Вслед за Фиби он вошел в боковую дверь с облупившейся краской и кошачьей дверцей таких размеров, что протиснулся бы ребенок.

Они оказались в маленькой комнатке – по-видимому, прачечной, – в которой грохотала стиральная машина. Работала сушилка, и влажный воздух мигом вызвал у Майкла приступ клаустрофобии: внутри было слишком тесно для двоих, к тому же рюкзак мешал ему развернуться. Он стоял так близко к Фиби, что поверх едкого запаха стирального порошка до него доносились нотки «Голден Вирджинии» и «Хербал Эссенса» – аромата, который в его голове стойко ассоциировался с Фиби.

Фиби уселась на низенькую пластиковую табуретку и принялась расшнуровывать свои «мартенсы», а расшнуровав, закинула поверх сваленной в кучу стоптанной обуви перед шкафчиком, который когда-то предназначался для хранения бумаг, а теперь, по всей видимости, служил чем-то вроде обувницы.

– Вещи тут бросай, – заорала она, перекрикивая рев стиральной машинки, которая переключилась на отжим. Потом отвернулась от него и направилась вглубь дома, не прекращая кричать: – Мам? Эмма? Алё? Мам, ты где?

Майкл снял рюкзак и прислонил его к подпрыгивающей стиральной машинке. Разулся, аккуратно поставил обувь рядом с горой сандалий и кроссовок. Потом повернулся, чтобы закрыть за ними дверь, и обнаружил причину, по которой она не открывалась до конца: куртки. Множество курток, на вид не меньше сотни, висели за дверью одна поверх другой, отрицая законы физики и здравого смысла.

На кухне Фиби не оказалось.

Чайник на плите засвистел; Майкл схватил висящее рядом полотенце и снял его с огня. Несколько секунд он искал ручку, чтобы выключить плиту, пока не сообразил, что это какая-то старомодная модель, в которой конфорки просто закрывались крышкой.

Кухня была очень уютная. Длинная, со шкафчиками для посуды вдоль одной стены и рабочей поверхностью напротив. В ней пахло пряностями, и едой, и немного чистящим средством с запахом лимона – точно таким же пользовалась бабушка Майкла в своей скромной кухоньке, не в пример меньше этой. В тазу для посуды пучилась шапка пены, а из радио на подоконнике поверх гула посудомоечной машины, скрытой за дверцами шкафа, громыхала какая-то драма.

Он заглянул в двустворчатую дверь по левую руку – там оказалась столовая с большим обеденным столом, заваленным газетами и книгами, – потом прошел кухню насквозь и оказался в солнечной оранжерее. Как и в столовой, стеклянный столик был завален газетами, а на подоконнике среди флаконов с солнцезащитным кремом и высохших мушиных трупиков громоздилось еще несколько стопок.

Майкл прошел в распахнутые двери и выглянул в сад. Мощенный камнем дворик, деревянные ящики с какими-то лиловыми цветами. За двориком начиналась просторная лужайка, а еще дальше – поле с ровными рядами небольших зеленых кустиков, сходившихся на горизонте. А над полем простиралось бескрайнее голубое небо.

Майкл вздохнул полной грудью. Запах навоза пропал – пахло лавандой и свежескошенной травой. В точности так, как он представлял.

Его внимание привлекло движение в тени под деревом. Солнце отражалось от поверхности прудика и слепило глаза, так что Майкл приставил ладонь козырьком и прищурился. Это была девушка. Блондинка. И к тому же почти голая.

– Одолжить тебе бинокль?

От голоса Фиби Майкл вздрогнул, но не подал виду. Он крутанулся на месте и уставился на нее широко распахнутыми глазами.

– Красивый вид, Робертс.

– Да, наверное. На любителя. Я не только про георгины.

Он почувствовал, как заливается краской.

– Майкл!

Мама Фиби, Мэри, замерла на пороге оранжереи с распростертыми руками. На ее губах, накрашенных глянцевой розовой помадой в тон платью, сияла улыбка. Когда Мэри стиснула его в объятиях, он заметил у нее на зубах пятнышко того же цвета. Мэри немного отстранилась, чтобы получше его разглядеть, и затарахтела:

– Я так рада, что ты приехал. Все очень хотят с тобой познакомиться, прежде чем вы с Фиби отчалите на поиски приключений.

