– Ты, похоже, не в духе, – зачем-то говорит она.

Глория только что из спортзала, вся блестит от пота, излучает здоровье и энергию. Она – анти-я. Мне хочется навалять ей. При виде Глории – с ее затянутыми в лайкру ногами и спортивной сумкой, с ее детьми-ангелочками и живым мужем – мне хочется кричать. Я испытываю к сестре ненависть, какую способна испытывать только та, чья жизнь остановилась, покуда у всех остальных все по-прежнему идет своим чередом.

Глория убеждает меня поговорить с ней, но все, что я могу сказать, приведет сестру в ужас. Она стоит на своем, поэтому я велю ей выметаться, и, пусть она сохраняет спокойствие, я замечаю ничтожный промельк обиды в ее глазах. Гло уходит, закрывает за собой дверь, а мне остается лишь проигрывать в голове слова Аспен. Впрочем, свекровь теряет хватку – она не сказала ничего такого, в чем я уже не укорила себя сама. Ранним утром первого января, глядя, как фургон увозит того, кто был моим мужем, я думала: теперь я – женщина, которой придется убеждать окружающих, что наши с Кью отношения были настоящими. Стабильными. Придется в красках расписывать наше семейное счастье. С тех пор прошло немного времени, и на меня накатило ошеломляющее ощущение собственного провала.

Какой толк от любви, если она упускает из вида то, что затягивает вашего мужа под землю, туда, откуда нет выхода? Как уложить в голове, что Кью, которого я уговорила пить мультивитамины и два литра воды в день, и тот, кто согласился на эти продлевающие жизнь меры и все равно убил себя, – это один человек? Человек, напоминавший мне сдать мазок на цитологию шейки матки. Тот, кто с плохо скрываемой нежностью наблюдал, как я натягиваю колготки по утрам. Я знала о нем все. Знала, что левое колено у него постоянно щелкало из-за падения с лошади в девять лет. Что он ненавидел грибы во всех проявлениях, кроме шиитаке. Что у него умеренно выраженная аллергия на клубнику, которую он все равно ел, считая, что не стоит лишать себя удовольствия вкушать сочные спелые ягоды, пусть даже пару часов после этого будет зудеть весь рот. А может, я и вовсе его не знала. Эта мысль, зародившаяся в ночь его гибели, так и сидит у меня внутри. Может быть, он любил меня лишь до определенной степени. До степени, которая не включала в себя желание довериться мне. И это, похоже, моя вина, так? К чьим еще ногам я могу возложить эту вину? Аспен думает, что уделала меня, но возможно ли это? Не она поскользнулась в его крови. Господи, как больно.

Вряд ли Аспен единственная, кто винит в смерти Кью меня. Мои родные осмотрительно не упоминают Квентина в разговорах. Может, они солидарны с Аспен? Может, и они чувствуют себя виновными, но не высказывают этого вслух? Может, и Джексон так думает?

Снова звонит Аспен. Я игнорирую звонок.

* * *

Через год после свадьбы мы с Квентином купили дом. Мы переросли его студию: пусть та и являла собой приятную альтернативу квартире с шестью соседками в разных стадиях опьянения, но была уже не так удобна для молодоженов, которым хотелось иметь выбор, в какой комнате трахаться. Мы долго искали жилье, и к четырнадцатому просмотру я уже была готова пойти на компромисс, а Кью даже подумывал спросить у Аспен, не против ли она, чтобы мы заселились в апартаменты в Найтсбридже^[27].

Как-то раз мы выскочили из микроскопической двухкомнатной квартиры, наугад пошли вперед по Лавендер-стрит и в конце концов заблудились в лабиринте тихих жилых улиц. Мое раздражение, и без того подходившее к точке кипения, поскольку из-за опоздания Кью мы едва не пропустили просмотр, усилилось, когда мы потерялись. Пока я сверялась с Гугл-картами, Кью подошел к знаку «Продается» и немедленно влюбился в дом, у которого он стоял. Мы посетили дом в тот же день, и хотя стоило бы бежать оттуда при первом же замечании, что он «с характером», Кью ходил и пускал слюни на облезлые стены, вздувшийся паркет и то, что он называл «великолепным, как сквозь призму рассеянным светом».

