– Правда, что у меня были отношения с ее сестрой. И что ее сестра все пережила слишком болезненно. Потому я и позволяю Эфимии злиться. Если ей так проще. Все остальное… Мари, мы не отвечаем за действия других. И я не хочу обсуждать с тобой других женщин. Это прошлое. Оно не улучшит наше настоящее. Потому Давиде и суетится. Ты ему не нужна, но он хочет испоганить мои отношения, понимаешь?

По спине снова бежит мерзкий холодок. Пока не поговорю с кем-то независимым – не узнаю правду.

– Ты что-то скрываешь… Двоюродный Давиде слишком старается для «простого соперничества», – говорю, пока мы идем к пляжу. В нос ударяет свежий запах воды.

Ренато снова вздыхает раздраженно:

– Как правило, Мари, я встречаюсь с женщинами внутри своих покоев. Или на их территории. У Давиде там нет шансов. А с тобой я хожу только вне дома, и это его бесит.

«Встречаюсь». Прекрасно. Говорил, что обсуждать женщин не будет – и сам обсуждает.

– Я ему настолько не нравлюсь? – спрашиваю невпопад. Думаю, Ренато снова ответит, что я «ни при чем». Я уже слышу далекий плеск воды, но он не радует.

– Нет, малыш. Ему не нравлюсь я. А твоими чувствами он готов играть. Он же Двоюродный. Если мы будем говорить о нем – он достигнет своего. Он хочет, чтобы я ассоциировался у тебя с неприятностями.

И ведь правда: с утра все странное, резкое, тревожное. Даже украшения, которые Ренато мне подарил, были… не однозначными. Продолжится так – и романтики не останется ни крошки. А ведь, кажется, Ренато сейчас хочет чего-то светлого. Или это я хочу? Надо переключиться. Я же актриса.

Ренато интересуется:

– Что будем делать на пляже? Или оставишь выбор мне?

Улыбаюсь.

– Тебе.

Случайно касаюсь его руки – его кожа странно холодная.

На самом деле на пляже особо нет никаких занятий. Плавать, ходить в воде, взять лодку. Сидеть, гулять по песку. Можно полежать. Эльфы анамаорэ не проводят на открытом солнце много времени – это не вредно, но и не полезно. Но сейчас усыпанная звездами ночь. Невероятно красивая, расцвеченная сгустками энергии, мягким сиянием воды и неба. Погода у нас меняется, бывает и дождь, и шторм, а вот тепло всегда. Не надо многослойно одеваться. Несколько юбок носят для красоты. Мое блестящее платье при таком освещении выглядит изумительно, как я и предполагала.

Мы подходим к самой кромке воды. Ночью она теплая, светится лазурью, в ней приятно побродить.

– Ты изумительно красива, Марисса. Одна из самых прекрасных женщин, которых я видел, – Ренато стоит рядом, глядя в море. Там, за водой другое государство, враги. А здесь, у берега, кажется, будто море охраняет нас от всех тревог. – Знаешь, чего я хочу?

Вода тихо плещет, а песок теплый-теплый. Я и не знала, что он такой, на наш домашний пляж я ночью не хожу.

– Не-а, – пожимаю плечами. За сегодня я слишком наволновалась. Не хочу снова переживать, что бы Двоюродный ни предложил. Если мне не понравится, я просто откажусь.

– Иди ко мне, – Ренато садится на брошенную в песок ткань, лицом к воде.

– Но мы еще слишком… – тихо смеюсь. Пусть говорит, что я застенчива, не важно.

– Расслабься. Дай мне руку.

Я даю ладонь и оказываюсь втянута Ренато на колени. Он намного меня больше, так что фактически я оказываюсь «в нем», спиной к его животу. Мои сведенные в коленях ноги между его расставленных полусогнутых ног. Как в большое кресло сажусь. Ренато обнимает меня, сцепляя ладони на моем животе:

– Удобно?

– Очень.

Если откинуть голову, то… действительно похоже на своеобразное живое кресло.

Я закрываю глаза, вдыхая свежий, наполненный ароматами моря воздух. А еще сам Двоюродный Ренато очень вкусно пахнет. Убаюкивая, плещет сине-голубая вода. Днем она сиренево-фиолетовая, а ночью не только. Только песок постоянно розовый разных оттенков.

А дальше наступает тьма.