Она снова его обняла.

Фиби, улыбаясь за материнской спиной, возвела глаза к небу.

– Ты его сейчас запугаешь окончательно, мам. Это же не торжественный прием, а просто маленький праздничный ужин. В честь моего дня рождения. Мама считает, что дни рождения надо отмечать с размахом.

– Девятнадцать исполняется всего один раз в жизни, Фиби.

Мэри обняла Фиби за шею и, притянув к себе, чмокнула в ухо. Фиби скривилась и вывалила язык, но из захвата, заметил Майкл, высвобождаться не стала.

– Я поставила чайник. Подумала, вдруг вы захотите по чашечке с дороги. Или для чая слишком жарко? Эми намешала какой-то прохладительный напиток. Но лично я предпочитаю чай. В Глазго чай пьют даже в сауне.

– Чаю я бы выпил, миссис Робертс. Спасибо.

– Ну что ты! Просто Мэри. Я не любила, чтобы меня называли миссис Робертс, даже когда еще была замужем за отцом Фиби.

– Простите. Не сообразил, что вы сменили…

– Она не меняла. – Фиби махнула рукой, прогоняя его смущение.

– Это был тонкий намек, что я свободна, Майкл. – Мэри подмигнула и пихнула Фиби локтем.

– Совсем уже, мам.

– Знаешь, Фиби, у нас тоже есть глаза. Не ты одна считаешь Майкла красавчиком.

Фиби замахнулась на мать, и Мэри заклекотала от смеха – неожиданно было услышать от нее этот звук, так похожий на смех Фиби.

– Так, значит, три чашки, – подытожила она, спиной вперед отступая на кухню.

– Уф, мне уже хочется курить. Не желаешь ли прогуляться?

Фиби вышла из оранжереи во двор.

– Постой! Мои ботинки!

– Ты со своими идиотскими ботинками… – Она осеклась, улыбнулась и указала на пару резиновых тапочек, напоминающих галоши без задника. – Возьми папины садовые тапки, мы ненадолго.

Он сунул ноги в галоши. Пятки свисали через край.

– Они мне малы, Фибс.

– Ой, не нуди!

Она отщипнула с живой изгороди фиолетовый цветок и, прикрыв глаза, поднесла к носу. Майкл быстро обнаружил, что галоши на редкость неудобная обувь. Воздух прорезал радостный визг Фиби:

– Необязательно ходить на цыпочках! Ты как будто «Лебединое озеро» собираешься танцевать!

Он воздел руки над головой, поднялся на носочки и описал замечательный пируэт.

Птичье повизгивание Фиби сменилось тем безголосым смехом, который он особенно любил: она беззвучно содрогалась с перекошенным от неконтролируемого веселья лицом, и Майкл рассмеялся вслед за ней, а потом она взяла его под руку и повела вглубь сада.

– Это, как видишь, моя сестра. – Фиби указала на лежащую под деревом девушку в розовом купальнике. – Эммелин. Эмма. Эми.

– Привет, Эммелин-Эмма-Эми. Я Майкл. – Он заслонил глаза от солнца, чтобы рассмотреть ее лицо.

– Привет.

Девушка поднялась на локте и сдвинула солнечные очки на лоб. Внешне – копия Фиби. Только волосы светлые и – Майкл старательно отводил глаза, но не мог не заметить – фигура, какую ему доводилось видеть разве что на обложке мужских журналов.

– Вот и познакомились. Пошли, покажу тебе пути отступления.

Фиби потянула его за собой, и Майкл, с извиняющимся видом приподняв брови, позволил увлечь себя к калитке, за которой начиналась тропинка, ведущая вдоль кромки поля.

Фиби провела ему экскурсию по деревне.

– Здесь я выкурила первую сигарету.

– Здесь я впервые целовалась с девочкой.

– Здесь мы с местным мачо Питером Фолленом занимались петтингом.

– Фиби!

– Не будь ханжой, Реджис.

– Здесь я лишилась девственности.

– На кладбище?

– Да.

Они раскурили косяк, лежа в траве у качелей, а потом Фиби без предупреждения сорвала с него галоши и закинула за забор в чей-то сад. Ему пришлось возвращаться босиком, и всю дорогу они оба давились от смеха безо всякой причины.

