– Был один парень из форума, – она чуть поморщилась. – Решил, что это можно продать как «особый саунд-дизайн». Я отправила ему несколько фрагментов. Он наложил на них бит, выложил в сеть, написал «мозг города», собрал пару сотен тысяч прослушиваний. Теперь, когда я включаю свои записи, иногда слышу его ударные между шорохами. Это… раздражает. Но в этом есть и что-то правильное. Город тоже не может отделить своё от чужого.

Рэй представил этот трек – чужие ритмы поверх того, что Ния считает «голосом города», и ощутил лёгкое, сухое отвращение. Люди всегда стремились сделать коммерческий продукт из любого ужаса. Но именно этот ужас казался слишком личным.

– Если хочешь… – медленно сказал он, – я могу… – он запнулся. Слово «помочь» застряло в горле, как кость. Слишком много раз оно звучало фальшиво в его жизни. – Могу хотя бы слушать. Иногда. У меня есть… – он на секунду задумался, – определённый опыт работы с тем, что «не укладывается».

Она посмотрела на него пристально.

– Ты предлагаешь мне собственного бывшего следователя? – в её голосе мелькнул лёгкий, скорее тёплый, чем колкий юмор.

– Я предлагаю тебе человека, который хотя бы не убежит при первом приступе, – ответил он серьёзно. – И который знает, как выглядит город внутри, когда он перестаёт притворяться инфраструктурой.

Они какое-то время смотрели друг на друга в молчании. Где-то за их спинами проехала тележка, скрипя колёсами по неровному покрытию. С крыши стекала вода с последнего ночного дождя, падая тонкими струйками в ржавый жестяной таз.

– Ладно, – сказала Ния наконец. – Можно считать, что город организовал нам знакомство. Было бы грубо отказывать.

Она порылась в кармане, достала маленький, потрёпанный терминал – старую модель, без лишних функций. Он невольно отметил: у них в этом тоже есть сходство. Любовь к технике, которая не лезет в голову.

– Запишешь свой номер, Рэй, которого помнит город? – она протянула ему устройство.

Он взял. Его пальцы на секунду коснулись её. Узор под кожей тонко дрогнул, но уже без вспышек. Скорее – как приветствие. Он быстро набрал цифры, сохранил контакт без лишних пояснений.

– И как ты меня подпишешь? – спросил он, возвращая терминал.

Она взглянула на экран, чуть улыбнулась.

– «Тот, кто был проводом», – сказала Ния. – Пока так. Потом, возможно, переименую.

Он криво усмехнулся.

– Надеюсь, когда-нибудь я заслужу более лестный псевдоним.

– Всё зависит от того, кому ты собираешься служить дальше, – сказала она спокойно. – Только себе. Или ещё кому-нибудь.

Слова прозвучали просто, но в них было слишком много слоёв. Он не стал их разбирать. Не сейчас.

Вдалеке, над рынком, завыла сирена – коротко, без паники. Город напоминал о себе другими каналами. Ния вскинула голову, прислушиваясь. Ее глаза на секунду расфокусировались, будто она пыталась уловить что-то за пределами слышимого. Свет под кожей не вспыхнул – лишь едва заметно дрогнул.

– Ему сейчас больно, – сказала она негромко. – Но он ещё не решил, кого винить.

– Хорошо бы, чтобы в этот раз он остановился на себе, – сухо заметил Рэй.

– Он ещё не умеет брать ответственность, – ответила Ния. – Его этому никто не учил.

Она сделала шаг назад, к выходу из переулка.

– Я должна идти, – сказала она. – Сегодня у улиц много сказать. Я не уверена, что готова всё услышать. Но… – она чуть развела руками, – выбора у меня не так много.

– Увидимся, – сказал он, сам удивившись, с какой уверенностью это прозвучало.

– Конечно, – так же уверенно ответила она. – Ты же знаешь, как работает этот город. Он редко делает первый шаг только ради одного раза.

Она развернулась и ушла, легко, чуть пружинисто ступая по неровному покрытию. Её фигура вскоре затерялась среди людей и стен. Но ощущение её присутствия осталось – не только в голове, но и под кожей. Узор ещё какое-то время тихо вибрировал, как если бы пытался запомнить новый ритм.

