– Если не считать его слабого фундамента. Руины поглотили многих «красивых старушек», как я догадываюсь.

Взгляд Пита свидетельствовал о том, что он не считает это подходящей темой для шуток.

– Если это такая большая утрата, не следует ли спасти наш дом? Разве не существует грантов на подобные вещи – на охрану исторических памятников?

Он пожал плечами.

– В настоящий момент у нашего славного города действительно карманы пусты.

– В каком-то смысле они могли бы быть наполнены. Судя по всему, это место было построено благодаря трудолюбию иммигрантов, и многие нынешние старые деньги появились тут практически из ниоткуда.

– Деньги, – кивнул мистер Петрофаччо, глядя поверх мертвых «фордов» и «шеви» на двух девушек, кативших детские коляски по гравийной дорожке, разговаривая на каком-то музыкальном азиатском языке. – Куда они только деваются?

Уилла задавалась тем же вопросом. Шла ли речь о ее семье, профессиональной сфере, ее или мужа, напряженности в экономике Европы и всего чертова мира, вопрос заключался в том, куда подевались деньги, которые раньше имелись? Ее муж был доктором наук в области мировой политики, сын – экономистом, и ни одного из них, похоже, не интересовала загадка, не дававшая покоя ей. Если не считать вполне конкретного ее аспекта.

– В том-то и проблема, что здесь требуется государственное финансирование, – произнес Пит. – Ни у одного простого местного жителя никогда не будет столько средств, сколько для этого необходимо. Есть времена, когда без поддержки не обойтись, и они давно настали.

Уилла тяжело вздохнула:

– Ладно. Это же не окончательный приговор. Как я поняла, если мы решим не сносить наш дом, единственная другая возможность – это временные меры, и ни одна из них не представляется удовлетворительной. Полагаю, нам следует встретиться еще раз, в присутствии моего мужа.

– Хорошо. – Пит дал ей свою визитку и пожал руку. Уилла уже догадывалась, что ее общительный супруг подружится с этим человеком. Всю свою замужнюю жизнь она наблюдала, как Яно обменивался телефонными номерами с водопроводчиками и автомеханиками – он был прирожденным виртуальным другом задолго до появления социальных сетей.

– Мы позвоним вам, чтобы договориться о дальнейших шагах, после того как я сообщу ему дурную новость. Но предупреждаю: мой муж тоже приведет вам много аргументов, почему мы не можем снести дом. И не все они будут совпадать с моими. Между нами говоря, мы способны вас заболтать.

Мистер Петрофаччо кивнул.

– Со всем уважением, но я слышу это постоянно. И это еще ни разу не помогло восстановить ни один дом.

Целый час Уилла беспокойно бродила по пустому третьему этажу, выбирая комнату для своего кабинета. Через месяц после вселения она привела в порядок нижнюю часть дома, но до верхнего этажа руки у нее не доходили, если не считать комнату, которую она назвала мансардой. Кроме древней колыбельки, Уилла свалила там обычный хлам: праздничные украшения, редко используемый спортивный инвентарь, а также коробки c памятными детскими вещами, начиная с дошкольных рисунков пальцами до причудливых плакатов, сделанных Тиг для научной выставки, и школьных ежегодников Зика, в которых расписались все его одноклассницы, зашифровав ребусами признания вроде «Ты слишком хорош, чтобы тебя забыть».

Уилла вспомнила объяснение подрядчика, почему ему пришлось протискиваться за сваленный в мансарде хлам – чтобы осмотреть прорванные трубы. Господи Иисусе! Похоже на диагноз аневризмы. Что ее потрясло, так это жизнерадостный вид, с каким он сообщил ей этот страшный прогноз. Точно такой же вид был у маминого последнего онколога.

Желая успокоиться, Уилла заняла комнату, выходившую окнами на соседей-автомобилистов. Не самый привлекательный пейзаж, заметил бы кто-то, но пробивавшийся сквозь листву гигантской березы дневной свет был великолепен. И пол из твердой древесины оказался во вполне приличном состоянии, если не считать иссеченной шрамами сероватой дорожки, которая опоясывала все четыре смежные комнаты третьего этажа. Вот так же Зик, Тиг и одна из их ныне покойных собак гонялись друг за другом по такому же круговому маршруту в одном из их прежних домов. Где же это было? В Боулдере, вспомнила Уилла, и перед ее мысленным взором возникли горы, которые были видны из окна кухни. Горы, к которым она, запертая в доме с двумя дошкольниками, мечтала улететь, пока Яно трудолюбиво отрабатывал свою первую попытку получить постоянную профессорскую должность.

Эти комнаты на верхнем этаже раскалялись, как горнила. Все окна в доме были от пола до потолка, и большинство из них пока не удавалось открыть. Уилла раз-другой безрезультатно ударила ногой по раме, сдалась, уселась на полу, открыла ящик со своими книгами и принялась раскладывать их по тематическим стопкам. Потом сложила обратно в ящик. Учитывая обреченное состояние гнезда, обустраиваться было нелепо. Закрыв глаза и прислонившись к стене спиной, Уилла чувствовала ритм работавшего на первом этаже кислородного концентратора Ника. Как будто для того, чтобы она никогда не расслаблялась в одиночестве, миазмы, исходившие от ее свекра и средств его жизнеобеспечения, пропитывали весь дом. Ей хотелось, чтобы Яно был здесь, с ней. Занятия начинались только через несколько недель, но у него уже возникли неотложные дела в новом офисе.