* * *

У нас в Анамаории дико разнообразный растительный мир и практически отсутствует животный. Но кое-какие представители есть. Рыбки в воде, например. А еще птицы. И, кажется, этих птиц я сейчас слышу. Причем не каких-то, которые селятся у домов, а смутно знакомых… морских?! Они чисто дневные, ночью спят.

Распахиваю глаза – розовый песок, лилово-пурпурные волны. И… длинные ноги Двоюродного Ренато. Я что, спала на нем? Всю ночь?! Щеки начинает жечь.

Он ведь мог перенести нас в свои покои. Но не стал. Потому что без моего согласия это непристойно. Мог уйти один – тоже не стал. Просто сидел со мной до утра под звездами.

Мне становится ужасно неловко. И в то же время… приятно. А еще у меня на запястьях новые браслеты. Резные, блестящие, с камнями. Тут все оттенки зеленого: изумрудный, травяной, хвойный. На фоне своего платья не сразу их заметила. Даже не знаю, радоваться или… я теперь Двоюродному обязана?

– Нравятся? – голос Ренато раздается около уха, его дыхание мягко согревает раковинку.

Ох, я же и до сих пор на нем… практически лежу. И не вскочить, как укушенная. Глупо будет.

– Очень… Они чудесные. Ты меня балуешь, Двоюродный. А за что? И… да, мы тут всю ночь?

Ренато спокойно поправляет мне волосы – как будто это совершенно естественно:

– За что? За прекраснейшую ночь в моей жизни, Мари. Ты быстро уснула, а я смотрел на море. Потом тоже поспал.

Сердце стучит слишком быстро. Ночевка получилась почти как… отношения. Но Ренато ничего не говорит. Ничего не поясняет.

– А Двоюродный Давиде здесь не появлялся? – спрашиваю.

– Я поставил защиту. Он мог только видеть. И все. Пусть бесится.

– Ты его совсем не любишь? – не жду правду, просто спрашиваю, чтобы не молчать. Боюсь тишины.

– Я? Мне на него плевать. Но теперь начинаю не любить. Ты о нем говоришь – утро портится.

Да, пока еще утро. Часов ни у кого из анамаорэ нет, просто внутреннее чутье времени.

– Не будем… – соглашаюсь. – У тебя сегодня дела?

Мне неловко. Я не знаю, что между нами. И что мне можно.

– Конечно, дела. Но это не повод не накормить тебя. И не проводить домой. Думаю, есть на виду у братца – снова его подразнить. Согласишься зайти ко мне внутрь, в мое личное пространство, малыш? Или мы все еще недостаточно знакомы?

Учитывая, что я буквально сижу у Ренато в объятиях… вопрос звучит забавно.

Интересно, я ему правда нравлюсь? Или это правила этикета? По большому счету Двоюродные уязвимы: при желании любая девушка может подробнейшими мыслеобразами передать кому угодно все, что было. Когда расследуют преступления, память всегда проверяют. Ну а тут речь о преступлении не идет. Речь о слабости и о репутации. Все знают, что Двоюродные коварны, но мы, Троюродные, опасны еще больше. От сплетника Паоло, который своими рассказами может сформировать любое мнение, до авантюристов, которые влюбляют Двоюродных, а потом всем в деталях показывают, как глупо он или она себя вели. Двоюродный, над которым смеются, это ужасно. Видимо потом некоторые и становятся кошмарными. Начинают пренебрегать или играть чужими чувствами, как Давиде или… сам Ренато. Манипуляторами становятся.

Я не могу до конца расслабиться с Ренато, но он в том же положении, что и я. Даже хуже: знает же, что я принимала от Двоюродного Давиде, его врага, сообщения…

Вслух говорю:

– Я согласна. Покажи мне наикрасивейшую столовую. А то дома начнут расспрашивать все подряд. Сокровищницу твою я скрыла. Но столовую скрыть не смогу.

– А если у меня и там яркие безделушки? – Ренато заливисто смеется.

Чем более расслабленно он со мной себя чувствует, тем лучше. Улыбаюсь:

– Тебе же хуже. Будут восторгаться и завидовать. Или спрячь их часть, – я развожу руками.

* * *

Безделушек в столовой, куда Ренато нас телепортирует, почти нет. Зато есть большущее ложе с кучей подушек, низкий стол, масса цветочных горшков с живописнейшей зеленью, подвески, колеблющиеся на ветру, издающие мелодичный звон, и фонарики. В этих фонариках «заперты» особенно крупные сгустки рассеянной повсюду энергии, переливающиеся разными цветами. А мелкие частички летают повсюду, как золотая пыльца. Днем их хуже видно, но тоже видно. Стены столовой зеленые, и кажется, комната переходит в сад, хотя на самом деле это не так.

