Оглянувшись, Саша увидела, что все разбредаются по кострам. И там, глядя в пламя, каждый что-то говорит или выкрикивает. У кого-то это выходит легко и весело, а у кого-то – явно в борьбе с собой. Удивительнее всего, что все говорили очень складно, а многие и вовсе пели. Это походило на всеобщее представление, где каждый присутствующий был актёром, выступающим перед всеми, и в то же время сосредоточенный только на чём-то своём, сокровенном, и не замечающим зрителей, а точнее – других выступающих.

Саша взглянула на Руфина. Лис пристально смотрел на огонь костра – казалось, его мысли витают где-то далеко отсюда. Наконец, он тихонько произнёс:

– Научиться доверять
И в любви не брать – давать,
Быть собою – и прощать…
Ах, как трудно искупать…

– Вот это да! Ты говоришь стихами! – восхитилась девочка.

– Тут все так говорят, – потупился лис.

– Ну, я-то так не умею, – возразила Саша. И в тот же миг, словно услужливо подсказанная кем-то, в голове её сложилась фраза, которую она не медля поведала костру:

– Я хочу на равных быть!
И учиться, и учить.
Прочь обиды, униженья!
Я достойна уваженья!

Лис с улыбкой прищурился на Александру. – А говорила – не можешь! Девочка в смущении развела руками.

– Честное слово, никогда не умела! Первый раз так – само вышло. – Теперь умеешь, – кивнул лис. – И уже не забудешь. Саша ощущала комфорт и удовлетворение, как бывает, когда хорошо выполнишь свою работу или справишься с трудным заданием. Ей было очень интересно, что же говорят другие, и она стала прислушиваться к выступлениям, звучащим вокруг.

Вот заяц, радующийся безопасному житью и «беззубости» хищников на Острове и беспокоящийся только о том, чтоб никогда и ничего не переменилось. Деревья, озабоченные в основном тем, чтоб никто не поселился, не вырос слишком близко и не забрал бы у них толику света.

Саше это показалось скучным, и она поискала глазами своих знакомцев. Найти их оказалось несложно. Большинство из тех, с кем она здесь сталкивалась – Приск, Нил, Памвон, Фирмос – стояли у одного костра, глядя в огонь. Сашу этот факт чрезвычайно удивил. Она, например, никак не ожидала увидеть рядом Приска и Нила. Хотя, конечно, если уж быть точным – не совсем рядом. Они стояли по разные стороны костра.

– Руфин, посмотри-ка! – обратилась она к лису, указывая на непримиримых врагов. – Вот уж не думала, что такое возможно! Они же ненавидят друг друга!

– Так праздник же, – спокойно ответил лис. – Все мы сейчас немного иные – не такие, как в обычной жизни. Все счёты, обиды, вражды отменяются. Это ночь великого перемирия. Эх, если бы можно было растянуть это состояние на последующие дни… Насколько мир стал бы лучше! К тому же, – лис чуть помедлил, – они все связаны неразрывно. Пока.

– Связаны? Чем? – удивилась Саша. Но тут же заторопилась: – Давай подойдём поближе – мне интересно, о чём они говорят.

Пока лис с девочкой проталкивались через гомонящую толпу, Нил и Фирмос, видимо, уже закончили свои «выступления» и стояли, отрешенно глядя на пламя. Они подошли, когда говорил Памвон:

– Как бы сильному служить
Да без совести не жить,
Как остаться ни при чём
И не выйти палачом,
Чтоб не пожалеть потом…
Может, лучше стать шутом!

Сашу немного озадачило такое высказывание болтуна дятла, и она повернулась было к лису за разъяснениями, но тут заговорил Приск. Глухо и горько звучали его слова:

– Крадусь во мраке средь стволов,
Невидим, но всегда готов…

И тут две бесшабашные пичуги вклинились как раз между Сашей и костром, перед которым говорил Приск. Они в эйфории вопили во всё горло:

– От зари и до зари
Ничего не говори.
Лишь – пари, пари, пари-и-и…

Досадуя, что они заглушили для неё речь волка, Саша взмахнула руками и непочтительно шикнула: «Кш-ш!» Пичуги удивлённо глянули и порхнули себе дальше, а Саша вновь обратила свой слух к тому, что говорил Приск.

– Лишь только в освещённый круг
Вступлю – какою злобой вдруг
Взметнётся в небо крик людской
И отзовётся
Далёким эхом во лесах:
«Волк! Волк!..» Я им внушаю страх.
Им состраданье чуждо…
Великий Бог! Скажи – неужто
Я обречён вновь нападать,
Рычать, клыками в клочья рвать —
Затем, чтоб только оправдать
Их убеждения и чувства…

Приск замолчал. Александра смотрела на него, и ком в груди мешал ей свободно дышать – настолько жаль ей было этого сурового угрюмого зверя, который, оказывается, так нуждался в сострадании и был так безысходно одинок. Её первым порывом было подойти и обнять его. Но сразу пришло понимание: этого делать, увы, сейчас никак нельзя. ЭТОГО – нельзя принародно оскорбить жалостью. И хотя Саша сдержала свой порыв, видимо, энергия её чувства коснулась Приска. Он неожиданно поднял глаза, и взгляд его, уже не отрешённый, а вполне цепкий, скользнул по девочке, и та готова была поклясться, что на долю секунды в этом взгляде мелькнуло что-то похожее на признательность и ответную приязнь.

