Когда вокруг стало чуть свободнее, Рэй кивнул в сторону бокового переулка.

– Здесь слишком шумно, – сказал он. – И слишком много свидетелей. Пойдёшь?

Она задумалась на секунду, потом кивнула.

– Там лучше слышно, – заметила.

Он не уточнил, кого именно она собирается слушать. Они двинулись в сторону узкого прохода между домами, где рынок заканчивался и начиналась привычная для окраины смесь складов, мусорных контейнеров и полуподпольных мастерских.

Там было тише. Не в смысле звука – гул города всё равно просачивался в любые щели. Но здесь не толпились люди, и воздух не был насыщен чужими взглядами. Для Рэя это было сейчас важнее всего.

Ния остановилась у стены, покрытой слоями старых объявлений, поверх которых кто-то недавно нарисовал очередную схему – более хаотичную, чем та, что он видел утром. Её ладонь на секунду коснулась шершавого бетона, как если бы она здоровалась.

– Потеряла что-нибудь? – спросил он.

– Уже нет, – ответила она. – Это не то, что можно потерять. Скорее… оно иногда теряет тебя.

Он выждал пару вдохов, потом всё-таки вернулся к тому, что жгло его сильнее всего.

– Откуда ты знаешь моё имя?

Он не стал обходить вокруг да около. Чем дольше откладывать прямой вопрос, тем больше призраков успевает наплодить сознание.

Ния посмотрела на него внимательно, как будто примеряя, какое объяснение он способен выдержать.

– Из города, – сказала она, не делая паузы.

– Это не ответ, – сухо отреагировал он.

– Для меня – да, – она не обиделась. Просто констатировала. – Но я попробую перевести.

Она замолчала на пару секунд, прислушиваясь не к нему. К чему-то другому.

– Когда это начало происходить, – медленно заговорила она, – я думала, что слышу… шум. Как радио между станциями. Шорохи, хрипы, отголоски. Я записывала – просто чтобы убедиться, что это не в моей голове. А потом, когда прослушивала, поняла, что там есть повторяющиеся фрагменты. Ритмы. Структуры. Как будто город пытается составить мелодию из помех. Он не умеет ещё. Слишком много обрывков. Слишком много голосов, которые не сходятся по тональности.

Она чуть нахмурилась, подбирая слова.

– Иногда… – продолжила она, – в этом шуме всплывают имена. Не как список. Как… якоря. На них накручивается всё остальное. Вчера я слышала твоё. Несколько раз. – Она посмотрела на него, словно сверяя реальность с тем, что записала. – Не только от людей. От улиц.

– Улицы редко произносят буквы, – заметил он, но без привычного сарказма.

– Они произносят ритмы, – мягко парировала она. – Но иногда ритм очень похож на имя. Город… – она чуть замялась, – зовёт. Я его одного из немногих, кого он называет как человека, а не как маршрут. Это… выделяется.

Он молчал. Ему хотелось отмахнуться. Сказать, что это всё – переработка новостей, где его имя когда-то звучало чаще, чем он бы хотел; что где-то в информационном слое ещё ходят старые сюжеты про следователя отдела техно-аномалий, который сам оказался аномалией; что она, возможно, видела его фото, запомнила, а потом мозг выдал комбинацию «лицо+имя» как озарение. Это было бы логично.

Но у логики была проблема: она всё чаще не выдерживала соседства с его собственным телом.

– И город… рассказал тебе обо мне? – спросил он.

– Город никому ничего не рассказывает, – она чуть усмехнулась, но в голосе была усталость. – Он сам пока не понимает, что с этим делать. Он… перебирает. Как ребёнок, нашедший коробку с чужими фотографиями. Смотрит, трогает, складывает, рвёт. Иногда – неправильно. – Она перевела дыхание. – А я… иногда слышу то, что он не успевает спрятать.

Она подняла диктофон, сжала его в пальцах.

– Музыка. Шум. Чужие куски. Имена, как ноты. Твоё имя звучит там, где шум особенно густой. Значит, ты… важен. Для него.

Рэй усмехнулся сухо.

