Вернувшись в кабинет, Цензор по-прежнему чувствовал себя как на иголках, несмотря на то что полдела уже было сделано. Когда кто-то из коллег спросил, что случилось, он с натянутой улыбкой ответил: «Ничего» – и добавил фразу, которая предотвратила все последующие расспросы:

– Просто небольшие проблемы в семье.

Солнце уже скрылось за горизонтом, когда Цензор наконец набрался смелости позвонить Рыцарю. Он заперся в своей комнате, чтобы ничто не мешало ему сосредоточиться на разговоре. Его сердце бешено застучало, едва он нажал на кнопку вызова. Через десять секунд Рыцарь взял трубку.

– Господин писатель?

– Слушаю, – произнес Рыцарь.

Его голос звучал так непринужденно, что Цензор слегка опешил. Вероятно, издатель уже успел предупредить его о предстоящем звонке.

– Вас беспокоят из Управления по делам печати.

– По делам печати? – переспросил писатель.

– Именно. Мы хотели бы уведомить вас о том, что в вашем последнем романе были отмечены многочисленные несоответствия литературным стандартам.

Цензор нарочно прятался за обтекаемой формой «мы», чтобы не выдать себя.

– Мне нужно будет подойти к вам? – спросил Рыцарь.

– Нет-нет, – мгновенно отреагировал Цензор.

Повисла неловкая пауза. Пока на одном конце провода пытались понять, в чем причина столь странного звонка, на другом судорожно искали подходящие слова. В голосе писателя угадывалось недоверие, и все же он не стал спрашивать, почему представитель государственного учреждения звонит ему в такой поздний час, – вероятно, подумал, что Управление внедряет новые методы взаимодействия с авторами.

Наконец Цензор не выдержал:

– Господин Рыцарь, я… Я звоню вам не как сотрудник Управления, а по собственной инициативе.

– По собственной инициативе? – переспросил писатель.

«Ничто так не располагает к собеседнику, как откровенность», – подумал Цензор и решил рассказать все как есть.

– Дело в том, что я большой поклонник вашего творчества. Я прочел у вас абсолютно все – начиная от журнальных заметок и кончая недавно опубликованной автобиографией. И вот недавно ко мне в руки попал ваш последний роман. Я всеми силами хочу помочь вам, но на некоторые эпизоды – думаю, вы понимаете, о чем я говорю, – я просто не вправе закрыть глаза.

– Выходит, вы – цензор? – спросил Рыцарь.

Этот вопрос застал Цензора врасплох. К такому он точно не готовился. Он почувствовал, как вся его затея рассыпается в прах.

– Да, – с трудом проговорил он. – Но прошу вас…

Он хотел было сказать, что эта история может сказаться на его работе в Управлении, но решил, что будет лучше ничего не объяснять:

– …пусть это останется между нами.

Судя по всему, Рыцарь был тронут его честностью и понял все без слов.

– Где и когда вы готовы встретиться? – торопливо спросил он.

– Если позволите, сегодня, – ответил Цензор, ликуя. – И как можно скорее. Я должен передать отчет о романе до конца недели, так что время поджимает.

Писатель помедлил, прежде чем ответить:

– Встретимся завтра в семь вечера в кафе «Зенит».

* * *

На следующее утро Цензору стало лучше. Он вернулся к полноценной работе, хотя еще вчера не мог держать себя в руках от волнения перед встречей, которую с таким нетерпением ждал. День прошел непримечательно, за одним только исключением: пока Цензор хлопотал над романом Рыцаря, у него образовался небольшой долг, и поэтому он впервые решил задержаться в Отделе, чтобы разобраться с книгами, которые нужно было прочесть на этой неделе. Благодаря этой случайности в тот вечер он увидел то, чего не видел никогда прежде: процедуру избавления от запрещенных книг.

