Очень хотела поделиться с тобой новостями. Буду и дальше жечь напалмом и сразу тебе сообщу, если что разузнаю о наших ублюдках. И не переживай, с детективом Мэйджорс я тоже все обговорю. Я никогда не косячу понемногу, вместо этого сначала все разузнаю и потом уж накосячу по полной.

Люблю-нимагу!

Мама

– Ох, мам, – сказала я, дочитав письмо. – Ох, Милл.

Моя мама, Миллисент Риверс, всегда останется стихийным бедствием. Я ее очень любила, но она бывала утомительной.

Я решила сконцентрироваться на плюсах ситуации, хотя даже плюсы были скорее ближе к нулю. Мой похититель – я его называла «несубом», сокращенно от неопознанного субъекта, – был еще на свободе, и я не сомневалась, что мама убьет его, если найдет. Но если она отвлеклась на поиски отца, то убийство моего мучителя больше для нее не задача номер один. Я бы хотела, чтобы похититель умер, но не хотела бы, чтобы мама оказалась виновной в убийстве.

Неожиданно – хотя этого стоило ожидать – боль пронзила голову прямо возле шрама от операции. Я замерла – даже думать перестала – и откинулась на стуле. Закрыла глаза, положила ладони на бедра и задышала поглубже, стараясь медитировать и не думать о вещах, связанных с трехдневным похищением или с исчезновением папы – самыми травматичными моими переживаниями в жизни, – и о чувствах, которые эти переживания всколыхнули.

Научиться держать в узде неудержимые чувства – трудное дело. Я была полна решимости одержать верх над всем, что пыталось меня подкосить, но для этого надо научиться контролировать не только постоянно возвращающуюся панику, но и странные приступы, возникающие в минуты стресса.

Мой нейрохирург, доктор Дженеро, объяснила, что со временем боль утихнет. Она и утихла, но только чуть-чуть. Но когда я обсуждала все с доктором, то соврала и сказала, что стало значительно лучше. Я не знала, почему солгала; наверное, потому что не хотела огорчать ее еще сильнее – я и так уехала из больницы, не дождавшись окончательной выписки. Потом мы, бывало, созванивались, и она все надеялась, что я смогу найти местного врача. Она говорила, что полностью избавиться от боли сразу не получится и помощь психолога будет не лишней – да и беспричинную панику уберет.

Пока я не нашла ни психолога, ни врача, которому могла бы довериться. Не хотела обсуждать похищение – и мою истинную сущность – ни с кем из Бенедикта, разве что с Грилом. И онлайн-терапевтам я не доверяла тоже. Но поиски продолжала.

Не опускала руки.

Головная боль постепенно усиливалась, но долго это не продлилось. Я смогла расслабиться и избежать угрожавшего мне острого, как удар ножом, приступа; осталась только тупая, ноющая ломота в голове. Хотелось, чтобы воспоминания стали обычными мыслями, а не уносили меня туда, куда я не желала возвращаться.

Не так давно я вспомнила, как папа тренировался на мне рекламировать свои товары. Он продавал чистящие средства – «делал жизнь женщин проще и удобнее». И в том воспоминании был один момент, когда папа, казалось, вспомнил какой-то свой мучительный проступок, какую-то ошибку, которую не исправил. Быть может, за этими воспоминаниями на самом деле крылось что-то еще, но уверенности в этом не было. Я открыла глаза, невзирая на ноющую боль, и решила, что вспоминать все до конца сейчас не время. Пора приниматься за работу.

Мне предстояло собрать выпуск газеты и написать триллер – с этим, казалось бы, должно быть полегче, раз я недавно сама пережила один из собственных страшных сюжетов. Как бы не так. Каждое слово по-прежнему давалось с трудом – как всегда и будет с работой писателя. Хотя бы хуже не стало.

Офис мой, в котором теперь уже умерший Бобби Рирдон основал «Петицию», был небольшим. Бобби писал заметки на видавших виды пишущих машинках, а газету печатал на новомодном копировальном станке. Он притащил два древних письменных стола, стены увешал постерами старых фильмов, а в нижнем ящике держал бутылку виски. Я уже привыкла, что мои гости ждут выпивки и дружеской болтовни. Держать дверь открытой я пока не решалась, но все уже научились стучать.