То ли дело было в косяке, то ли в количестве людей и захламленности комнат, но дом больше не казался Майклу таким уж огромным.

Они вернулись в кухню, и Фиби показала ему пробковую доску, где из-под газетных вырезок и почтовых открыток выглядывали края старых детских рисунков – творчества Фиби и ее сестер. Творения Майкла никогда не задерживались на бабушкином холодильнике дольше чем на неделю.

Еще он познакомился с котятами. Крошечный рыжий комочек по имени Гарфилд и крапчатая с белыми носочками Лазанья вились вокруг лодыжек Фиби, выпрашивая еду.

– Брысь. – Фиби ногой отодвинула пищащих котят. – Мама говорит, что взяла их, потому что ей надоело, что лисы душат кур. А по-моему, ей просто нужно о ком-нибудь заботиться, Рози-то скоро уедет.

Из кухни они двинулись в столовую – теперь стены украшали разноцветные флажки, а красивая девушка с копной кудряшек надувала воздушные шарики.

– Фиби! Тебе сюда нельзя!

– Я сделаю вид, что удивилась. Рози, это Майкл.

Рози обняла его так крепко, что он снова покраснел.

– Майкл! Я про тебя столько слышала! Я младшая сестра Фиби.

– Мы не родные.

– Не родная младшая сестра Фиби.

Рози откашлялась, широко улыбнулась и, коснувшись его руки, извинилась, что не пришла на премьеру.

– Из-за экзаменов вообще из дома не выходила.

– Зубрила.

– Может, тебе достаточно спать по три часа и получать максимальные баллы, Фибс, но простым смертным к экзаменам приходится готовиться. Я так расстроилась, обожаю «Гамлета». Слышала, ты живешь в Клапеме?

Рози устроила ему настоящий допрос, но Майкл отвечал не без удовольствия: вопросы были довольно конкретные, и скоро стало ясно, что Фиби действительно много про него рассказывала.

Фиби показала ему гостиную с рисунками в рамочках на стенах – вероятно, очередными шедеврами младшего поколения Робертсов. Еще там был книжный шкаф, проигрыватель и целый стеллаж виниловых пластинок, но, оглядевшись, Майкл нигде не увидел телевизора.

– А где телик?

– После ужина мы играем в бридж или поём, а матушка аккомпанирует на фортепиано, – сообщила она чопорно, и Майкл до последнего сомневался, шутит она или нет, но тут Фиби ткнула пультом повыше камина, и на стене ожил огромный жидкокристаллический экран.

– Папа купил, чтобы смотреть крикет, когда он тут гостит.

Фиби плюхнулась на диван и съехала вниз по спинке. Футболка задралась, обнажив полоску живота. Майкл повернулся к работающему в беззвучном режиме телевизору – на экране Роман Абрамович пожимал руки каким-то типам в костюмах.

– Тебя мы, скорее всего, положим здесь. Зависит от того, будет ли папа пить. Если нет, то он, скорее всего, вернется в Лондон, так что сможешь занять раскладушку в кабинете. – Она кивнула на остекленную дверь в дальней части гостиной.

Потом она показала ему туалет на первом этаже.

– Зал почета.

Это была крошечная комнатушка с зелеными стенами, плотно увешанными дипломами и похвальными грамотами за различные достижения, от победы на соревнованиях по плаванию до безупречной посещаемости.

– Все началось с того, что папина газета получила премию Британской прессы. Ну а мама решила продолжить традицию после его ухода из журналистики. Большинство принадлежит Эмме – ее хлебом не корми, только дай показать, что она лучше всех. Кто знает, может, если я возьмусь за ум, тоже заведу себе чулан с трофейными пылесборниками.

Она остановилась у подножия лестницы и, уставив палец в потолок, описала над головой круг.

– Мама, Эми, Рози, я, мамина мастерская, она же хламовник, там даже дверь до конца не открывается, ванная, – перечислила она и посмотрела на часы. – Выпьем чего-нибудь во дворе? Все равно переодеваться к ужину еще рано.

Майкла в очередной раз посетило ощущение, что он каким-то образом очутился в пьесе Ноэла Кауарда.

К тому времени, как кто-то наконец упомянул ужин, солнце уже клонилось к закату; Майкл зверски проголодался и начал нервничать. Вдобавок ко всему, он довольно много выпил.