Каждую неделю книги, которые не прошли цензуру, сжигали на другом конце двора. Ни сам Цензор, ни даже его более опытные коллеги, проработавшие в отделе по десять лет и больше, никогда не были свидетелями этой процедуры: уничтожением запрещенных книг предписано было заниматься строго после окончания рабочего дня. Если бы не густой запах жженой бумаги, проникший в кабинет через окно, Цензор и сейчас бы ни за что не обратил внимания на происходившее во дворе, поскольку был слишком увлечен чтением.

Выглянув в окно, он увидел, как рабочие бросают книги в железный контейнер, установленный на передвижной платформе. По виду контейнер напоминал усеченный конус. В нижнюю его часть была вмонтирована длинная рукоятка. Судя по всему, с ее помощью можно было открыть дно и высыпать содержимое, когда огонь догорит. Не только распространение, но и хранение запрещенной литературы считалось преступлением, поэтому Отдел утилизировал не прошедшие цензуру книги так, чтобы от них не оставалось ни следа. По завершении процедуры уродливую конструкцию прятали в подсобке, чтобы ее вид не обезображивал и без того неприглядную территорию Управления.

Пламя в контейнере полыхало. Цензор посмотрел на часы – он должен был уйти домой двадцать минут назад. Внезапно он заметил Начальника. Порции книг, которые одна за другой отправлялись в огонь, Начальник отмерял самолично – вероятно, это непростое дело требовало филигранного расчета, так что без руки мастера тут было не обойтись. Расправившись с запрещенными на этой неделе изданиями, Начальник удалился. Цензор с ужасом подумал: что, если роман Рыцаря тоже окажется на дне этого омерзительного контейнера?

Вечером в назначенное время он пришел в кафе «Зенит». С собой у него был экземпляр романа, в котором он выделил самые примечательные места – как удачные, так и проблемные. Набрав номер Рыцаря, он услышал, что писатель уже ждет его на веранде. Двухэтажное кафе располагалось в торговом центре и выходило окнами на большую оживленную улицу. Посетителей было немного, но из-за слабого освещения Цензору пришлось прищуриться, прежде чем он смог разглядеть Рыцаря. В жизни писатель оказался точно таким же, как на фотографиях. Он сидел в дальнем углу, наполовину отвернувшись к стене, и читал книгу в серой обложке. Прежде чем писатель спрятал книгу под стол, в сумку, Цензор успел разглядеть часть ее названия – «…тьмы». Он поприветствовал Рыцаря. Тот положил сигарету на край пепельницы и встал, поздоровавшись в ответ. Цензор обратил внимание на его дряблую шею и морщинистые руки – до встречи ему казалось, что писатель значительно моложе. Они сели.

– Кофе? – предложил Рыцарь.

– Спасибо, – смущенно улыбнулся Цензор, – воздержусь.

– А что такое? – недоуменно спросил писатель.

– Боюсь пролить на книгу. Нам запрещено проносить в кабинет напитки, чтобы мы ненароком не забрызгали страницы.

Писатель фыркнул.

– Ничего вы не прольете, не волнуйтесь. Просто положите книгу на соседний столик и пейте сколько угодно.

– Как скажете, – осторожно согласился Цензор.

Он здорово нервничал. «Зря я отказался от кофе, – подумал он. – Со стороны я теперь выгляжу не как скромный молодой человек со странностями, а просто как дурак. Да уж… До чего же все-таки досадно – я ведь с самого утра продумывал, как вести себя и что говорить. Кажется, к моей первоначальной цели – убедить его внести правки в роман – надо добавить еще одну – не выставить себя полным идиотом…»

Рыцарь заказал кофе и отпустил официанта.

– Вы ведь не так давно работаете в Управлении? – спросил он.

– Напротив, – уклончиво возразил Цензор.

– Кажется, мы с вами уже встречались, – продолжал писатель. – Лицо какое-то знакомое.

Цензор улыбнулся, поджав губы.

– Да нет. Я обычный сотрудник. Вообще-то мое дело маленькое – читать книги. Но когда ко мне в руки попал ваш роман, я почувствовал, что на мои плечи легла огромная ответственность. Я считаю своим долгом сделать так, чтобы и другие смогли разделить со мной удовольствие от чтения этой замечательной книги.

Писатель откашлялся, положил окурок в пепельницу и глотнул кофе.

– Однако же вы не просто читатель. Почему вы выбрали такую профессию?

Цензор понял, к чему он клонит. Он и сам неоднократно задавал себе этот вопрос. Выпрямив спину, он приготовился выдать заранее заготовленный, в меру успокаивающий совесть ответ:

– Цензура – дело государственной важности. Наше Управление было создано по воле парламента, и он ни за что не позволит правительству отказаться от этого решения. Как истинный демократ, я убежден, что мой труд помогает закладывать твердый фундамент для будущего нашей страны.

Сделав небольшую паузу, он попытался снизить пафос:

– А еще меня вполне устраивает стабильная заработная плата госслужащего.

В это мгновение в голове у Цензора почему-то промелькнула фраза из недавно прочитанной книги: «Ни один парламент еще не спас ни одно государство».

– Говорить на эту тему можно долго, – резко произнес Рыцарь. – Главный вопрос в том, на чем основывается эта ваша демократия.

Кафе «Зенит» – неплохое место, но оно совсем не подходит для подобного рода встреч. Шум с улицы не давал Цензору сосредоточиться на разговоре. Он то и дело скользил взглядом по окнам высотки, расположенной напротив. В одном из окон он заметил теплый свет, струившийся из-за полуприкрытых офисных штор. Пока одна его часть продолжала вести беседу с писателем, другая вовсю рисовала картины происходившего за шторами. Кроме того, в его памяти то и дело всплывала книга в серой обложке, название которой он не успел прочесть. Голос писателя был очень звучный и запросто мог перетянуть на себя все внимание собеседника, но Цензор обладал замечательной способностью с головой погружаться в собственные мысли где угодно и когда угодно.

Они плавно перебирались к теме, ради которой и встретились. Писатель подробно расспрашивал Цензора обо всем: как устроен Отдел цензуры, сколько в нем сотрудников, правда ли, что они читают все книги от корки до корки, и как они справляются с таким огромным объемом литературы; его интересовали методы работы с разными жанрами и отношение Цензора к тому, что многие старые книги на прилавках не соответствуют современным требованиям к литературным произведениям. За этими разговорами Цензор не заметил, как расслабился. Допив кофе, он взял в руки роман и принялся по порядку комментировать все выделенные фрагменты, пояснив сперва, что хорошо понял замысел автора – передать атмосферу старинной арабской притчи.

Все проблемные места в романе имели весьма конкретный характер и не были связаны с общим ходом повествования. Три из четырех таких мест содержали откровенные описания женского тела, которые, по словам Цензора, могли склонить читателя к развратным мыслям и направить его воображение в русло, противоречащее сложившимся нравственным нормам и обычаям. Писатель поинтересовался, о каком таком русле идет речь, и получил в ответ целую тираду про моральные устои общества. В решениях относительно той или иной книги сотрудники Отдела цензуры далеко не всегда могли опираться на формальные критерии, а потому нередко были вынуждены руководствоваться собственной интуицией и общими представлениями о здравом смысле. Цензор отметил, что его работа имеет что-то общее с профессией судьи: в стремлении угадать истинные мотивы преступника и разобраться в его внутреннем мире судья тоже порой вынужден руководствоваться собственными умозаключениями и прочими трудновыразимыми соображениями. Писатель все это время внимательно слушал и никак не давал понять, насколько обоснованными казались ему претензии Цензора.

Наконец Цензор перешел к последнему замечанию. Оно касалось непечатного слова из того самого отрывка, где один герой теряет сознание, а второй пытается оросить его иссохшее нутро.

– Тут в целом все в порядке, не считая одного слова. Я думаю, от него можно будет избавиться или заменить на какой-нибудь более приличный синоним.

Писатель ткнул пальцем в выделенный желтым цветом фрагмент.

– Вот это слово вы имеете в виду? – строго спросил он.

Цензор поднял взгляд на писателя и мгновенно почувствовал, что ситуация начинает выходить из-под контроля.

– Да, – растерянно ответил он.