Полетели они в темноте вниз, но не стремглав, а плавненько, будто бы вплавь. Потом плавание прекратилось, и очутились друзья на полу, вроде как в деревянном домике. Сам пустой, только дверь наружу. Ратибор щёлочку приоткрыл – а там целый хозяйственный двор, всюду снуют грустные гномики, все делами заняты. Одни воду таскают, другие бревно пилят, кузнец в углу двора молотом об наковальню звенит, в одном окне швеи сидят, что-то блестящее шьют, из кухни звон посуды раздаётся и запахи чудесные идут.

– Выходит, змей для этой мелкоты Феодосию утащил?

– Судя по привязи, змей тут существо подневольное. Да и эти малыши здесь, скорее всего, не хозяева. Посмотри, какие они грустные.

– Идём, поглядим как тут что. Только не наступи ни на кого.

Колдовских преград больше не попадалось и друзья беспрепятственно обошли весь замок. Он был небольшой. Труднее всего было уворачиваться от грустных гномиков, которые ходили туда-сюда, ни минуты не сидя без дела. Проходя мимо окна, за которым работали швеи, друзья услышали обрывок разговора.

– А когда остаётся одна, то либо плачет, бедняжка, либо сердится. Посуду бьёт. Вчера блюдо расколотила, а до этого вазу. И не ест ничего, представляешь? Так, поклюёт немного.

– А мне она нравится. Красивая такая и грустная, ещё грустнее нас.

– Ну, так мы уже привыкши под Амарантом жить, а она, видать, вольная, не нравится под замком.

– Шшш, ты что! С ума сошла?

7. Грустная история малого лесного народца лесовичков

– Бабушка Тью, а расскажи, почему мы стали такие грустные!

Бабушка Тью сидела в глубоком кресле и вязала внучке жилетку. Спицы так и мелькали.

– Расскажу. Отчего не рассказать.

Когда-то давным-давно, тогда нас с дедушкой Тью ещё и на свете не было, наш малый лесной народец был свободен. Жили в деревне под горой, кормились из леса – грибами-орехами, и с огородиков. Никого не обижали, не трогали. Даже с птичками лесными разговаривали. От птичьего языка имена наши пошли. И вот однажды небо потемнело, налетел ураган. Восточный ветер принёс змея горыныча. А на нём верхом сидел человек в чёрной одежде. В руках у него лежал маленький ребёнок, завёрнутый в одеяльце. Человек сказал, что его зовут Амарант и он великий чародей и властелин. Чего именно он властелин, мы не поняли, но на всякий случай согласились.

Он нанял на работу десятерых самых сильных мужчин и пятерых женщин. Мужчин – для строительства дома, женщин – заботиться о ребёнке, который тогда был немногим меньше самих этих женщин. Заплатил по золотой монете за каждого, хотя на что нам было его золото. Но взяли. Всех их Амарант посадил на змея и унёс на вершину горы. Потом вернулся и сказал, что не отпустит этих, пока не будет построен его дом. Жёны тех мужчин заплакали, что долго не увидят мужей, родители заплакали, мужья тех женщин заплакали, дети заплакали. Тогда Амарант сказал, что кто хочет, тот может пойти наверх помочь, чтобы те быстрее освободились. И семьи, сказал, пусть поднимаются. И вызвались же многие помочь, и улетали. Никто не возвращался. Только весточки присылали, как им на верху горы хорошо. И солнце-то там ярче светит, и репа в огороде веселее растёт. Потом оставшаяся родня запросилась наверх, для воссоединения. Так всю деревню Амарант на гору и перетаскал на своём змее. Поди, сейчас от неё уже ничего и не осталось.

Отстроили Амаранту дом, целый замок. А сами в кубиках, друг на друга поставленных, ютимся. Как замок построили, то и поняли, что где раньше жили, не помним, как самим жить, без указки – не знаем.

Так и повелось. Амарант с учеником в замке и мы, потомки вольных лесовичков, в кубиках. Больше никого в замке, кроме них да нас, за долгие годы не завелось. Живём как-нибудь. Хозяйство налажено, сыты, в тепле, но сильно грустим об утраченной свободе. Наши ведь предки как – захотел – домик построй, огородик распаши, семьёй обзаведись, живи себе, грядки поливай, орехи в лесу собирай.