– Руфин, – задумчиво спросила Саша, отводя глаза от волка, – а почему все, когда говорят, смотрят в огонь?

– Это ритуал – отдать огню наболевшее, чтобы эта печаль сгорела и унеслась с дымом, не терзая больше сердце того, кто её породил.

– И что, это помогает? – удивилась девочка.

– Безусловно, – кивнул лис. – Только, видишь ли, почти все мы так устроены, что на место улетевшей печали через какое-то время поселяется новая. Очень трудно всегда сохранять душу абсолютно чистой. Но попробовать надо. Оно того стоит.

– А толку-то?.. – раздался над головой знакомый голос – Памвон был поистине вездесущ. – Кукольник! Во всём этом спектакле повинен кукольник!..

– Каком спектакле? – не поняла Саша.

– Спектакле Жизни, – серьёзно ответил дятел. – Ведь если написан сценарий и всем управляет кукольник, то куклы по мановению его руки играют роли. Когда по этой роли они сражаются, падают и умирают, им кажется, что это всё по-настоящему. И боль их не игрушечная. Кукольник рассказывает выдуманные вещи, но куклы свято верят в долг, честь и совесть, и… они правы. Горе, когда кто-то из кукол поднимет голову вверх и разглядит те ниточки, за которые их всех дёргают. Трагедия – узнать, что всё, за что боролся, есть всего лишь спектакль, химера. Огонёк души гаснет. И это уже – настоящая смерть.

– Памвон, не сбивай девочку с толку, – мягко сказал Руфин. – Любой спектакль – ученье для души. Не стоит драматизировать. И так сильно вживаться в роль… которую сам себе выбрал.

Дятел встопорщил перья – он явно готов был вступить в дальнейшую полемику, но внезапно вокруг всё смолкло, и шелестом пронёсся шёпот: «Фива! Фива!»

В северной части поляны росла тонкая склонённая берёза, всем стволом своим образовавшая высокую арку. Вот на этой-то арке и сидела сейчас сова. Силуэт её, вначале тёмный, теперь серебрился в свете вынырнувшей из-за тучки луны. И туда были обращены взоры всех, кто был здесь.

«Какая же она всё-таки большая! Великая…» – успела подумать Саша, а потом… думать об отвлечённых вещах больше не получалось. Потому что сова распростёрла крылья, став ещё огромнее, и от неё протянулось множество лучиков – к каждому присутствующему свой.

«С Великим Праздником! Да принесёт он всем мир и радость!» – прозвучал у Александры в ушах тихий проникновенный голос. Как и тогда в пещере, сова говорила беззвучно, но её услышали все. Казалось, Фива лично обращается к каждому стоящему на поляне.

«Пусть покинут вас обиды, злость, суета и боль… Останутся любовь и прощение. Очистить душу для дальнейшей работы, для привнесения в мир добра и красоты – вот насущная задача. Стремление к совершенству… Чем больше добра принесёте вы другим, тем больше дастся вам… Закон мироздания. Цель у всех одна… а пути к ней разные. Взгляните же на путь свой… Мира и радости!..»

Радость и мир! Да, именно эти чувства владели сейчас девочкой, да и всеми, кто окружал её в эту минуту. В свете луча, идущего от Великой Совы, исчезали все тревоги, беспокойства и вообще все недобрые мысли. Невозможно было думать о ком-то плохо или помнить обиды. Душа каждого создания пела в этом живительном луче.

Саше показалось, что она вновь стоит одна перед Фивой. Свет усилился многократно, и в этом свете она видит саму себя, идущую по светящейся дороге. Видит, как при быстрой перемотке киноплёнки, себя взрослеющей и всю картину своей будущей жизни и даже успевает испытать яркие эмоции по поводу тех или иных событий. Видит и ясно осознаёт все задачи, поставленные перед нею самой жизнью. Видит трудности и все пути их преодоления, все оптимальные решения и всё, как оно будет… или может быть. Но всё проносится так быстро. А свет разрастается и становится настолько слепящим, что девочка зажмуривает глаза.

– Не могу больше… – шепчет она. И вот всё гаснет, будто закончилось диковинное кино, и в зале зажгли обычный свет. То есть через прикрытые веки Саша видит поляну, освещённую луной, где все-все собравшиеся застыли недвижно, словно погружённые в волшебный сон.

«Как в "Спящей красавице"», – думает Саша.

Пьянящий нежный аромат Платантеры, сопровождающий и украшающий весь ночной праздник, ещё усиливается. В ушах девочки начинает звучать песня, ей кажется, её поют все – каждый цветок, каждое растение вплетает свой голосок в этот мощный хор.

– Эй, вода-вода!
Напои траву!
Чистая вода,
Жизнь даёшь всему.

Эй, луна-луна!
Силу дай траве!
Светлая луна,
Улыбнись Сове.

Песнь поёт вода,
И трава поёт —
Кто в лугах-лесах
Водит хоровод?

По лесам огни
Быстрые бегут —
Папоротники
Тёмные цветут.

Каждому дан срок —
Миг один гореть.
Ухватить цветок
Некому успеть

Эй, вода, огонь,
Свет луны и тень —
Всё пересеклось
В ночь под долгий день…