Машинки Бобби я оставила и еще принесла одну свою, старую «Олимпию», которую нашла много лет тому назад в антикварной лавке в Озарке, в штате Миссури. Черновики я всегда печатала на машинке. Над последним триллером работала уже два месяца и первый вариант почти закончила. На этот раз я ушла в сторону медицинских технологий, что-то между «Комой» – ранним романом Робина Кука – и фильмом Спилберга «Искусственный разум» 2001 года. Работа шла хорошо, и мой издатель был доволен материалом, что я высылала.

Я раздумывала над тем, чтобы написать – а точнее, воссоздать – то, через что прошла со своим несубом, но я была не готова ставить над собой такие эксперименты; кроме того, правда иногда бывает слишком уж невообразимой, чтобы сойти за вымысел. Можно попробовать, если выйдет превратить повествование в терапию. Но не сейчас.

В голове прояснилось достаточно, чтобы приступить к работе, но не успела я заправить в машинку чистый лист бумаги, как в дверь постучали. Я запирала ее не только из-за паранойи, но и для того, чтобы успеть спрятать то, над чем работала, когда впускала посетителей; Грил был единственным человеком, который знал, что я и писательница Элизабет Фэйрчайлд – одно и то же лицо.

Хоть прятать было нечего – ни для газеты, ни для триллера я ничего не успела напечатать, – я застыла на секунду, ожидая, что за дверью представятся. Стук раздался снова.

– Кто там? – сказала я.

Снова постучали, на этот раз очень быстро.

– Блин. – Я отодвинула стул и сделала три шага в сторону двери. – Кто там? – спросила я, схватив ручку двери.

Никто не ответил, и я повторила вопрос. По-прежнему тишина.

Еще несколько быстрых стуков; испугавшись, я шагнула назад. Все накопленное спокойствие улетучилось. Почему за дверью молчат?

Подойдя поближе, я сказала:

– Я хочу знать, кто вы, прежде чем открою дверь.

Оружия у меня не было. Я огляделась. Из предметов наиболее опасными казались лампа и пишущие машинки. С лампой обращаться было удобнее. Я шагнула за ней.

Затем услышала какой-то искаженный звук, вроде потустороннего крика. Рэнди говорил, что слышал нечто «вроде» крика, что-то между человеческим и звериным. Было ли это то же самое?

Если б я могла оказаться снаружи и осмотреться, я бы кричала себе во весь голос: «Не открывай!», но я не могла удержаться, не могла остановить трясущиеся пальцы, повернувшие сначала рукоятку замка, а затем и круглую ручку двери.

Глава третья

– Привет, – с трудом проскрежетала я. Прокашлялась. Я вся тряслась, в ушах стучал пульс. Взрослая часть меня велела мне собраться.

На небольшом крыльце стояли две девочки. Совсем маленькие – похоже, им не было и десяти лет. Обе вроде бы в ботинках, штанах и пальто, но точно сказать сложно: все было залеплено грязью.

Глаза их я видела. У одной карие, у другой – голубые.

Голубоглазая девочка кивнула и моргнула.

Постепенно до меня начало доходить, что тут что-то совсем не то. Я оторвалась от своих кошмаров и осознала, что даже для города Бенедикта на Аляске происходящее не нормально. Перестала трястись, будто выключатель повернули. Посмотрела вдаль и не увидела за девочками никого, никаких зверей. Всю меня, еще несколько секунд назад охваченную ужасом, заполнило другое ощущение: кажется, нужна экстренная помощь.

– Входите, входите, – сказала я.

Они не переглядывались, чтобы понять, что сделает другая. Не колебались. Девочка с карими глазами шагнула первой, вторая следом. Я еще раз огляделась в поисках людей; никого не было. Закрыла дверь, накинула крючок и принесла два стула туда, где девочки могли сесть рядом. Они воняли. Очень сильно. Я пыталась не замечать запаха. Ощущала, как от них веет холодом. Сколько времени они провели на улице в непогоду?