Рэй остался стоять в полутени переулка, прислонясь спиной к холодной стене. Он чувствовал, как обычная усталость смешивается с чем-то другим – не страхом, не возбуждением. Скорее – пониманием, что его попытка держаться в стороне начала трещать.

Город, который он так долго пытался воспринимать как фон, снова сделал шаг к нему. Но на этот раз – не через кабели, не через лаборатории, не через нейрокод. А через живого человека с прозрачными нервами и диктофоном, на котором записан шёпот улиц.

И от того, что этот шаг выглядел почти человеческим, было только страшнее.

Он не сразу ушёл из переулка. Стоял какое-то время, опираясь спиной о стену, чувствуя под лопатками шероховатость старого бетона и холод, который от него исходил. Этот холод был честным, земным, из тех, что не пытаются проникнуть в нервы и переписать тебя изнутри. В сравнении с тем, что происходило последние полчаса, это было почти облегчение.

Он провёл ладонью по груди. Узор успокоился, но не до конца. Внутри оставалась остаточная дрожь – тонкая, едва ощущаемая, как эхо далёкого удара, которое всё ещё циркулирует по костям, когда звук давно стих. Он понимал, что это не просто физиология. Это – реакция системы на факт: он встретил узел. И не просто узел – тот, с кем сеть решила заговорить через имя.

Имя, которое он так долго пытался оставить себе.

Он выдохнул, оттолкнулся от стены и медленно вышел обратно к рынку. Шум вернулся, как волна: голоса, шаги, ругань, звук падающих ящиков, запах жареного мяса, сырости, дешёвого кофе. Вся эта бытовая буря показалась ему слишком громкой, после того как он побывал в зоне другой громкости – тихой, внутренней.

Люди больше не смотрели на него, как на участника только что случившегося странного спектакля. Город быстро переваривает сюжеты: то, что пятнадцать минут назад было центром внимания, теперь становилось очередной историей, которую расскажут вечером на кухне с добавленными деталями и потерянной правдой.

Он купил бутылку воды – пальцы дрогнули лишь на секунду, когда она коснулась его кожи. Сделал несколько глотков, заставляя тело вспомнить простые, понятные алгоритмы. Вода стекала по горлу, холод приятно резал, возвращая контроль.

– Эй, – услышал он рядом.

Он повернулся. Мужчина средних лет, из тех, что на рынке всегда «свои»: рубашка, слегка выцветшая куртка, манера говорить так, будто он со всеми знаком. В руках – пластиковый пакет.

– Это та самая? – спросил он, кивнув в сторону переулка, куда ушла Ния. – Светящаяся. Слышал, здесь опять было.

Рэй посмотрел на него спокойно.

– Здесь было просто человеку плохо, – ответил он. – Такое случается.

– Да ладно, – мужчина недоверчиво фыркнул. – Ты же видел. Все видели. Оно прямо под кожей… – он сделал неопределённый жест, не решаясь повторить увиденное только что. – Говорят, они могут… лучами что-то делать. Передавать. Влезать.

Слово «влезать» прозвучало особенно неприятно. В нём было всё: страх, отвращение, желание оградить себя стеной. И ещё – древний инстинкт: если что-то не похоже на тебя, оно опасно.

– Говорят много, – сухо сказал Рэй. – Обычно те, кто дальше всего стоит.

Мужчина хотел ещё что-то сказать, но встретился с его взглядом и передумал. Развёл руками.

– Ну смотри… ты, вроде, в этом понимаешь. Тебе виднее.

Фраза неприятно кольнула. Эта роль – «тот, кто понимает» – была когда-то его профессиональной клеткой. Снаружи она выглядела как статус, изнутри – как груз. Он не хотел возвращаться туда. Но город снова подталкивал.

Он кивнул мужчине, даже не уверенный зачем, и пошёл дальше. Рынок заканчивался, и он оказался на широкой улице, где, по идее, должна была находиться «нормальная жизнь». Машины, редкие автобусы, прохожие, которые спешили не потому, что убегали от чего-то странного, а потому что опаздывали на работу или в аптеку.

Он остановился у перехода. Светофор моргал зелёным, потом жёлтым, потом зажёгся красный. Он смотрел на это чередование сигналов и вдруг подумал, что город слишком любит системы, в которых всё заранее расписано: стой, иди, жди. И при этом – постоянно ломает их там, где ему удобно.