А захотел – одежонку потеплее справь и ходи-гуляй по лесам да по горам хоть целый год.

А то ещё среди наших предков были такие люди – мы их мечтателями звали. Разные были мечтатели. Один сядет на солнышке, мечтает себе, чертит что-то прутиком, потом и соорудит летательный аппарат. А то намечтал и изготовил устройство, чтобы всей деревне бельишко стирать, а самим рук не мочить, только бросить, вынуть, отжать да развешивать.

Упал, конечно, тот мечтатель вместе со своим аппаратом, у тётушки Ньи всю брюкву в огороде измял и кабачок выдрал. Но его не ругали, а наоборот, восхитились, почёт выказали, брюкву с кабачком тётушке Ньи возместили, только впредь попросили мечтателя над огородами не летать. Так он другой аппарат через год намечтал, соорудил, летал. Сначала, как было велено, в сторону от огородов сворачивал, а там навострился и ласточкой над всею деревней планировал. Это мне моя матушка Тьи рассказывала. Людей катал, детишки в очередь выстраивались. Полные туески орехов ему таскали, чтобы покатал.

А как Амарант на нас свалился, то этакие мечтания враз пресёк. Даже имя того летуна упоминать запретил. Мы-то, конечно, помним. Потом, когда подрастёте, скажу вам. А не то, неровён час, сболтнёте где, а у нас везде уши.

А вот еще были у нас и такие мечтатели: картинки яркие рисовали. Эти мечтание Амарант тоже велел прекратить, чтобы чего лишнего не нарисовали. Под его присмотром рисуют, конечно, а чтобы сами – ни-ни. Ещё из мечтателей остались стихоплётчики. Раньше красиво плели, а сейчас иной раз такое наплетут, слушать тошно. Что-то разболталась я, как бы лишнего не сказать. В старые времена насчёт стихоплётства как было – наплетёшь чепухи, так слушатели тебе всё напрямую и выскажут. А сейчас – при Амаранте – плести можно только то, что можно, лишь бы в рифму. Да и та у некоторых через пень-колоду.

А то ещё как у нас раньше было: деток вырастишь, на ноги поставишь – и свободен, живи как хочешь. Огород сводишь до самой нужной малости и сиди мечтай. Или наоборот, бывает, хлебом человека не корми, дай грядку вскопать, овощей вырастить. Хочешь себе в погреб складывай, хочешь с соседями на плюшки меняйся. Или на дрова. Или на муку.

А сейчас сами знаете – работаешь на Амарантово хозяйство, пока ноги держат. Сами знаете. Мечтать нельзя. Ничего своего нельзя. Всё, что не по хозяйству – нельзя. И уйти никак нельзя. Уходили, правда, некоторые, кто из молодых. Мы не знаем, что с ними стало.

Даже свой дом построить нельзя, а только кубики можно, ставим их друг на друга для экономии места. Кто стал старый и наверх больше карабкаться не может, тот вниз переезжай.

Вот, деточки, поэтому мы и грустные, что не своей свободной жизнью живём, а обслугой подневольной.

– А у нас хороший кубик, нам нравится, правда, Тья? – спросила сестру Тье.

– Хорошая, хорошая, – грустно покачала головой бабушка Тью. – А вот ещё ходят у нас такие разговоры, с самого начала житья у Амаранта. Был у нас мечтатель, из тех, кто дома не сидел, а всё по лесам ходил. Он жил без семьи, поэтому наверх не полетел, ему воссоединяться было не кем. Так вот он рассказывал, что в своих странствиях видал великанов, которые живут с той стороны нашего леса. Эти великаны строят себе огромные дома, пашут огромные огороды, а в лес редко заходят, но, бывает, заходят. Вот мы и думаем – может, когда-нибудь эти великаны до нас дойдут? Правда, мы сами не знаем, хорошо это будет или плохо. А что знаем, уже толком и не помним, – и бабушка Тью погрузилась в грустное молчание. Жилетка для Тье была готова.

8. Сад вместо леса

Жизнь в замке шла своим чередом, разве что лесовички были грустнее обычного, потому что Амарант пребывал в дурном расположении духа и больше обычного на них огрызался. Он раздражённо ходил по замку и по двору. Однажды вызвал главного распорядителя, старосту лесовичков, и приказал ему срочно разбить за замком сад. За неделю.