При слове «офис» Уилла ощутила укол ностальгии в груди. Учитывая ее возраст и профессию – за пятьдесят, журналистка, – у нее могло больше никогда не быть места работы, с коллегами, офисными сплетнями и постоянным стимулом вылезать из тренировочных штанов. Оставшуюся часть своей продуктивной профессиональной жизни, которая была отменена в одночасье, она чувствовала так, как чувствуют ампутированную конечность. В последние годы службы в журнале Уилла чаще работала дистанционно, и все же регулярные поездки в редакцию, располагавшуюся на окраине округа Колумбия, забирали столько жизненных сил, что она начала завидовать своим друзьям-фрилансерам. От этой зависти Уилла быстро излечилась. Теперь она понимала, что служба придавала ей официальный статус. Задним числом и вся ее карьера приобретала сомнительный характер. Неужели профессионал может однажды проснуться лишенным профессии? Для душевного равновесия ей требовалось разослать запросы о внештатной работе, а первым шагом на этом пути было оборудование собственного кабинета. Но теперь даже этот простой шаг омрачало предвестие беды.

Уилла легла на пол и стала разглядывать коричневые концентрические пятна-круги на потолке. Яно предложил закрасить их и забыть, потому что таков был Яно. Уилла же понимала: если балки там, наверху, источают свои темные жидкости, значит, проблема достигла более глубокой стадии и требует вмешательства специалиста. Вероятно, необходимо залатать кровлю, а может, обнаружится, что прогнили стропила крыши. Но поверить, что весь дом – рухлядь… Эту шокирующую новость Уилла восприняла как личную вину. Словно это она навлекла несчастье, не сумев предвидеть его заранее.

Уилла заставила себя встать и спустилась, разбудила дремавшую на коврике в прихожей Дикси, пристегнула к ошейнику поводок и повела ее на прогулку. С помощью дорогущего собачьего лекарства^[5] Дикси победила вечный страх перед автомобилями и справилась с переездом из Виргинии, но теперь хотела провести остаток своих дней, забывшись во сне от всех тревог. Уилла оценила преимущества такой программы.

– Осторожно, – приговаривала она, размышляя: интересно, что старые глаза Дикси различают на этих вайнлендских тротуарах, которые сплошь разбиты и вспороты корневыми мозолями древних гигантских деревьев? Все улицы выглядели одинаково: ровно, как колоннада Парфенона, выстроившиеся в ряды стволы дубов и кленов. Рассказанная подрядчиком история о замышлявшейся столетие назад утопии обретала подтверждение, поскольку эти деревья свидетельствовали о едином градостроительном плане.

Уилла прошла мимо дома соседей, просторный угол участка которых был заполнен машинами. Потом свернула на юг и двинулась по Шестой улице утомительно медленно, поскольку Дикси исследовала подножье каждого дерева. Собака была разборчива в отношении места для опорожнения мочевого пузыря, но ей не терпелось вынюхать местные новости; вероятно, она считала, что со вчерашнего дня что-то изменилось. Этим она напоминала пожилых вайнлендцев, которые, сидя в закусочных, тщательно изучали городские еженедельники, будто что-нибудь могло здесь случиться со времени предыдущего выпуска.

Уилла пересекла Лэндис-авеню, нелепо огромную главную улицу шириной не менее четырехполосного шоссе. Яно выдвигал разные занятные теоретические объяснения подобной гигантомании, но истина оказалась прозаичной: земельный барон Лэндис сделал улицу имени себя такой, чтобы потешить собственное эго. С тем же успехом он мог вымостить ее золотыми слитками. Видел бы он сейчас свой умирающий маленький городишко с главной магистралью столь безлюдной, что Уилла, переходя ее в неположенном месте, с практически слепой собакой, безо всяких опасений на ходу достала телефон и проверила время.

Уилле хотелось позвонить Яно, сообщить ему об очередном поступлении в копилку их семейных бедствий, чтобы разделить с ним ощущение утягивания под воду. Но к тому моменту он должен был уже ехать домой, а водителем Яно был и без того легко отвлекающимся. Кому бы ей действительно хотелось позвонить после того, как она узнала плохую новость, или даже еще раньше, пока мистер Петрофаччо сморкался, так это своей матери. Это первое, что Уилла делала утром, и последнее, что делала перед сном каждый раз, когда чувствовала себя совершенно разбитой из-за очередной ссоры с Тиг и мать помогала ей снова обрести душевное равновесие. Когда уходит человек, так много для тебя значивший, ты не теряешь его в момент его смерти. Ты теряешь его постепенно, по мере того как продолжаешь жить сам.

Уилла и Дикси миновали ломбард, отделение службы социальной защиты, тайский ресторан и китайский базар, прежде чем вновь повернуть на юг. Через пять тенистых жилых кварталов, на углу Восьмой улицы и Куинс, Дикси наконец выбрала клен, чтобы помочиться под ним. Большинство домов, разной степени обветшалости, в этом квартале относилось к той же Викторианской эпохе, два из них были выставлены на продажу. И Уилла определенно заметила на их задних дворах постройки гаражного типа, одинаковые по виду, с годами изменившие свое назначение: в одной стоял седан «Хонда», другая являла собой типично мужскую берлогу, обитую табличками старинных автомобильных номеров. Она напрягла память, чтобы вспомнить слово, и вспомнила: «условный». Условные дома. Сделанные на скорую руку предшественники более солидно построенных домов, для которых теперь тоже настал срок упадка.