– Очень уютно, – я с удовольствием опускаюсь на подушку, расправляя платье на коленях. Уже заметила, что Ренато мне и колье поменял. В комплект к браслетам. Наверняка и серьги тоже. Те, в которых я пришла, он на стол положил. Не потерялись.

По коже скользит холодок – я правда ему ничего не должна?

– Как насчет покормить друг друга без приборов? Руками, – Ренато внезапно смотрит на меня в упор. В его зеленых глазах лукавые огоньки.

Сослаться на то, что в столовую Давиде или еще кто придет, нереально. Это невозможно. Тут закрытое личное пространство. К щекам приливает жар:

– А что будем есть? – голос звучит чуть тише, чем хотелось бы.

– Сочное. Мягкое. То, что придется слизывать, – улыбка Ренато соблазняющая. – Выбирай.

– Хочешь быть сладким, а ты и так сладкий, – улыбаюсь ему в ответ, слушая, как подвески мелодично звенят на ветру.

– Так что, малыш? Правило простое: съесть все до последней крошки, – зеленые глаза темнеют.

Красиво, очень красиво. Удержаться от искушения поддаться Ренато сложно.

– Сахарные фрукты… Любые… А кто кого кормит первый? Если какая-то еда упадет на колени, что тогда? – от волнения я почти не дышу.

– До последней крошки, малыш. Если упадет… посмотрим, что будет, – взгляд Ренато откровенно темный.

Мы оба перепачкаемся. Следы можно убрать в купальне, а можно магически. Что хочет Ренато, я понимаю. И так же отчаянно чувствую: еще не время. Если сделать так сейчас, я буду сожалеть. Потому что не сделанное хочется доделать. А повторить то, что уже было, хочется не всегда. Ренато ко мне еще не привык. Вряд ли он даже позволил бы мне отчитывать его, как Эфимия.

Но одно дело благоразумие, а другое – то, что подсказывает мне внезапно ставший очень плотным и горячим воздух. Ренато смотрит на меня, как на десерт, который хочет растянуть… или проглотить целиком.

– Играем в одежде? – спрашиваю невинным тоном. Я пока еще владею ситуацией.

Ренато красиво изгибает бровь:

– А мы разве играем? Просто завтракаем. В одежде, разумеется.

– А ты всегда завтракаешь в рубашке? – мой тон все такой же непринужденный, хотя сердце стучит быстрее обычного. Я играю с огнем, понимаю… И уже не хочу останавливаться.

– Хочешь без нее, малыш? Хорошо… Ты уверена, что готова поесть без правил?

Темно-зеленая ткань рассоздается на моих глазах, открывая великолепное мускулистое тело Ренато. На публике никто не ходит без одежды, даже на пляже. Эти литые мышцы живьем видели только избранные. К щекам густо приливает кровь, мне становится жарко. А ведь Ренато даже меня не коснулся. Просто смотрит в упор. Жадно, откровенно, зрачки затопили радужки. Так, что сейчас нет и тени сомнения, насколько я его привлекаю.

– Где еда? – не узнаю свой голос. Взгляд не могу оторвать, рассматривая Двоюродного. Рассеянно скольжу по всему его роскошному телу, переводя взгляд на лицо. Улетаю с каждым мгновением. С каждым ударом сердца.

– Еда, малыш, давно на столе.

– Да? – вспыхиваю еще сильнее. Все мое тело горячее, а мысли путаются. С трудом перевожу взгляд с мощных мышц груди и кубиков пресса Ренато на стол. Там действительно стоит плоская большая тарелка, полная самых разных нарезанных фруктов. И глубокая миска с водой, чтобы споласкивать руки. А еще стаканы с соком.

– Я голоден… – низкий чувственный голос Ренато обволакивает саму мою душу. Залипаю взглядом на его соблазнительные губы. Они так и манят прикоснуться. Сердце бьется оглушающе громко, до шума в ушах, когда уже нет мира вокруг, нет совсем ничего. Только эти мягкие горячие губы и их нетерпеливо-нежные касания.

– Первой кормить будешь ты.

Сам его голос, как сок, густой и сладкий. Я беру кусочек сахарного персика, и мякоть оставляет липкие капли на кончиках пальцев.