– Я для него уже был важен, – сказал он. – Мы обошлись друг с другом дорого.

– Я знаю, – тихо сказала она.

Он удивлённо посмотрел на неё.

– Что ещё он тебе показал?

Ния пожала плечами.

– Не всё можно разложить по полочкам. Иногда это просто ощущение. Не кадры, не слова. Как запах, который переносит в место, где ты никогда не был, но почему-то всё узнаёшь. – Она помолчала. – Но кое-что… просачивается. Лица. Моменты. Твои… – она чуть наклонила голову, – и не только твои.

Он почувствовал, как внутри поднимается старая, давно знакомая злость. Не на неё. На сам факт. На то, что тот кошмар, который он с таким трудом умещал в собственном теле, теперь гуляет по городу, переключившись на другие проводники.

– То, что он сохранил для тебя, – медленно сказал Рэй, – может принадлежать не тебе. Не лезь в это слишком глубоко.

– Ты говоришь как человек, который уже утонул, – тихо ответила она.

Фраза попала точно. Он даже чуть дёрнул уголком рта: ирония судьбы была слишком прямолинейной.

– Может, я не хочу, чтобы ещё кто-то шёл за мной тем же маршрутом, – сказал он.

– Уже идут, – спокойно ответила Ния. – Только у них нет твоей карты.

Он замолчал. В её словах не было ни упрёка, ни просьбы. Просто фиксация реальности. Это раздражало больше всего: он привык к людям, которые либо требовали, либо отрицали. Та, что стояла перед ним, делала третье – принимала.

– Ты говорила… – он вернул разговор к тому, что казалось более конкретным, – что слышишь, как город шьёт себя. Сейчас – что он зовёт. Ты понимаешь, чего он хочет?

– Понимание – слишком человеческое слово, – она задумалась. – Он… испытывает варианты. Как ты когда-то протягивал руки к разным предметам, чтобы понять, горячие они или нет. Только у него вместо рук – мы. Носители. Узлы. Тела, которые он уже тронул и не смог полностью отпустить.

Она чуть сжала плечи, словно от холода.

– Кто-то это не чувствует. У них прозрачные нервы – но тишина. Кто-то – сходит с ума, – продолжила она. – Слышат голоса, но не знают, где заканчивается город и начинается их собственная голова. А кто-то… – она едва заметно улыбнулась, – учится слушать не слова, а структуру. И не пытается сразу ответить.

– А что будет, когда он научится? – спросил Рэй. – Когда перестанет шить криво и соберёт себя в одну линию?

– Тогда, возможно, он впервые скажет что-то осмысленное, – сказала Ния. – Вопрос в том, кто успеет его услышать – люди или те, кто стоит между.

– «Чистые», корпорации, службы, – досказал он. – Старый хор на новый текст.

Она кивнула.

– Они уже спорят о том, кому мы «принадлежим», – сказала она ровно. – Читала. Смотрела. Слушала. Для кого-то мы – ресурс, который надо взять под контроль. Для кого-то – ошибка, которую нужно изолировать. Очень мало тех, кто готов увидеть в нас… не провод, а… – она поискала слово, – собеседника. Даже если мы сами ещё не знаем, что сказать.

Рэй почувствовал, как внутри всё сдвигается на полшага. В её голосе прозвучало что-то, что он не хотел признавать вслух: знакомое ощущение быть не человеком, а протоколом. Только он прошёл эту дорогу раньше, и теперь видел, как по ней идут другие, с меньшей защитой.

– И ты решила быть собеседником? – спросил он.

– Я решила быть чем-то большим, чем просто провод, – тихо сказала она. – Музыка – это не только кабели. Это ещё и уши. И руки. И те, кто решит, как это записать. Если город уже начал играть – кто-то должен хотя бы попытаться не дать этому звуку утонуть в помехах.

Она немного помолчала, потом вдруг уставилась ему в грудь – не нагло, скорее изучающе.

– Ты знаешь, как это – быть только проводом, – добавила Ния. – И как – пытаться перестать им быть. В тебе это сразу слышно.

Он неожиданно почувствовал, как сжимается горло. Что-то в её словах было слишком точным, как скальпель, который знай, куда нажать.

