Общага-на-Крови (страница 9)
– Почему самое лучшее – даром?.. – Лёля продолжала застыло улыбаться, словно говорила о сущей ерунде. – Потому что мне стыдно. Сколько было до меня замечательных людей, великих людей, самых несчастных. Они знали истину об этом мире, а им никто не верил. Их прогнали, осмеяли, надругались над ними, а потом сбросили их в ямы с негашёной известью, сровняли могилы и забыли имена… Такие люди есть и сейчас, но почему я не могу их увидеть, найти, чтобы помочь, полюбить? Почему я такая слепая и чёрствая? Почему, наконец, они умерли, а я живу? И как мне не стыдно жить в этой вонючей общаге, в этой грязи, когда я думаю о них?.. Почему эта природа так прекрасна, бесконечна, бессмертна, а я мала, погана, смертна, но ставлю себя выше её, сужу её, наконец, просто плюю на неё, когда вместо того, чтобы посмотреть в окно, хлестаю винище?.. Ведь от этих звёзд свет столько тысяч лет шёл, а я и имён их не знаю – стыдно это, непорядочно… Разве не стыдно, разве порядочно жить, когда не знаешь, зачем ты живёшь, кто дал тебе эту жизнь? И ведь даже в бога не веришь, чтобы хоть обмануть себя… И вообще… Все главные вещи в мире – такие большие, могучие, но они существуют только в моём сознании, в сознании тёмного, слабого, ограниченного человека. Чувствуешь свой долг перед ними, а выполнить его как надо не можешь – ведь ты не великий, не могучий, не вечный… Стыдно. Я потому и держусь за Ванечку, что мне перед ним больше, чем перед другими, стыдно. Он ведь всё понимает лучше всех нас и пьёт именно поэтому, а там любовь его несчастная – только повод… Вот если бы я его любила только потому, что люблю, я бы счастлива была. А вот так, из-за стыда, – одно только мученье.
Лёля замолчала, увидев, что Ванька, покачиваясь, идёт к общаге. Его фигура была очень тёмной на фоне светлого от луны асфальта.
Лёля распрямилась.
– Пойдём, Отличничек, – сказала она. – Неудобно, если он никого не застанет в комнате…
– Я не хочу пока… – помотал головой ошарашенный Лёлиной откровенностью Отличник. – Ты иди одна, Лёлечка… Я ещё чуть-чуть постою здесь, хорошо?
В то время, когда Лёля и Отличник стояли на балконе, Игорь и Нелли ушли в двести двенадцатую комнату и заперли дверь. Игорь прямо у двери начал обнимать Нелли, целовать её глаза и губы, а Нелли, вялая и сонная от вина, молча и неуверенно отстранялась. Игорь принял её нежелание за память об истории с Гапоновым. Расстёгивая на Нелли блузку, он нежно шептал:
– Забудь всё… Кроме нас, сейчас ничего больше нет…
Нелли разделась сама, бросая скомканную одежду куда попало. Её покачивало. Наклоняя голову и изгибаясь всем телом, она достала из ушей серёжки. Игорь аккуратно повесил брюки и рубашку на спинку стула.
Повалившись на кровать, Нелли покорно принимала ласки Игоря, только немного отворачивалась, когда он пробовал её поцеловать.
– Ты сейчас забудешь, как тебя зовут, радость моя… – хрипло обещал Игорь. – Ты увидишь, что никто не делает этого лучше меня…
– А зачем тебе… так?.. – поддаваясь напору Игоря, равнодушно спросила Нелли.
Игорь молчал, тяжело дыша.
– Душа спасенья ищет, – наконец сказал он.
Лёля, нервно-возбуждённая, с ежесекундно меняющимся лицом и белым, почти истеричным блеском в глазах, зашла в комнату вслед за мотающимся Ванькой и сразу заперла дверь. Ванька плюхнулся на стул и в первый же попавшийся стакан налил себе водки из бутылки, которую, осушив наполовину, притащил с собой.
– Ванечка, не пей больше, – дрожащим голосом попросила Лёля.
– Больше не буду, – кивнул Ванька. – Но меньше и столько же – буду. – Он брякнул бутылку на стол.
– Не надо, – опять жалобно попросила Лёля, садясь рядом.
С Ваньки на миг словно слетело опьянение, когда он твёрдой рукой поднял стакан, резко выдохнул в сторону и выпил.