Тем вечером он вручил мне миску с тайским супом том-ям, который мы купили по пути домой, и спросил:

– Ну как?

– Что значит «как»?

– Как тебе дом, Ева?

– А что с домом, Квентин?

Он забрал у меня ложку, придвинулся ближе и слизнул с моих губ крошки чили.

– Прекрати, – предостерегла я.

– Мы обязаны его купить. Для нас это идеальный дом.

– Это идеальный дом для тех, кому по карману ипотека. Кью, опомнись. Я только устроилась в «Свой круг», и, судя по тамошним нравам, высока вероятность, что меня уволят, поскольку я недостаточно серьезно отношусь к свежевыжатым сокам из зелени, или арестуют за нападение при отягчающих обстоятельствах, когда кто-нибудь спросит, этичного ли происхождения шерсть, из которой связан мой свитер. Ты только начал свое дело. Мы не можем купить дом.

Вдобавок к разнице в доходах и «проблеме со студенческим заемом» финансовое положение было еще одной темой, поднимать которую мне не хотелось совсем. Но поскольку я с расспросами на Кью не наседала – он не любил рассказывать о своем взрослении, а я понимала, что у него есть личные границы, которые надо уважать, – и поскольку прочла я в своей жизни достаточно всякого, чтобы понимать: финансово зависеть от кого-либо опасно, эту тему – покупку недвижимости – все-таки нужно было обсудить вслух.

– Знаю, ты ненавидишь разговоры о деньгах, котик, – сказала я ему в спину, лежа в кровати той ночью. Темнота сглаживала все, любые острые углы. Я придвинулась ближе и прижалась губами к его позвоночнику. – Но мы не можем обсуждать покупку дома, не обсудив, на какие средства мы планируем его купить.

– Я лишь прошу тебя довериться мне, – ответил Кью. От него исходило напряжение, эта тема отдаляла его от меня.

Я не отступилась. Поцеловала его в плечо.

– А я прошу тебя довериться мне.

Он повернулся ко мне лицом – ночь льнула к нам со всех сторон.

– Я тебе доверяю. Просто я уже не тот человек.

– Не какой?

– Квентин. Сын Малкольма. Дистанция с семьей – это все, что у меня есть, и я хочу, чтобы так оно и оставалось. Именно поэтому мы и сможем позволить себе дом.

– Что-то я запуталась, Кью.

– Я про первоначальный взнос. Отец оставил мне в наследство два своих винтажных авто. Я их продам и оплачу этими деньгами дом.

Мы не упоминали в разговорах Малкольма. Казалось, я захожу в неизведанные воды или готовлюсь пройтись по канату над пропастью.

– Я не могу тебе этого позволить.

– Ева, клянусь, у меня нет эмоциональной привязанности к этим тачкам. – Кью перекатился на спину.

Возможно, на этом мне стоило остановиться. Не было никакого смысла бередить старые раны, а он, мой Кью, являл собой лоскутное одеяло из заплаток на местах былых травм. И все же я настояла на своем.

– Но…

– Однажды он забыл меня в закрытом клубе, когда повез какую-то из своих баб на одной из тех машин в оперу, представляешь? – Кью невесело усмехнулся, а у меня морозец пробежал по коже. – А когда наконец вспомнил обо мне, попытался выставить все так, будто я сам виноват. Я все рассказал маме. Смешно, но измену он считал за измену, только когда до него доходило, что изменяют ему.

Я нащупала под одеялом руку Квентина.

– Ладно. Допустим, твой папа и правда был тот еще говнюк.

На сей раз Кью рассмеялся так, что его смех согрел нас обоих. Он притянул меня к себе.

– Ну позволь мне это сделать. Позволь потратить эти деньги на нас.

– Ты совсем не такой, как он, Кью. – Квентин был так близко, что я чувствовала его пульс. – Мы ведь можем найти местечко, ну не знаю, попроще? В покупке которого смогу поучаствовать и я? Нам не обязательно покупать именно тот дом.

Мы купили тот самый дом. Или, точнее, его купил Кью – после того как презентовал мне несколько финансовых таблиц, где было расписано, почему выплаты основного долга и процентов, а также сопутствующие траты на содержание дома вполне нам по карману. Даже оплачивать все это будут только моя зарплата в «Своем круге» и его доходы от «Фотостудии КМ». Я уступила. Он полюбил это место, а я любила его. Спорить с ним было бесполезно.