Он перешёл дорогу и свернул в сторону, где дома стояли дальше друг от друга, а между ними оставалось пространство – не пустота, а возможность. Здесь было меньше реклам, меньше лозунгов «чистых», меньше граффити с сетевыми символами. Район выглядел усталым, но не злым. Как человек, переживший больше, чем хотел, но всё ещё готовый жить.

Он шёл без цели, но шаги всё равно выбирали маршрут. Тело помнило город anders, чем голова. Он поймал себя на том, что едет по старым внутренним картам: туда, где меньше шумит сеть, где когда-то он прятался даже от себя.

Однако сегодня город решил иначе.

На углу он увидел скопление людей. Не такое, как на рынке – более плотное, более неподвижное. В воздухе висело напряжение: то особое состояние пространства, когда всем хочется подойти ближе, но никто не решается сделать первый шаг.

Рэй внутренне выругался: он не хотел ещё одного «случая». Хотел обычной улицы, обычного дня, обычного ничего. Но ноги уже не слушались этой логики.

Он приблизился, не ломясь вперёд, но и не оставаясь в стороне. Люди расступались неохотно, но его лицо всё ещё работало своим старым пропуском: «тот, кто знает». Он не любил это ощущение – и не мог от него избавиться.

В центре этого маленького человеческого круга стояла женщина. Возраст было трудно определить: не юная, но ещё не старая. На руках – ребёнок лет пяти, который крепко держался за её шею. Лицо женщины было белым, губы – сжатыми в тонкую линию. По её шее, как по шеям тех, о ком сейчас говорили новости, проходили тонкие светлые нити. Они не пульсировали ярко, но были видны. Слишком видны.

– Я… – она пыталась что-то сказать, но горло словно не слушалось.

– Отойдите! – крикнул кто-то. – Ребёнка уберите!

– Позвонить? – спросила женщина в синей куртке, держа телефон. – Или… они же теперь…

Она не договорила. В толпе зашевелились те, кто считал себя «чистыми», те, кто считал себя умнее, те, кто считал себя просто осторожными. Все они говорили разными голосами, но смысл был один: «это опасно».

Рэй быстро оценил ситуацию. Свет под кожей женщины усиливался. Не так, как у Нии – не организованными линиями, а хаотично. Как будто сеть пытается пробиться там, где её не ждут. Ребёнок испуганно вжался в неё, цепляясь маленькими пальцами.

Он шагнул ближе.

– Дайте место, – сказал спокойно, но так, что послушались.

Он встретился взглядом с женщиной.

– Вы меня слышите? – спросил он.

Она кивнула резко, слишком резко.

– Оно… больно, – выдохнула. – Как будто… внутри свет, и он жжёт. Я не хочу… я не хочу, чтобы… – она посмотрела на ребёнка. В этом взгляде была такая бездонная паника, что у Рэя что-то внутри сжалось.

– Посмотрите на меня, – спокойно сказал он. – Не на них. На меня. Держите дыхание ровно. Пожалуйста. Вот так. Ребёнок – жив? Чувствует себя нормально?

Она кивнула снова.

– Он… ничего. Только боится.

– Хорошо, – сказал он. – Это уже половина дела.

Он чувствовал на себе десятки взглядов. Взглядов, полных вопросов: «кто он такой», «почему мы должны его слушать», «почему он так уверен». Он не был уверен. Но уверенность – это иногда единственное лекарство, которое люди готовы принимать.

Свет под кожей женщины усилился ещё больше. На секунду её нервы превратились в тонкие линии, сияющие изнутри. Рэй почувствовал, как его узор снова вздрогнул. Он хотел отступить – рефлекс – и понял, что отступить нельзя. Не сейчас.

Он осторожно приблизился ещё на шаг.

– Можно я? – тихо спросил он, кивнув на её руку. – Я не сделаю больно. Обещаю.

Женщина сглотнула, потом кивнула. Слишком много доверия к незнакомцу – но не к толпе. Это был выбор, продиктованный страхом и отчаянием. И ещё – каким-то древним инстинктом: искать опору там, где слышат.

Он осторожно коснулся её запястья.

Мир снова на мгновение накренился.