– Тебе часто так… – он кивнул в сторону рынка, – выносит?

Ния чуть усмехнулась.

– Не так часто, как могли бы, – ответила. – Обычно это похоже на шёпот. На тихие ноты. А тут… – она коснулась пальцами своей шеи, словно проверяя, всё ли на месте, – слишком много сразу. Как если бы кто-то резко поднял громкость всего, что раньше едва звучало. И… – она закусила губу, – когда это случилось, ты был ближе всех.

– Удобное совпадение, – произнёс он с привычной сухостью, за которой прятался.

– Здесь не бывает совпадений, – спокойно парировала она. – Есть маршруты. Ты же знаешь.

Он хотел сказать «я больше не занимаюсь маршрутами». Хотел напомнить и ей, и себе, что его официальная жизнь в роли того, кто ищет закономерности и схему, закончилась вместе с теми экспериментами, которые начались, когда он был ребёнком. Он хотел вернуть себе право быть просто уставшим мужчиной со шрамом.

Но город, похоже, решил по-другому.

Он выдохнул.

– Тебе нужно в больницу, – всё-таки сказал он. – Хоть раз. Пусть посмотрят. Узоры под кожей, приступы… такое не игнорируют, даже если очень хочется.

– Уже смотрели, – коротко ответила она. – Сделали снимки. Записали. Пожали плечами. Сказали, что «таких случаев становится больше», что «нужно наблюдение», что «ничего критичного». – Она подняла на него глаза. – Они смотрят на нас, как на новый тип оборудования. Им важно, чтобы мы не перегорели слишком быстро. А то, что ходит между… – она постучала пальцами по своей груди, – между током и тем, что было до него, – их не интересует. На это нет кодов.

– На это вообще ни у кого нет кодов, – признал он.

Они помолчали. Где-то во дворе заорали дети – резкий, здоровый, почти наглый звук жизни, которая ещё не знает слова «носитель» как оскорбление. Этот крик странно разбавил их разговор.

– Тебе не обязательно со мной разговаривать, – вдруг сказал Рэй. – Я не из службы. Не из корпораций. У меня нет полномочий и нет ресурсов. Есть только… – он поискал слово, – опыт, от которого я сам бы с удовольствием избавился. И шрам, который не умеет молчать, когда ему не положено.

Ния вздохнула.

– Мне необязательно разговаривать вообще, – сказала она. – Но, если честно, с теми, у кого нет полномочий, говорить легче. Они меньше врут себе.

Она задумалась на секунду.

– И потом… – добавила она мягко, – когда город сам по себе шепчет твоё имя, игнорировать встречу с тобой было бы невежливо.

Он хмыкнул. В этом была странная логика. Логика того, кто уже признал, что граница между «случайностью» и «маршрутом» в этом городе давно размылась.

– У тебя есть где жить? – спросил он вдруг. Вопрос прозвучал грубее, чем хотел.

– Есть, – кивнула она. – Комната, инструменты, старая аппаратура, соседи, которые делают вид, что ничего не замечают. В общем, всё как у всех.

– Кто-нибудь рядом знает, что с тобой происходит?

– Они знают, что я странная, – ответила Ния. – Этого им достаточно, чтобы держаться на расстоянии и не вызывать меня к участковому каждые три дня.

– Участкового, – он усмехнулся. – Милое старое слово.

– Да, – она тоже чуть улыбнулась. – Они думают, что живут в прошлом. А у меня в шее будущее.

Эта фраза прозвучала почти как шутка, но в ней было слишком много правды.

Он кивнул на её диктофон.

– Ты много записываешь?

– Каждый день, – сказала она. – Иногда – по нескольку часов. Иногда – две минуты. Зависит от того, насколько громко сегодня шепчет город. Пока я не понимаю, что с этим делать. Но, если честно, мне легче, когда это – снаружи. На плёнке. Тогда я хотя бы знаю, что не всё только в моей голове.

Он понимал её. Слишком хорошо.

– Ты когда-нибудь показывала эти записи кому-нибудь? – спросил он.