– Да как же мы успеем, господин, там же сплошной лес и скалы!

Амарант метнул в окно какое-то заклинание, отчего рухнуло несколько столетних сосен, выворотив горы земли на своих корнях. Лесовички грустно заплакали, потому что им было жаль леса, но не посмели ничего сказать и пошли выполнять приказ. Им всей общиной приходилось работать день и ночь, распиливая стволы, выбирая из земли корни и откатывая валуны. За шесть дней они площадку разровняли, а на седьмой вскопали клумбы и посадили цветы и даже кусты. При этом они горько (но тихо) плакали, ведь дикий нетронутый лес им был милее самого прекрасного сада.

Когда управились с садом, Амарант велел пробить дверь, ведущую из замка в сад, и пристроить к этой двери лёгкую веранду. И обустроить комнату для проживания.

Когда и это было выполнено, Амарант велел своему ученику принести из тайника ключи от замков на лапах змея горыныча и они оба куда-то на нём улетели. А когда вернулись, то привезли человеческую девушку без чувств и с маленькой короной на голове. Лесовички решили, что это принцесса и не ошиблись.

Ученик чародея отнёс принцессу в её покои с пристроенной верандой, выходящей в цветущий сад. Амарант в тот вечер выглядел довольным, к лесовичкам почти не придирался.

А потом он пошёл в свою лабораторию, чем-то там долго звенел и снова озлился. На ученика орал. Лесовички в их делах не понимали, но догадывались, что у их угнетателя чародейство не ладится, а ученик – тот вовсе бесталанный вышел. Только со змеем умел управляться, да ещё кое-что по мелочи.

А Амарант-то, он хоть лесовичкам мечтать не разрешал, а сам в своей лаборатории чего только не мечтал. Лесовичкам в лабораторию хода не было, там он одним учеником помыкал. То дыму пахучего напустит, то громыхнёт там у них. Иногда Амарант довольный ходил, но чаще злился на то, что не получается у него чародейство. Возраст, видимо, сказывался. Вероятно, в незапамятные времена был он могущественным чародеем, а с годами силу подрастерял, вот и бесился. Остатки могущества у Амаранта ещё проблёскивали, вон как деревья из окна уложил. А когда, ещё в самом начале, понадобилось камни для замка напилить, он попытался было колдовство своё навести, руками шевелил и что-то шипел по-своему. Только мох со скал ободрал, да по горе трещину пустил. Эту трещину лесовички потом в великой тайне расширили и довели до самого низа горы. Много лет и много трудов на это ушло.

На всякий случай.

Ещё они подружились со змеем, втайне от Амаранта. Змей оказался не злой, а вполне добродушный. Правая голова больше всего любила морковку, средняя – яблочки, а левая -огурцы с помидорами. Амарант его за лапы цепями пристёгивал к скалам, змею это, конечно, не нравилось, лесовички его жалели, мазали лапы льняным маслом, змей их за это любил, лапы подставлял.

9. Разговор на веранде и ученик чародея

Орлик и Ратибор вполне освоились в своей невидимости: слух обострился, им уже не приходилось держаться за руки, а отпустившись, судорожно искать друг друга. Бродя по замку, они обнаружили тяжёлую запертую дверь. Медная ручка сверкала, отполированная множеством прикосновений. Решили подождать. И верно – вскоре дверь распахнулась и из неё вышел сгорбленный старичок со злым лицом. Следом за ним – молодой человек, высокий, широкий в плечах, на вид простоватый и добродушный. Дверь они запирать не стали, и в неё один за другим потянулись гномики с подносами. Чего на них только не было: фрукты, орехи, пирожные, чаши, от которых шёл такой вкусный дух, что у не евших с утра Орлика и Ратибора потемнело в глазах. Не раздумывая, друзья проскользнули вслед за гномиками.

И кто же стоял у окна, сердито и растерянно глядя на процессию грустных малюток с подносами, полными яств? Ну, конечно, у окна стояла принцесса Феодосия в новом наряде, с красивой причёской, прямая и строгая, гордая и неприступная.

Ратибор сдавленно охнул. Орлик оттащил его в сторонку, чтобы на него, невидимого, не налетели бы грустные гномики. Они расставили подносы по столикам и пошли к выходу. Дверь за ними закрылась.