В день переезда меня накрыло приступом раскаяния – таким острым, что я боялась упасть в обморок. Нам одобрили ипотеку, и с моих глаз упали шоры. Этот дом оказался огромной, уродливой и ужасно дорогой ошибкой. Кью же, напротив, пританцовывал от радости, оборачивался ко мне с сияющим взглядом, предлагал перенести меня через порог, а мне хотелось перенестись назад во времени и уговорить Еву-Из-Прошлого не терять здравый смысл. Кью носился по комнатам и бросался фразочками вроде «обшивка с нащельниками» и «прочность конструкции». Я стояла в прихожей и размышляла, когда лучше позвонить родителям и спросить, можно ли мне снова пожить с ними. Несколько минут спустя Кью нашел меня все там же, в прихожей.

– Что-то не так? – спросил он.

– Ты столько денег спустил на это место, – выдохнула я. – Нам придется здесь жить. Нам… О господи боже, кажется, я сейчас в обморок грохнусь.

Я начала заваливаться вправо, и Кью подхватил меня.

– Дыши, Ева. – Он погладил мою щеку. – Сделай глубокий вдох, еще один. Вот так. – Квентин осторожно опустился на грязный пол и усадил меня к себе на колени. – Все будет хорошо.

– Не будет! – Я чуть не сорвалась на крик и прижалась к нему, ослабевшая от паники. – Ты продал машины отца. Продал их! Боже, меня сейчас стошнит.

– Не стошнит. – Голос у него был спокойный. Кью просто излучал умиротворение. – И я все равно собирался обменять эти машины на что-то, что принесет мне счастье. Что приносит мне счастье?

Я выпятила нижнюю губу, как ребенок, которого поставили в угол за плохое поведение.

– Я.

– А кто тебя любит?

– Папа.

– Ладно, а еще кто?

– Мама.

Пауза.

– А еще?

– Сестра.

– Ева.

– Ладно. Ты меня любишь.

– Верно. Люблю. Когда я приведу этот дом в порядок, ты его не узнаешь.

Я прижалась к нему.

– Аспен разозлилась?

– Не обрадовалась. К сожалению, мне похрен.

– Если бы я не боялась провалиться сквозь половицы или подхватить стафилококк, ты мог бы посадить меня на свой хрен прямо в этой самой прихожей.

Он провел рукой по моему загривку и улыбнулся.

– Жизнь создана для риска.

С этим не поспоришь.

Этот дом был риском в той же степени, что и аттракцион в виде комнаты со стенами, обитыми липучей лентой «велкро», на которые с разбега бросаются те, кому нечем заняться. Да, конечно, есть шанс оступиться, не разогнаться как следует и камнем рухнуть вниз, но если все получится как задумано, вы, в своем ворсистом костюме, долетите до стены и прилипнете к ней, и ваша жизнь обогатится новым впечатлением. Кью залип. По вечерам он корпел над книгами по обслуживанию электрооборудования и применению переработанной древесины. По субботам он, к моему негодованию, будил меня с утра пораньше и уговаривал съездить с ним в хозяйственный супермаркет, где мы слонялись по рядам, он вещал о преимуществах нишевой подсветки, а я делала вид, будто мне интересно. Он уломал Ма помочь ему выбрать плитку и кухонную технику. Бросил все свои силы на этот дом, ведь у него была миссия – сделать меня счастливой. Я никогда не могла взять этого в толк. Его никогда не устраивало «сойдет». Его целью была ослепительная радость жизни. Я думала, что он ее обрел. Но ошибалась.

7

Опасаясь осуждения, я хранила существование Квентина в секрете даже после нашей помолвки, а когда все-таки познакомила его с родителями, он облажался далеко не раз (например, нервничая, отпустил неудачную шутку о типе, который оказался любимым звездным пастором Ма), поэтому мои родные решили провести расследование и выяснить, что это за симпатичный белый парень повел их драгоценную Еву по кривой дорожке.

– С каких пор ты так себя ведешь? – требовательно осведомилась Глория по телефону.