обстоит и с тем, о чем вы спрашиваете.

Эти слова тоже очень верны. Но в таком случае, все разговоры о чудесах, которые творят духи, сильно преувеличены.

[21. Оценка Цзи Юнем конфуцианцев ханьской и сунской династий.]

(22.) Глава палаты земледелия Цао Чжу-сюй1 рассказывал, что его двоюродный брат как-то на пути из Шэ в Янчжоу заехал к своему приятелю. Лето было в разгаре, стояла жара, и его приняли в библиотеке – большой прохладной комнате. Когда наступил вечер, он спросил, нельзя ли ему тут переночевать, но приятель ответил:

– В этой комнате водится нечистая сила, ночевать здесь невозможно.

Однако Цао настоял на своем.

Когда наступила полночь, через щель в двери стало вползать с шуршанием что-то тонкое, как листок бумаги. Очутившись в комнате, оно начало расти, принимать человеческий облик и превратилось наконец в женщину. Цао ни капельки не испугался. Тогда бес неожиданно распустил волосы и, высунув как можно дальше язык, принял облик повесившейся женщины. Но Цао рассмеялся и сказал:

– Волосы те же самые, только растрепанные, и язык тот же самый, только подлиннее немножко, чего же, собственно, тут бояться?

Тогда бес вдруг сорвал с себя голову и положил ее на стол. Но Цао снова засмеялся:

– Даже с головой вы были не страшны, а уже без головы-то и подавно.

Больше, видно, у беса не было трюков, и ему пришлось удалиться с позором.

На обратном пути Цао опять остановился на ночлег в этом же доме. Когда наступила полночь, в дверь снова стало что-то вползать, но не успело оно просунуть голову, как Цао закричал:

– Эта мерзость опять здесь? – и бес исчез, так и не войдя в комнату.

История эта похожа на то, что произошло с Цзи Чжун-санем2.

Ведь тигр не станет жрать пьяного, ибо тот его не боится. Когда человек боится, сердце его не на месте, раз сердце не на месте, то и мысли в смятении, а когда мысли в смятении, тут-то злой дух и завладевает человеком. А если человек не боится, сердце его спокойно, раз сердце спокойно, то и воля тверда, а раз воля тверда, то никакой злой дух не осмелится и подступиться. Древний автор рассказа о Чжун-сане говорит, что сердце его было таким твердым и спокойным, что бес, устыдившись, убрался восвояси.

[23. Небо карает заносчивого человека.]

(24.) Для актерского искусства нужна сноровка и сметка, но то же самое нужно и для искусства «перемещать предметы».

Помню, когда я был маленьким, какой-то фокусник в доме моего деда, господина Сюэ-фэна, поставил на стол рюмку с вином, а затем ударил по столу рукой, и рюмка вошла в стол, так что верхний ее край оказался на одном уровне с поверхностью стола. Когда же стали щупать, то дна рюмки не было заметно, и только по прошествии некоторого времени она вылезла обратно на свое место. Вот это была ловкость рук!

Потом фокусник приподнял большую пиалу с рыбным фаршем, толкнул ее, и она исчезла. Он приказал пиале вернуться на место, но потом сказал:

– Нет, не получится. Фарш залез в выдвижной ящик шкафа, что с картинами в библиотеке.

А в библиотеке тогда находилось множество всяких старинных вещей, все впритык, в тесноте, да и, кроме того, ведь высота выдвижного ящика была всего только два цуня, а пиала была высотой цуня в три-четыре, не меньше. Конечно, пиала не могла бы в него влезть. Даже странно, что он сам этого не сообразил сразу.

Тетка велела открыть библиотеку. Смотрим, а пиала стоит на столе, и в ней отросток цитруса, блюдо же, в котором раньше был этот отросток, стоит с фаршем в ящике шкафа.

Разве это не пример искусства «перемещать предметы»?

По мысли кажется, что обязательно чего-то не должно быть, а на деле оказывается, что оно будто присутствует, как в данном случае; и выходит, что и по мысли предполагалось его отсутствие. Всяческие чудеса, проделки горных духов, ворующих вещи и похищающих людей, ничем от этого не отличаются. Да и умение тех, кто может изгонять горных духов и разрушать лисьи чары, тоже ничем не отличается: раз могут изгонять, значит, могут и подчинить себе; раз могут воровать людей, значил, могут воровать и для людей. В чем же разница?

(25.) Наш старый слуга по имени Чжуан Шоу рассказывал: