Рыцарь вопросительно произнес выделенное слово, не скрывая возмущения. Этого Цензор и боялся. Теперь его плану точно пришел конец.

Писатель еще раз вчитался в отрывок, содержавший проблемное слово, и, не сдержавшись, воскликнул:

– И на каком же основании эта лексическая единица теперь считается непечатной?!

На этот случай у Цензора также была заготовлена небольшая речь. Он принялся объяснять, что в словаре есть много других слов, подходящих по контексту не хуже этого; что он ничем не может помочь, поскольку слово слишком откровенно бросается в глаза; наконец, что запрет на употребление этого слова прямо прописан в «Кодексе цензора», да еще и в разделе «Грубые лексические нарушения» (речь шла о своеобразном своде законов, регулировавшем работу Отдела цензуры печатных изданий). Но Рыцарь его не слушал. Он захлопнул книгу перед самым носом Цензора, сердито покачал головой и сделал затяжку.

– Прошу меня извинить, – произнес писатель и выпрямился в кресле.

Цензор растерялся.

– Все это время я изо всех сил старался вас услышать, – продолжал Рыцарь. – В какой-то момент я даже подумал, что мне и вправду стоит внести эти правки. Но ваше последнее замечание – это слишком.

Цензор наконец вспомнил. «Колыбель тьмы» – так называлась книга в серой обложке.

3

У Цензора был слабый желудок. Из-за постоянных спазмов и прочих неприятных ощущений он был вынужден регулярно принимать лекарства.

Однажды ночью ему приснился сон про отцовскую типографию: он сидел на стуле и смотрел, как огромный печатный станок изрыгает из пасти страницы, с шумом падающие в лоток. После той ночи в любом незнакомом месте он прежде всего интересовался расположением ближайшего туалета. Дозу лекарств пришлось удвоить.

В детстве маленький Цензор очень любил ходить с отцом в типографию. Пожалуй, это было единственное занятие, способное отвлечь его от чтения. Мальчик любовался процессом создания книг и журналов с таким вниманием, что вполне мог бы по одним только наблюдениям в полной мере познать непростую науку полиграфии. Как завороженный, он следил за установкой печатных пластин, за приготовлением красок, за тем, как станок выхватывает из толстой пачки огромный лист бумаги и складывает его в несколько раз, уменьшая до размеров книжной страницы. На других станках шла печать обложки и переплет. Мелодичный перестук машин, запах бумаги и клея, слаженность рабочего процесса – все это очаровывало мальчика. Печатные станки казались ему хористами, исполнявшими свои партии под чутким руководством работников типографии.

Знакомство с чудом типографского дела научило Цензора высоко ценить книгу и еще больше укрепило в нем любовь к чтению. Он постоянно заваливал отца вопросами о книгопечатании, как если бы хотел овладеть всеми секретами работы. Основываясь на собственных умозаключениях, он с детской наивностью давал отцу советы о том, как, по его мнению, можно было бы ускорить процесс печати или улучшить качество продукции. Большая часть его предложений – а сказать по правде, так и все без исключения – были довольно бестолковыми, но с каждым новым вопросом его познания в полиграфии росли и крепли, так что в конце концов он стал настоящим профессионалом. Теперь, прежде чем приобрести какую бы то ни было книгу, он устраивал ей настоящую экспертизу, оценивая плотность обложки, качество бумаги и обработку среза. Обращаясь к сотрудникам книжных магазинов, он просил их как можно бережнее относиться к своему товару: сколько экземпляров будет испорчено по вашей вине, говорил он, стольких читателей лишится книга. И все же, несмотря на сформировавшееся у него более чем профессиональное отношение к книгопечатанию, Цензор отказался унаследовать дело отца после его смерти. Во многом на это решение повлияла история, которую ему в свое время рассказали друзья семьи.

Много лет назад четверо друзей решили основать типографию. Одним из этих молодых людей был отец Цензора. Именно ему принадлежала идея, он же занимался подбором коллектива, и именно он, взвесив возможные риски, закупил необходимое оборудование и с нуля научился им пользоваться. В результате, заручившись поддержкой товарищей, он занял пост генерального директора. Под его руководством типография начала широко рекламировать свои услуги, привлекла первых клиентов и преодолела полосу первых неудач. Совладельцы доверяли ему всецело. Однако когда дела типографии наконец пошли на лад, одна за другой стали раскрываться весьма сомнительные подробности. К примеру, оказалось, что сметы на закупку бумаги и чернил, которые он регулярно составлял, существенно превышали реальную стоимость материалов. Выяснилось также, что он неоднократно и вполне осознанно задерживал зарплаты, давал заведомо ложные обещания посредникам, расходовал деньги типографии на неясные нужды, лгал, что для удовлетворения мнимых бюрократических требований со стороны государства предприятию необходима аренда дополнительных помещений… Дошло и до того, что однажды он подделал подписи соучредителей типографии, чтобы оформить кредит в банке.

Услышав все это впервые, Цензор испытал к этой истории крайнее отвращение и предпочел не углубляться в ее детали – подобно тому, как человек, срезавший кожуру с гнилого плода, предпочел бы не видеть омерзительной мякоти. Никто из товарищей отца по типографии так и не смог выяснить, ради чего он пошел на эти махинации, которые чудом не обернулись для всех большой бедой. На «очной ставке» отец изворачивался как мог, и друзья решили, что нет смысла выбивать из него признания. На первое время они взяли руководство типографией на себя, а когда дело с кредитом удалось замять, они решили выйти из бизнеса, поставив отцу недвусмысленное условие: либо он выкупает их доли и становится единоличным владельцем типографии, либо они выставляют аферу с подделкой подписей на всеобщее обозрение. Другого выхода не было. Ему ничего не оставалось, кроме как согласиться и приступить к работе над ошибками.

Тянулись дни, тягостные и беспросветные. Со всех сторон отца обступила гнетущая чернота, и даже самого ничтожного проблеска надежды не было видно на горизонте. Типография теперь была полностью в его руках, но это не принесло ему ни малейшей радости. С каждым днем он все глубже и глубже уходил на дно, не зная, в какую сторону нужно плыть, чтобы вынырнуть на поверхность, и сколько нужно ждать, чтобы невзгоды наконец отступили. Жить с таким пятном на репутации казалось невыносимым. Другие фирмы старались не иметь с ним дел, а если и соглашались на сотрудничество, то неизменно диктовали свои условия, особенно в вопросах доставки и оплаты. Поскольку положение было безвыходным, приходилось терпеть. В глубине души отец надеялся, что откуда ни возьмись появится чудак, который решит все его проблемы: купит типографию и тем самым вытащит его из долгового рабства, в котором он оказался после выкупа долей компаньонов. Но долгожданная светлая полоса все не наступала. Надежда угасала, хвататься было не за что. Притерпевшись к своему положению, отец решил, что должен просто смириться с происходящим и продолжать работать, сколько бы это ни тянулось, а там уж будь что будет.

У отца была грушеобразная фигура и коротко стриженные курчавые волосы. Единственной примечательной чертой в нем был чрезвычайно широкий плоский нос. Отец был очень сдержанным человеком, и по его лицу нельзя было понять решительно ничего – весело ли ему, грустно ли, усталый он или отдохнувший. Если кто-то из посредников ущемлял его права, он никогда не пытался постоять за себя. Лишь нахмуренные брови и слегка скривленные губы порой выдавали его негодование, но и от этих минимальных признаков эмоций он легко избавлялся одной-двумя сигаретами. Благодаря своей сдержанности отец производил впечатление человека, которому можно доверять. Даже после всего, что он натворил, некоторые продолжали испытывать к нему определенную долю симпатии и находили оправдание его, мягко говоря, недобросовестным поступкам. Вероятно, тот факт, что никто не узнал настоящих причин его поведения, и позволил отцу получить второй шанс. Несмотря на то что ему больше не нужно было оправдываться за содеянное, он все еще был вынужден стойко переносить разного рода пакости, которые устраивали ему партнеры, пострадавшие в свое время от его действий. Наблюдая, как отец с молчаливым терпением сносит их удары, они со временем начали испытывать нечто вроде угрызений совести, и в их сердцах стала зарождаться жалость и даже своего рода симпатия к нему. В конце концов, думали они, он не подставил никого по-крупному, взял ответственность за свои поступки и честно старался привести дела типографии в порядок. Со временем ему удалось убедить окружающих в том, что он образумился и встал на путь истинный. Все понимали, что невзгоды послужили ему отличным уроком и, пройдя их, он стал видеть мир под правильным углом.

Люди, которые пересказывали его историю, делились на две половины: одни ограничивались лишь первой частью, которую Цензор узнал от друзей семьи, другие перепрыгивали сразу ко второй, которую он наблюдал уже собственными глазами.

В течение многих лет борьбы и труда отец изо всех сил старался экономить расходные материалы и как можно бережнее использовать технику. Среди всех видов печатной продукции он решил сосредоточиться на визитках, листовках, чековых книжках, школьных тетрадях и плакатах – они приносили наибольшую прибыль и при этом были наименее затратны в производстве. Так годы тотальной экономии вытянули типографию из долговой ямы, в которую отец столкнул ее своими же руками. Предприятие чудом избежало гибели, которую неизбежно сулило такое сомнительное начало.

Когда поставленная отцом цель была достигнута в полной мере и грехи прошлого оказались искуплены, он осознал внутри себя новую, не менее важную проблему. За эти годы он здорово сдал. Работа отобрала у него молодость и силы. Огонь, горевший в нем в начале пути, давно погас. Годы прошли, их было уже не вернуть, и все, что ему оставалось, – это темные ночи без сна и горы снотворного. Отец принял решение отойти от дел и передать типографию старшему управляющему. Взяв с него письменное заверение о выплате ежемесячной ренты, которая обеспечила бы его семье достойное существование, отец сбросил с себя этот груз и почувствовал колоссальное облегчение. Однако насладиться покоем в полной мере ему было не суждено.

Ураган, бушевавший долгие годы, наконец утих, но вместе с тем обнажились его разрушительные последствия. Отец обнаружил, что на том месте, где должно было быть его семейное гнездышко, зияла огромная дыра: между ним и женой лежала бездонная пропасть, а дети, выросшие без его участия, вовсе не стремятся идти на контакт. Не найдя в себе сил восстанавливать разрушенное семейное счастье, отец решил, что ему стоит потратить последние остатки ресурсов на самого себя.

Идея заняться собой показалась ему более чем оправданной, и он решил безотлагательно приступить к заливке котлована для строительства нового здания жизни. Он мечтал восстановиться после измотавших его лет и стать другим человеком с другим мышлением. Отправиться в длительное путешествие в шумной компании или удалиться от мира, пуститься во все тяжкие или удариться в религию – казалось, он был готов к любым переменам. В надежде оторваться от тревог и печалей, долгие годы сопровождавших каждый его шаг, он ежедневно уходил из дома и бродил по городу по четыре-пять часов без остановки, или арендовал моторную лодку и уплывал с лодочником в море, или уезжал на природу, подальше от городского шума.

Маленький Цензор видел, что отец меняется на глазах, и все же разделявшая их невидимая стена не оставляла им шансов на сближение. Для матери с сестрой дело обстояло еще хуже – они и вовсе избегали малейшего контакта с ним. Поэтому дома отец в основном был занят тем, что дремал на диване в гостиной.