– Давайте принесу воды, – сказала я по пути к кулеру. Набирая два бумажных стаканчика-рожка, говорила дальше: – Вы не ранены?

Девочки не ответили, и я оглянулась. Они молчали, уставившись на меня круглыми глазами.

Я протянула каждой из них по стаканчику. Они жадно пили. Мне пришло на ум, что надо сказать им пить помедленнее, но я не успела раскрыть рта.

Девочки допили воду и протянули мне пустые стаканчики.

– Еще? – спросила я.

Кареглазая девочка кивнула, а голубоглазая продолжала смотреть молча.

Я взяла стаканчики и наполнила каждый наполовину.

– Можете объяснить, что с вами случилось? Откуда вы? Позвонить вашим родителям?

Обе молчали. Я опять вернулась и протянула им стаканчики. В этот раз они пили медленнее. Я попыталась обдумать положение. Из хорошего, что мне удалось разузнать, было только то, что они невредимы.

Но в итоге ситуацию хорошей назвать не получалось.

С другой стороны, я знала, что в лесах жило много людей. Знала, что душ для них не был таким уж важным делом. Знала, что на улице очень грязно. Может, ситуация и не такая уж странная, как выглядит.

Но снаружи был мороз, а девочки были совсем маленькие.

– Можете сказать, куда или кому насчет вас позвонить? – снова мягко спросила я. – Кто-нибудь?

Девочки смотрели на меня, но стаканчики не отдавали.

– Мне придется вызвать полицию, – сказала я, стараясь говорить мягко. Я не хотела их пугать, но если угроза полицией поможет узнать, кому звонить, я ей воспользуюсь.

Они смотрели безжизненно, но в глазах светилось сознание, и слушали они вроде бы внимательно. Они не спорили и не возражали.

– Вы понимаете английский? – спросила я.

Обе девочки кивнули.

– Ладно, – сказала я. Они все слышали.

В домике телефон лучше всего ловил у моего стола. Я взяла одноразовый телефон с известным Грилу номером, отошла назад за стул и позвонила шефу.

– Что стряслось, Бет? – спросил он, подняв трубку.

– Ко мне в офис только что постучались две маленькие девочки. Они не… Что-то тут не так.

– Как зовут?

– Они не говорят.

– Не ранены?

– Точно не знаю, но их жизни вроде бы ничего не угрожает. Они все в грязи.

Может, за ними кто-то гнался? Я взглянула в сторону двери, порадовавшись, что заперла ее.

– Бет?

– Прости, я слушаю. Что мне делать? – сказала я.

Грил на секунду задумался.

– Оставайся на месте. Я все равно еду в ту сторону. Возьму доктора Паудера и сразу приедем.

– Я заперла дверь, – непоследовательно ответила я.

– Хорошо. Беспокоишься, что вам может угрожать опасность?

– Ну, я не знаю, – сказала я.

Раздались звуки, как будто Грил поднимался со стула.

– Уже еду. Захвачу Паудера. Оставайся там.

– Сделаем.

Глава четвертая

Шериф сдержал слово – приехал он очень быстро. Я даже не знала, что могу узнавать его пикап по звуку двигателя, но сразу поняла, что подъехал Грил, и без всякого страха открыла дверь. Я успокоилась.

Когда в домике появлялась пара гостей, казалось, места хватает всем. Но после прихода Грила и доктора Паудера нам с девочками стало тесновато. Прежде всего Грил поговорил с ними, задав им те же вопросы, что и я. Они не проронили ни слова. Не плакали, не выглядели испуганными. Они были на удивление спокойны, насторожены, но не шумели. Грил взял с моего стола бумагу и ручки, подал девочкам и попросил что-нибудь написать.

Кареглазая написала «Энни», голубоглазая – «Мэри».

– Вас так зовут? – спросил Грил.

Они кивнули.

– Отлично. Что еще можете написать? Фамилию, имена родителей, адрес?

Девочки переглянулись, посмотрели на Грила, покачали головами и отложили ручки. Решили ничего больше не писать – или больше ничего писать не умели? Грил не настаивал. Вскоре он отошел, чтобы позвонить в полицию штата, пока доктор Паудер обследовал девочек.